1 июня, в День защиты детей, в 17:00 на Ютуб-канале Леонида Канфера выйдет его новый документальный фильм «А что такое любовь?» о детях, которые живут в украинских детских домах и интернатах. Mediasapiens поговорил с режиссером фильма о том, как он снимался, о чем он и почему автор, рассказывая зрителям об убийствах и насилии, считает, что его фильм о любви.

– Вы работали над фильмом довольно долго. Расскажите, пожалуйста, как возник фильм и почему он будет показан только сейчас.

– Мы начали делать этот фильм в сентябре 2017 года - тогда мы, Центр документального кино, познакомились с людьми из херсонского благотворительного фонда «Мой дом», которые оказывают поддержку интернатам и детдомам и стараются максимально привлечь внимание к тому, что интернатам нужна, причем срочно, альтернатива. Собственно, они предложили сделать этот фильм, и мы работали над ним совместно.

Первоначально предполагалось, что фильм будет короче и снят другим автором, Юлией Козырявской, а я должен был быть редактором и продюсером. И именно Юлия – автор двух третей отснятого материала. К новому, 2018 году, мы закончили основные съемки, и в этот момент я заболел (Леонид Канфер борется с онкологическим заболеванием – прим. ред). Так что фильм пришлось отложить. Но уже тогда было понятно, что получилось не совсем кино, а просто большой репортаж. Юлии 24 года и в силу своего опыта, в том числе, житейского, наверное, ей сделать из этого материала кино было сложно. Так что мы поставили всю эту историю на паузу, потом случилась еще одна моя личная история, вследствие которой распалась моя семья - и я где-то год не мог к этой теме подойти. Просто не мог. Потому что у меня нет семьи, я не живу со своим ребенком, которого обожаю, в общем, это было очень тяжело. И только когда через полтора года я вернулся к фильму, увидел в тех историях, которые мы отсняли раньше, смыслы, которых до того не видел. То, что делало из этого репортажа фильм.

– И о чем он?

– Основная сюжетная линия связана с нашим расследованием убийства мальчика, который в 2016 году сгорел заживо в Снятинском доме-интернате, это один из интернатов Ивано-Франковской области. Но на этом примере мы показываем, что вся система именно так и устроена – с коррупцией, с кумовством, с круговой порукой, с огромными бизнесами, которыми обрастают люди, работающие в системе интернатов, и с местными властями, которые все и всех покрывают.

– То есть, вы задумали фильм как документальное расследование?

– Собственно, да. И поэтому я изначально хотел, чтобы этот фильм снимала моя коллега Юлия Козырянская. Мы хотели внедриться в один из детских домов и снимать на протяжении какого-то времени то, что там происходит, скрытой камерой, не представляясь журналистами. Но проникнуть туда в течении одного-двух месяцев оказалось нереально – это настолько клановая закрытая система, что попасть туда даже на нищенскую зарплату на должность нянечки, например, можно только по рекомендации, только через знакомых. В интернат никого не пускают и попасть туда можно либо со спонсорской помощью, как благотворители, либо с проверкой. Но даже если с проверкой едет уполномоченный по правам ребенка, то в 90% случаев об этом администрация знает заранее и готовит какие-то утренники. А журналистов оттуда попросту выставляют. В фильме мы показываем, как нас не пускают и не разрешают съемку в интернатах в самых разных областях – в Луцке, Ивано-Франковске, Киеве, Запорожье.

– Сколько детей сейчас находится в системе под опекой государства?

– 106 тысяч. 95% из них имеют родителей, не лишенных родительских прав. В большинстве своем это люди достаточно маргинальные, с низкой социальной ответственностью, не появляются там годами, но продолжают оставаться в своем статусе. Соответственно, когда ребенок подходит к своему совершеннолетию, он не получает никаких пособий, никаких льгот, абсолютно ничего – он просто выходит из интерната на улицу и попадает в ту же неблагополучную среду, откуда его ребенком изымали. Как правило.

– У вас есть в фильме хоть одна история, которая закончилась хорошо?

– Есть, но она закончилась хорошо не благодаря, а вопреки. Тут надо добавить, что бюджет системы интернатов – 12 миллиардов гривен, что немало. В фильме мы рассказываем о том, что интернаты сами подталкивают родителей к тому, чтобы отдать им детей.

– Каким образом?

– Один из спикеров, которого мы снимали, говорит, что сотрудники интернатов устраивают вояжи по селам и рассказывают родителям, какая у нас тяжелая экономическая ситуация, как им тяжело и насколько будет хорошо их детям в интернате, как они будут досмотрены, одеты, накормлены, с медицинским уходом. Центральная история сюжета как раз об этом: мама мальчика с особенностями осталась одна и через какое-то время была вынуждена отдать его в интернат, чтобы ездить на заработки в Польшу. К ней приходили из интерната, рассказывали, как ему будет здорово и замечательно, и когда она приезжала к нему вначале, все действительно было хорошо. Потом она стала замечать побои на его теле, но он практически не говорил, так что не мог объяснить ей, что происходит. А потом мальчик сгорел. История о том, почему он сгорел, как это вышло, кто допустил, тянется до сих пор.

– Кого-то хотя бы отстранили от должности? Уволили?

– Директора, например, тогда не отстранили, но отстранили совсем недавно. И то, после того как он поставил на растяжку гранату, чтобы взорвать местного волонтёра, активиста, который расследовал то, что происходит в интернате, где сам активист когда-то работал. Граната взорвалась, но активист после ранения выжил. А в ходе расследования на деталях устройства нашли ДНК директора. И только после этого его посадили под домашний арест, под которым он и сейчас находится, потому что следствие идет до сих пор.

– Директор интерната – военный? Сапер? Он воевал?

– Нет, не воевал. Как рассказывал этот активист, его убийство заказал кто-то другой, поскольку он уже давно расследует все, что касается этого интерната и связи директора с местной прокуратурой, с местным департаментом соцзащиты. Он считает, что были выделены деньги, чтобы его подорвать, но директор решил сэкономить и установить растяжку самостоятельно. В этой истории есть еще одна женщина, которая работала в департаменте соцзащиты и расследовала то, что происходит в этом интернете – ее сначала вынудили уволиться, а затем облили кислотой.

– Она погибла?

– Нет, выжила после шести операций.

– Это все происходило в одном-единственном интернате?

– Да. Там же установили карцер-клетку, в которой погиб еще один мальчик. Есть в том же интернате и доказанные случаи хищений – тот самый директор на себя оформлял пенсии детей, которые часто уже не дети и живут в этой системе до 38 лет. Так вот он получал деньги на каждого из 110 людей, который находились в этом учреждении. У него пол города недвижимости, которая куплена его родней, дочка работала в том же интернате медсестрой, его зять в нем же оборудовал стоматологический кабинет, куда приходили люди со стороны.

– Ваш фильм при этом называется «А что такое любовь?». Хотя из рассказанного вами следует, что это – чудовищная криминальная хроника.

– Первоначально мы хотели назвать фильм «Детский ад» – желтое, трешевое название. Но в том-то и дело, что фильм не только про то, что происходит внутри этой системы, он и про нас тоже. Потому что речь в нем идет и о насильниках в семьях, которых никто не замечает, – ни знакомые, ни в школах. О том, что дети в опасности не только в неблагополучных семьях, но и в интернатах, и это замкнутый круг. Из этого круга нет выхода, кроме как опекунские семьи, детские дома семейного типа и усыновление. Но система устроена таким образом, что не заинтересована отдавать детей. Почему 95% детей не подлежат усыновлению? Потому что интернатовская система не стремится лишать людей родительских прав – помимо всего прочего, это долгая судебная процедура. Так что у детей сейчас просто нет шансов найти себе новую семью.

У нас в фильме есть один герой, который не говорил об ужасах жизни в детском доме. Но у него другая история – как только он закончил его, он сразу же пошел служить в АТО. Через день он подорвался на мине, ему оторвало ногу, повредило глаз. И вот он говорит страшные вещи: что хотел пойти воевать, чтобы бы ценой убийства хотя бы одного человека доказать всем, что чего-то стоит. Базовая потребность человека – это безопасность, такая же, как есть, пить и дышать. Эту безопасность дают людям любовь либо страх. И поэтому, если тебя не любят, то пусть тебя боятся. Для того, чтобы он сам чувствовал себя в безопасности. Поэтому больше половины воспитанников интернатов в течении трех лет оказываются в тюрьмах. У нас есть в фильме и история из тюрьмы. Они хотят чувствовать силу за собой, которая будет их защищать, хотят чувствовать себя частью такой силы. Фильм об этом.

– С момента съемок прошло больше двух лет и наверняка у многих ваших героев изменилась жизнь. Вы отследили ее теперь, когда работали над финалом фильма? Доснимали что-то?

– Не про всех героев, но про большинство из них в конце фильма мы рассказываем, что с ними случилось спустя два года.

– Вы планировали показать фильм на телеканалах, но в итоге выпускаете его на Ютуб-канале. Почему?

– Да, переговоры были, причем мы вели их параллельно – я по своей линии, фонд – по своей. Кроме того, поскольку фильм создавался при содействии уполномоченного по правам ребенка Николая Кулебы, он тоже пытался помочь нам. Но и его ресурса не хватило на то, чтобы представители телеканалов хотя бы сказали: «Слушайте, фильм – не очень форматный, поработайте над телевизионной версией или над тем, чтобы разбить его на несколько частей». Даже таких разговоров не было. Нам либо вообще ничего не отвечали, либо говорили, что фильм не форматный. Или вообще говорили, что документальное кино никто не смотрит. Фонд, насколько я знаю, вел переговоры с «1+1». Не берусь утверждать что-то конкретное, но мне говорили, что Александру Ткаченко фильм понравился, но почему-то ничего не получилось. Я лично вел переговоры с «Украиной», но они сказали, что это не формат и поэтому не возьмут. На закрытом показе фильма присутствовал генеральный директор NewsOne, он в принципе любит документалку и ему понравился фильм, но он сказал нам, что по лицензии канал не может показывать документальные картины. В общем, из больших общественно-политических каналов никто не заинтересовался.

– А вы предлагали его показать бесплатно?

– Поскольку производство фильма было оплачено, то фильм мы предлагали бесплатно. Не было никаких коммерческих целей, просто хотели популяризировать тему. В итоге мы решили делать премьеру на Ютуб-канале. А на днях мне позвонила руководительница «Прямого» и попросила его показать в двух частях, 1 и 2 июня. Поэтому мы приняли решение убрать формулировку «фильм, который не показывают украинские телеканалы» или как-то ее смягчить. Да, «Прямой» не самый рейтинговый канал, но, может быть, будет какой-то резонанс или большое количество просмотров на Ютубе – и это уже важно.

– А сколько он длится?

– 106 минут. Да, фильм долгий, тяжёлый, его трудно смотреть в один присест. И к тому же до него я практически не делал фильмы авторскими – они были больше похожи на длинные репортажи, я старался не выпячивать свою позицию и предоставить зрителю возможность самому делать выводы. Как меня и учили. Но в этом фильме есть и моя личная история, и моего соавтора Юлии, и моей маленькой дочери – в конце фильма, там, где мы рассказываем обо всех героях и что с ними случилось за эти два года. И поскольку я выступаю в фильме не только как автор, но и как отец, как человек, который пришел к каким-то выводам, я говорю в нем от первого лица.