В среду, 27 ноября, в Киеве с лекцией о свободе слова в цифровую эпоху выступил Питер Померанцев — известный британский журналист, телевизионный продюсер и писатель, исследователь медиа и пропаганды в современной России.

В феврале 2018 года Питера Померанцева избрали членом Наблюдательного совета ОО «Громадське телебачення». Они и пригласили его выступить в Киеве: в этот день «Громадське» отмечало свое шестилетие. Празднование решили объединить с разговором о «фабриках троллей» и новой реальности, которую несет миру цифровая эпоха. «Переосмысление свободы слова в эпоху троллей, ботов, ИГИЛ, Путина и Трампа», — так называлась лекция публициста.

В ноябре вышла новая книга Померанцева — «This Is Not Propaganda: Adventures in the War Against Reality». Киев стал первым местом, где Питер публично выступал после выхода книги. Правда на украинский или русский языки ее пока не перевели.

Начиная свое выступление, Питер признался, что ему проще было бы говорить на английском: «Я еле-еле говорю на академическом русском. Иногда буду переходить на английский. А иногда буду просить вас помогать мне с языком. Ведь тема, которую меня “Громадське” попросили разобрать, очень сложная». И пошутил: «Мой русский — как украинский вашего президента».

«Сложно понять страну, где была такая цензура»

Сегодня попробую рассказать, как бороться с хаосом пропаганды и дезинформации. Но не буду рассказывать об Украине. Считаю, что об Украине мне должны рассказать вы. Ну а я расскажу о Филиппинах, Америке и других странах, где демократия «шатается». Но хотел бы начать все же с Украины. Но не современной, а с Украины 1976-го. Ведь чтобы понимать настоящее, надо понимать и уроки прошлого.

Итак, 1976 год, Одесса, август. Мой отец, который в тот момент был моложе меня нынешнего, пошел поплавать в море. Когда вернулся, то увидел, что над его вещами стоят двое мужчин. Они показали ему «ксиву» КГБ. Они попросили его сесть в машину. Они спешили, и ему пришлось надеть штаны на мокрые плавки. Пока они ехали в машине, и затем, пока шел допрос, отец пытался вести себя серьезно и достойно, но все время думал об этих плавках. Уже потом он подумал: они сделали это намеренно, чтобы унизить его.

Моего отца арестовали за то, что мне, выросшему в Англии, понять очень сложно. Его арестовали за то, что он передавал друзьям книжки мировой литературы. Угрожать человеку семью годами тюрьмы и пятью годами ссылки за Набокова — я не могу представить этот мир. Возможно, тем, кто тогда жил, его представить проще.

Когда я рассказываю об этом в Англии или в Америке, людям очень сложно понять страну, где была такая нехватка информации и такая цензура: по вечерам отец брал радио, пытался поймать новости BBC, чтобы услышать новости, как арестовывают его друзей и кого еще «взяли». Я рассказываю в книге историю моего отца, чтобы описать концентрацию главных аксиом и идей, представляющих из себя идею информации в демократическом пространстве. Это связь информации и демократии. Это вещи, которые на Западе воспринимаются как данность, но они были такими недостижимыми при советской власти.

Рынок идей и новая «свобода слова»

40 лет спустя после того, что произошло с моим отцом (отец Питера — известный поэт, радиожурналист и диссидент Игорь Померанцев. — MS.), я тоже работаю в сфере информации, культуры, медиа. У меня очень скучная жизнь по сравнению с его жизнью. Я работаю в очень скучном университете, в стране, в которой до недавнего времени было очень скучно. Плюрализм и свобода самовыражения всегда считались фундаментом нашей великой твердой и вечной демократии. Я путешествую по миру, пытаясь понять, как сегодня соотносятся информация и демократия, и вижу, что все формулы, существовавшие в XX веке, изменились.

Мы привыкли жить при marketplace of ideas — рынке идей. Когда чем больше идей и информации, тем больше демократии, тем более качественным будет разговор между людьми. Но в цифровую эпоху, когда можно за секунды создавать огромное количество дезинформации, конспирологических теорий, уже непонятно, работает ли эта рыночная система.

Возьмем еще более важную идею — свободу слова. Я вижу, как она используется в разных странах теми людьми, которые хотят забрать у людей права. Интересный пример — Филиппины. Там тоже когда-то была диктатура, были запреты на книги. Была маленькая самиздатская пресса, которую надо было прятать от властей. Но 40 лет спустя в Филиппинах — изобилие информации. Это страна, где самое высокое количество использования социальных медиа населением. Сегодня там новый президент, который тоже начинает нападать на оппозицию, на журналистов. Но он работает уже не так, как бывшие авторитарные лидеры в этой стране. Он не пытается сузить информационное поле. Наоборот — он его расширяет. Он не пытается навязать цензуру. Но на него работает «фабрика троллей», некие онлайн-войска. Они, как огромная саранча, атакуют всех, кто его критикует. И когда журналисты говорят, что на них нападают, прорежимные идеологи отвечают: «Нет, это свобода слова!». «Вы боролись за свободу слова? Вот она вам». «Это же обычные граждане, которые высказывают в интернете свое мнение, они ведь ничего не нарушают».

«В эпоху социальных медиа плюрализм превратился в жуткую поляризацию»

Когда в США Facebook начал снимать материалы, опубликованные российской фабрикой троллей, одна из связанных с ней организаций начала говорить: «А где наш status quo?». И, как ни странно, они даже будут правы! Правы в том смысле, что в 19-й статье Декларации прав человека есть гарантии свободы слова. Но там нет ни слова о дезинформации. Ничего не говорится о том, что вранье — незаконно. Происходит очень странная ситуация, когда у нас нет ни философской, ни этической защиты против людей, использующих те принципы, за которые другие боролись, против тех прав, которые люди добивались!

Казалось бы, чем больше будет медиа, тем лучше качество дебатов, качество решений. Но мы видим, что в эпоху социальных медиа плюрализм превратился в жуткую поляризацию. Да, полярные мнения — это хорошо. Но под поляризацией я имею в виду ощущение, которое мне хорошо знакомо от общения с людьми из России и из Донбасса. Теперь это есть и в Америке. Когда говоришь с человеком и понимаешь: «О боже! Он думает, что BBC контролируется спецслужбами», или что «Ротшильды контролируют весь мир». Поэтому это уже не разные мнения, а ситуации, когда возможности для общего разговора исчезают.

О самовыражении говорить еще интереснее. В Facebook ты можешь выражать себя, сколько угодно и как угодно. Каждый может быть Джойсом, каждый может быть рок-звездой. Но чем больше самовыражения трансформируется в данные, передающиеся пропагандистам, тем больше вами могут манипулировать. Нет, не давя вас сверху ужасающей идеологией, а влияя на вас изнутри. Конечно, не нужно бояться этого каждую секунду. Но принцип, когда самовыражение приводит к эмансипации, сломался.

«Мы не понимаем, кто и как создает информационный ландшафт»

Что же делать в мире, где все азы, все аксиомы и формулы об информации и демократии если не рухнули, то серьезно шатаются? Последняя глава моей книги — о том, как с этим справиться. Я искренне понимаю тех политиков, которые говорят: «Если в сети видим вранье от “фабрик троллей”, его надо снимать (убирать)». Но удалять информацию из интернета — значит предать все, чего мы добивались ранее! Я сейчас не о нелегальных материалах, таких как призывы к насилию. Я о том, что постоянно слышу на Филиппинах и в США: «Что вы ходите? Эти тролли — тоже люди. Все это законно!».

В эпоху изобилия информации мы не можем понять, как создается «информационная погода» вокруг нас. Мы не понимаем, открывая Facebook или Twtitter, идет эта информация от реального человека или от «фабрики троллей». Мы не знаем точно, как работают алгоритмы поиска социальных медиа. Мы не понимаем, какая наша личная информация была использована, чтобы нам что-то прорекламировать. Мы не понимаем, сколько это стоит, кто за этим стоит. Мы не понимаем, кто и как создает информационный ландшафт!

Но все же удалять информацию из интернета — опасно. Что же делать? Нам нужны законы, которые дали бы человеку право понять, как устроен информационный мир вокруг него. Ведь проблема — в самом существовании «фабрик троллей», в существовании организованных, спланированных информационных кампаний. «Фабрики троллей» должны стать незаконными. Если ты притворяешься, ты должен быть незаконным. А социальные медиа, такие как Facebook и Twitter, должны открыть свои алгоритмы. Есть способы, как это сделать, чтобы не навредить коммерческой составляющей этих компаний. Ну а все политические кампании должны показывать, кто за этим стоит и сколько денег было потрачено на ту или иную кампанию.

Глава цифровой кампании Брексит сказал мне, что в стране с населением в несколько миллионов нужно примерно 70 разных информационных кампаний. Разным людям транслировали совершенно разное. А тем временем мы как общество не в состоянии понять сами себя.

Помочь нам всем может закон. Он даст нам шанс конкурировать. Мы в нашем университете пытаемся понять, как в эпоху превращения плюрализма в поляризацию мы можем создавать контент, идеи и материалы, помогающие созданию общего дискурса. Это очень сложно. Но мы пока ищем способ, как это реализовать.

Медиаграмотность и ответственность за фейки

В конце лекции Питеру Померанцеву задали несколько вопросов. Один из слушателей напомнил, что министр культуры, молодежи и спорта Украины Владимир Бородянский предложил ввести криминальную ответственность за распространение дезинформации. Он спросил Питера, что он об этом думает и есть ли в мире аналогичные примеры ответственности за дезинформацию. Он не прокомментировал вопрос напрямую, но ответил так.

Когда я говорю, что нужна философская и законодательная база, то имею в виду, что нужно снова создать линию между демократией и информационным пространством. Мы должны всегда понимать, кто стоит за этой информацией. Если этого нет, нужно решить, как за это наказывать. Возможно, штрафами. Нужно внедрить права человека в институции. Включая суды, например. Но законодательство, связанное с правами человека, должно быть переосмыслено. Тогда будет понятно, за что нам всем бороться.

Также на лекции напомнили, что медиаграмотность важно изучать и в школах, чтобы дети умели перепроверять информацию и воспринимать ее критично. Питеру предложили обратить внимание на вопрос медиаобразования в его новых книгах. Исследователь согласился с важностью вопроса:

Медиаграмотность — это очень важно, и ее надо изучать в школах. Но дело в том, что мы не можем интерпретировать закрытый текст. Ведь интернет сейчас является закрытым текстом: я не знаю и не могу узнать, откуда информация пришла. Я не знаю, почему я вижу в Facebook один кусок информации, а мой друг в это же время видит другой. Пока мы не сделаем интернет интерпретируемым, медиаграмотность будет доходить только до определенного пункта. Если в «старой эпохе» мы знали, кому принадлежит тот или иной канал или газета, были хоть какие-то шансы это интерпретировать. Этот вопрос в будущем должен решаться уже по-другому.

Фото: Hromadske