Из жизни смыслов и людей: смысловые зоны
Смыслы располагаются в определенных смысловых зонах, куда объединяются родственные смыслы. Смыслы в чем-то схожи с живыми организмами, они выталкивают чужих и притягивают своих. Их своеобразная иммунная система призвана уничтожать чужие смыслы. Телевидение в идеале должно быть генератором своих смыслов, однако в нашем случае это не так, поскольку мы сидим «на игле» чужого продукта.
Постсоветский разрыв стран также породил разделение смыслов, а отсюда и расхождение героики, которое характерно для отношений Украины и России. Каждая страна имеет своих героев, поскольку герои сражаются каждый со своим врагом. Изменились не герои, изменились враги.
Власть пытается втянуть граждан в свою зону смыслов, оппозиция - в другую, атакующая страну сторона — в третью. Все это происходит, например, с помощью контроля повестки дня, куда каждая из сторон пытается вытащить выгодные для себя события. Власть в этих событиях усиленно генерирует заботу о гражданах, оппозиция же пытается вытащить события обратного толка – они призваны продемонстрировать неэффективность власти по отношению к своим гражданам, зато большой эффективности по отношению к собственному благосостоянию. Атакующая сторона доказывает справедливость своей атаки, ведя к присоединению к своим смыслам.
Человек оперирует в трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном, в последнем и находится идеология, культура, религия, в том числе и все смыслы. Информационно-смысловая война ведется как раз на виртуальном уровне, она направлена на изменение объектов этого уровня. Например, перестройка должна была сделать из «врага» в прошлой системе «друга» в системе новой.
Смысловая война в Крыму должна была снять сопротивление, ведь смысловое оружие, как правило, направлено на дестабилизацию страны-объекта атаки. Именно поэтому «зеленых» и «вежливых» людей невозможно было адекватно идентифицировать, поскольку тогда надо действовать против них. К тому же, они активно уходили в зону «своих», становясь то «самообороной», то «мирными жителями», которые мирно ходили почему-то с автоматами. «Свой/чужой» является самым главным противопоставлением, поскольку на нем зиждилось во все века выживание человечества.
Были задействованы все три уровня: виртуальный, информационный и физический. Сначала это сделали на виртуальном уровне — например, о Крыме как о сакральном для россиян месте говорил даже М. Ходорковский на своей лекции в Киевском политехническом университете. Затем на информационном уровне пошел поток сообщений о трехкратно больших пенсиях и подобное. И только затем произошли действия в физическом пространстве.
Для своей аудитории Россия активно заговорила о спасении русских/русскоговорящих от наступления бандеровцев. То есть это та же эксплуатация противопоставления «свой/чужой». И «спасители» всегда будут выглядеть лучше атакующих. Спаситель всегда защищает Жертву от Злодея. Поэтому на его стороне всегда будут аплодисменты.
Вообще понятие «справедливой войны» является весьма важным для военных действий, поскольку выигрываются те войны, которые в глазах населения выглядят справедливыми. Американцы, когда их война в Ираке/Афганистане стала затяжной, стали усиленно искать, что же делает войну справедливой, проводя на эту тему соответствующие конференции, поскольку только справедливую войну может поддержать население. Референдум или квази-референдум в Крыму дал для массового сознания России такое обоснование.
Работа на снятие сопротивления была выражена словами «вежливые люди» или «народная самооборона». Слово «народ» всегда несет магическую силу, вспомним советских «наркомов», которых придумали, чтобы не звучало чуждое слово «министры» из прошлой жизни.
Как в Крыму, так и в ситуации на востоке Украины все время говорится, что армия не может использоваться против своих, забывая при этом, что под «своих» могут мимикрировать «чужие». Кстати, Путин признал «зеленых человечков» за своих только 17 апреля 2014 г., сказав это на прямой линии: «За спиной сил самообороны Крыма, конечно, встали наши военнослужащие. Они действовали очень корректно, но, как я уже сказал, решительно и профессионально».
Д. Пескову впоследствии пришлось придумать особый ход, чтобы убрать возникшее противоречие: то Путин говорил, что солдат нет, а сейчас сказал, что есть. Пресс-секретарь президента России нашел следующую формулу для ответа: когда Путин говорил, что нет, их не было, а вот во время референдума они уже были.
В принципе удержание одной точки зрения при наличии противоречащих ей фактов является сложным процессом. Именно поэтому на экранах российского ТВ во всех ток-шоу отвечают на вопросы одни и те же люди. С. Миронов, который и сам входит в их число, как-то пошутил, что все они как партизанский отряд переходят с канала на канал.
Сегодня Россия принялась не просто жестко фильтровать то, какие смыслы могут присутствовать в культуре, какие нет, а сделать это с помощью закона. Если новости отражают требования к тактической коммуникации, то культура относится к области стратегической коммуникации. Именно по этой причине тексты этого типа носят долговременный характер. И в этой области Россия переходит от интуитивного понимания, что такое хорошо и что такое плохо, к законодательно оформленному. Речь идет о концепции «Основ государственной культурной политики» (см. противоположные мнения о ней министра культура РФ Мединского и писателя В. Ерофеева). В любом случае это определенное ужесточение, а также усиление борьбы именно с чужими смыслами. Ученые Института философии вообще назвали проект культурной политики антиконституционным. Особенно при этом они выделяют тезис «Россия - не Европа».
Такая смена риторики в сторону неевропейскости России ввергает в ступор интеллигенцию, поскольку явно возникает противоречие со здравым смыслом. В одной и той же газете «Известия», например, можно встретить не только слова «за», но и слова «против», когда провозглашается следующее: «зачем так настойчиво отрывать русскую культуру от западноевропейской? Чтобы теоретически обосновать наше неподчинение нынешней олигархии ЕС? Не слишком ли много чести для этих господ? Или они и впрямь такие крупные фигуры, чтобы заслонить от нас Аристотеля, Шекспира и Рафаэля?». В тоже время Б. Межуев пытается спасти ситуацию, реинтерпретируя все странным образом: «Если победит в этом споре русский мир, в семье европейских народов найдется место — и возможно, самое приоритетное — новой ЕвроРоссии со всем ее многочисленным и разнородным населением. Победит Атлантика — и верх возьмет цивилизация, списанная с антиутопий Олдоса Хаксли или Энтони Берджесса, — обессиленный мир с культом гедонистических удовольствий и забвением слов “Родина”, “Семья” и “Бог”». Это он считает новым типом похищения Европы.
Ухудшение отношений с Западом должно автоматически привести Россию к реставрации старых смыслов времен холодной войны. Они должны получить тиражирования, правда, в новых формах. Например, распространенным телевизионным месседжем стало высказывание, что в условиях чужого давления Россия растет еще лучше, что постоянно повторяется на телевизионных ток-шоу. Возникли также призывы к борьбе с инакомыслием.
Все это сразу вызвало в самой России новую-старую риторику. Например, А. Фурсов говорит следующее: «В ситуации напряженных отношений с Западом иметь "пятую колонну" - это непозволительная роскошь, причем и в экономическом плане тоже. Все должно идти в комплексе, но первый шаг – это политико-правовое устранение "пятой колонны". А затем уже реальные экономические изменения, которые должны демонтировать экономические реформы 90-х. Объясню, почему я так думаю. Ухудшение отношений с Западом – долгосрочный процесс, надо быть готовым к этому. При этом надо понимать, что неолиберальная экономика не даст нам возможности даже выдержать это противостояние, не то, что выиграть. Единственный выход – мобилизационная экономика».
Г. Мирский пытается остановить это счастье конфронтации воспоминаниями времен войны: «Время войны и говорить нечего: осенью 1942 г. я и все остальные рабочие, среди которых я был, еле таскали ноги, пока не пришло американское продовольствие. Тушенка с макаронами, яичный порошок (”второй фронт’’, как мы это называли) – вот что нас спасло, и не удивительно, что 9 мая 1945 г. самыми популярными людьми на переполненной народом Красной площади были офицеры из американской военной миссии; я видел, как их обнимали и подбрасывали в воздух, стоило только им появиться». Он подчеркивает, что советское время в принципе было временем интернационалистов.
Наступление на Крым стало примером для А. Дугина реализации его вечных идей: «Россия радикально меняет курс. Отныне задача уже не в том, чтобы вписаться в клуб ведущих держав любой ценой или на достойных основаниях, но чтобы отстоять право России быть полностью независимой и свободной державой, великой мировой державой, самостоятельной цивилизацией – со своими ценностями, идеалами и интересами, со своей особой идентичностью, со своим особым путём».
И об этом же в более поэтизированном виде говорит А. Проханов: «В своём недавнем выступлении президент Обама назвал Россию региональной державой, видимо, желая нас умалить и унизить. Разве может быть региональной державой страна, выходящая к трём океанам, охватившая своими объятиями сразу два полушария? Разве может быть региональной страна, чьи космические спутники летают по орбитальным маршрутам? Разве может быть региональной страна, чья идея божественной справедливости объемлет всё мироздание? Что мы скажем ненавидящим нас? На их ненависть мы ответим цветением крымских садов».
В российской ситуации возникли собственное понимание многих известных смыслов. М. Ямпольский, например, обращает внимание на словоупотребление В. Путина: «Когда Путин в крымской речи говорил о том, что Крым должен перейти под более сильный суверенитет из-под более слабого суверенитета, – это для меня очень интересный жест политического сознания, что есть страны со слабым суверенитетом, а есть страны с сильным суверенитетом».
Есть еще один аспект трансформации современного мира. У. Эко говорит о карнавализации жизни сегодняшнего человека (Эко У. Полный назад! - М., 2007). Причем это касается не только жизни, но и работы, когда все и всюду выстраивается по модели развлечений, даже новости. К этому списку можно добавить и образование, которое призвано сегодня учить и развлекать одновременно.
Но У. Эко «потерял» одно существенное следствие из этих процессов перестройки всего и вся под развлечение. Подобная трансформация резко сокращает возможные роли, на которые в результате становится способен современный человек. Не может быть лузеров, вся киноиндустрия воспевает победителя. Из сказочных трех поросят сегодня может выжить только один — победитель волка.
Поскольку патриотизм является порождением государственной идеологии, постсоветские страны, потеряв идеологию, стали терять и патриотизм. Частично это является следствием перестройка, которая была занята отрицанием всего советского. Но так с водой выплеснули и ребенка...
Существенным для сегодняшнего дня становится и следующее: потеряв патриотизм, мы потеряли роль героя — защитника Родины. Именно этот типаж воспитывали советская литература и кино. При отсутствии такой роли и происходит то, что мы видим сегодня, когда украинский солдат в первые дни антитеррористической операции сдавался, не желая воевать.
Получается, что любое «телодвижение» страны всегда находит своих сторонников и противников. Смыслы одних всплывают на поверхность и начинают тиражироваться государственными СМИ. Смыслы других при этом усиленно блокируются.
Политическая борьба воплощается в борьбе смыслов. При этом мы как-то забываем, что даже самые правильные смыслы могут разрушаться по мере попыток воплощения их в жизнь.