Кстати, Англия времени промышленной революции привлекла к этой трансформации крестьянина в рабочего и другие средства. Это был чай, который помог новому рабочему не засыпать у станка, а также джин, который снимал напряжение в послерабочее время.

Кино же помогло становлению диктаторов XX века – Гитлера и Сталина. Это было воздействие нового типа, которое помогло создать культ личности в считанные сроки, на что в прошлом уходили столетия воспитания поклонения к первым лицам.

Сегодня социальные сети стали формировать новых лидеров, примером чего стали выборы Трампа. Социальные медиа создают иллюзию доступности говорения для всех. Хотя разнообразия мнений как раз услышать нельзя, поскольку алгоритмы Фейсбука создают эхо-камеры, где потребитель получает сообщения от близких ему по взглядам людей.

В этом плане феномен комментариев также ничего не меняет. Высказавшему какое-то мнение начинают возражать в комментариях люди с совершенно противоположными взглядами, но, как известно, в результате таких жарких дискуссий люди только укрепляются в своем мнении, ни в коем случае не меняя его.

Много также писалось о роли фейков в этой кампании, вносящих сумятицу в массовое сознание. Вот целый набор статей из Newsweek, за ними стоят тексты ученых, на которые они опираются, по поводу роли фейковых новостей в современных информационных потоках [см. тут, тут и тут]. Кстати, сегодня считается, что Фиделя Кастро подняли на роль латиноамериканского Робин Гуда именно фейковые новости (см. тут, тут и тут).

Правда, постизбирательные исследования утверждают, что фейки все же не повлияли на результат.  С другой стороны, Pew Research Center акцентирует, что двое из трех граждан США (64%) считают, что сфабрикованные новости привносили путаницу в понимание текущих вопросов и событий.

Это принципиально новая сфера, которая проявила себя в рамках выборов 2016 г. в Америке в достаточно большом объеме. Исследователи отмечают следующее: «Во время президентских выборов 2016 года фокус сместился в сторону социальных медиа. Социальные медиаплатформы типа Фейсбука имеют принципиально иную структуру, чем любая медиатехнология прошлого. Контент может попадать пользователям без существенного фильтра третьего участника, без проверки фактов, без редакторской оценки, а индивидуальный пользователь без истории или репутации может в некоторых случаях достигать такого же количества читателей как Fox News, CNN или New York Times».

Почти каждая европейская страна создала сегодня структуры, призванные бороться с фейковым потоком, в первую очередь из России. Швеция, например, доказала связь между информационными вбросами и активными мероприятиями России [см. тут, тут и тут]. То есть все эти действия носят не случайный, а вполне системный характер. Они изучили метанарративы, продемонстрировали, как внимание к Украине упало, когда появилась Сирия.

Исследователи также пишут: «Как и советская пропаганда, сегодняшняя российская публичная дипломатия может быть совершенно непоследовательной. Запад подается как слабый, в то же время представляя из себя угрозу существования России. Европа обладает ксенофобией к беженцам, но глупо разрешает им искать убежище. Но сутью является отнюдь не дать целевым аудиториям последовательный альтернативный нарратив. Такой инструментарий, как "Спутник", может также служить цели распространять путаницу и поощрять разобщенность. Более того, "Спутник" на шведском опирается за некоторыми исключениями на переписывании уже существующих новостных историй из признанных медиаисточников. Возникает парадокс между обычными обвинениями западных медиа в предвзятости и антироссийскости в своей ориентации с реальным использованием тех же западных медиа как источника публикаций "Спутника"».

Интересно под этим углом зрения посмотреть на Украину, которая постоянно подвергается «обстрелу» фейковой информации со стороны России, что позволило заполнять доказательством «фейковости» целые сайты, например, наиболее известный StopFake (www.stopfake.org). StopFake печатает статьи о распознании фейков (см. также тут).

Социологи создали индекс результативности российской пропаганды, который задается как распространенность поддержки главных тезисов российской пропаганды населением. Здесь можно увидеть, что наибольшее воздействие российской пропаганды наблюдается в Харьковской, Одесской областях и на Донбассе, наименьшее – на западе и в центре Украины.  Интересно, что эти данные коррелируют с расекреченными сегодня данными ЦРУ от 1957 г. по степени недовольства режимом регионов Украины. Крым и Донбасс называются максимально лояльными советской власти. Справедливости ради следует отметить, что и Россия также отслеживает искажения в украинской пропаганде. В результате российское население четко удерживает свои стереотипы по отношению к Украине, что можно увидеть в дискуссии Дмитрия Быкова и Анастасии Мироновой. Все это, видимо, и позволяет Александру Невзорову говорить,  что реальная поддержка Путина, вероятно, даже не 86%, а все 96%.

Перед нами определенное упрощение ситуации коммуникации, как с точки зрения передаваемого контента, так и с точки зрения массового сознания, которое благодаря социальным медиа стала откатываться назад. Следует вспомнить также феномен развлекательности, который охватил не только массовую культуру, но и новостные потоки. Инфотейнтмент становится определяющим качеством этого потока. Третьим фактором, формирующим сегодняшний информационный поток, стало преобладание визуальности, которое постепенно трансформирует культуру чтения, когда два тома «Войны и мира» становятся недоступными даже для специалистов. Все это проявляется еще сильнее, когда в дело вступают дезинформационные, а не только информационные цели. Специалисты ЕС приходят к выводу, что дезинформационная кампания является невоенным средством достижения политических целей  (см. тут и тут). Цель такой дезинформационной кампании они видят в ослаблении и дестабилизации Запада со стороны России.

Причем к этим рассуждением следует добавить еще один фактор. Если победа, как и атака, с помощью военных методов видна сразу, то в информационной сфере результаты могут проявляться гораздо позже. Именно поэтому и возникают термины типа стратегических коммуникаций или операций влияния, призванные подчеркнуть отдаленный тип последствий.