Практически это был единственный советский проект такого рода, поскольку а) была направленность на все население, б) предполагалось опереться на активное население через головы партийного аппарата (вспомним известную фразу Горбачева, обращенную к рабочим: «Вы их давите снизу, а мы будем давить сверху»).

При этом нужно было решить две задачи: сначала активировать население, а потом остановить (или перенаправить) эту активность. Причем вторая задача была не менее сложной, чем первая. На втором этапе «диссидентов» первого призыва постепенно оттеснили с занятых ими позиций.

Перестройка была таким мощным проектом, что не могла не породить конспирологических объяснений. Конспирология бессмертна, она только меняет свои обличья. Сергей Кургинян видит ее как параполитику, которая занимается нетранспарентной сферой [Кургинян С. Качели. Конфликт элит — или развал России? — М., 2008], Питер Дейл Скотт — как глубинную политику, порождающую соответственные глубинные события, реального понимания которых нет ни у населения, ни у СМИ (см. тут, тут и тут), но в любом случае это тайная политика, которая практически никогда не выходит на поверхность. 

Касс Санстейн начал борьбу с конспирологическими теориями статьей, а завершил целой книгой. Его предложение об инфильтрации в такие группы правительственных агентов, чтобы они разрушали конспирологию, например, 11 сентября, даже вызвало ответную реакцию в виде контр-книги, оспаривающей его идеи. Санстейн также считает, что люди, которые верят в одну конспирологическую теорию, как правило, верят и в другие [Griffin D.R. Cognitive infiltration. An Obama appointee's plan to undermine the 9/11 conspiracy theory. — Northampton, 2011].

Перестройка также часто трактуется конспирологически как проект, инициированный извне, поскольку на свое самоуничтожение советская элита, особенно партийная, вряд ли пошла бы.

Какие внешние причины, кроме глобальной — противостояния двух держав, могли способствовать перестройке как идее и как реализованному проекту? Одной из них, по нашему мнению, могло быть то, что главный военный think tank того периода увлекался новым методом разработки сценариев и проведением политических и военных игр. Только что возникшие методы (хотя игры пришли в США из донацистской Германии) всегда кажутся особо привлекательными и всемогущими.

Особую роль в продвижении игровой методологии сыграл Ганс Шпейер, возглавивший в РЕНД проведение социальных исследований. Он повлиял, в частности, и на переход к новому типу проблем и методов их решения. Например, Шпейер говорит, что ему удалось подтолкнуть РЕНД к выходу из-под крыла ВВС к более широкому кругу проблем НАТО и СССР [Speier H. The truth in the hell and other essays on politics and culture, 1935 — 1987. — Oxford, 1989]. И в числе новых методов, которых потребовали новые объекты для анализа, оказались военно-политические игры (см. некоторые подробности их проведения впервые тут и тут).

Шпейер был аспирантом Карла Маннгейма, который считал, что в любом общественном процессе есть рациональные структуры и иррациональные отклонения. Отсюда следует, что нельзя недооценивать социальные и культурные особенности.

Справедливым и одновременно интересным с точки зрения нашей темы представляется замечание по поводу того, что в играх трудно держаться высокой теоретической планки: «Если результат игры появляется в языке, который может быть прочитан как подтвержденный вывод для политики, есть существенная вероятность того, что он так и будет прочитан».

Шпейер считал, что термины «психологическая война» или «политическая война» в определенной степени ошибочны [Speier H. Psychological warfare reconsidered. — Santa Monica, 1951]. Они преследуют не только цели настоящей войны, но и цели создания друзей в лагере врага, то есть в 1951 г. он говорил нечто, весьма схоже с сегодняшним понятием мягкой силы.

Говоря о «воле к борьбе», он выделяет в среде противника четыре силы, главной из которых является политическая элита, а говоря об ослаблении «воли к сопротивления» — останавливается на шести направлениях этой работы.

Шпейер также констатирует: «Население в целом не является подходящей целью для пропаганды из-за рубежа. Усилия по разрушению их желания подчиняться могут иметь успех только в особых условиях, которые пропаганда не может дать. Любое обратное понимание может быть названо демократической ошибкой демократических пропагандистов, которые не принимают во внимание различие в политических структурах между режимом, где они живут, и режимом, где живет их аудитория».

Он подчеркивает, что Геббельс различал два вида реакции: Stimmung и Haltung. Первым термином обозначается политически несущественная внутренняя реакция (отношение), второй представляет собой внешнюю реакцию (поведение). Если властям удается предотвращать переход из внутреннего во внешнее, внутреннее не играет роли.

И еще одно важное наблюдение: «Вместо того чтобы вводить отклоняющееся поведение во всем вражеском населении, что основывается на абсурдном представлении, что все население может быть охвачено духом героизма и самопожертвования, психологическая война должна сконцентрироваться на отобранных группах, чьи собственные интересы, предиспозиции и организации ведут к отклонению. Работа с ячейками сопротивления и нелояльной частью населения скорее будет более эффективной, чем беспорядочная агитация».

И это легко переводится в определенные правила для создания проекта перестройки, когда перестроечные ячейки после активации сами становятся работающими механизмами. Это схоже с распространением анекдотов и слухов, которые не нуждаются в механизмах СМИ.

В качестве слухов и анекдотов в пропагандистских проектах могут выступать даже книги, имеющие контр-направленность. В разрушении СССР диссидентская литература сыграла свою роль, но еще большей она, вероятно, была в соцстранах, имевших более либеральные режимы. Польша получила, в том числе через церковь, много машин для тиражирования газет и литературы, которые способствовали распространению контр-мнений (см. также исследование по распространению ЦРУ книг в Польше; Би-Би-Си, рассказывая, как ЦРУ печатало «Доктора Живаго» Бориса Пастернака, перечисляет ряд книг, продвигаемых через границу).

Однако такой сложный проект как советская перестройка не мог быть выполнен только внешними силами, несомненно, что две важнейшие силы СССР — ЦК и КГБ — должны были принимать в этом участие. Известно, что для работы в Чили после переворота заранее стали готовиться группы экономистов. Есть сведения о такой же подготовке молодежи для Венесуэлы. Практически то же мы видим и в случае СССР.

Экономистов готовили под чутким взглядом КГБ. Помощник Владимира Крючкова разъясняет контекст работы групп Гайдара и Чубайса: «Давайте не использовать слово "завербованы": оно не из этого словаря и не про это. Экономисты делали свою работу, органы — свою. Я даже не уверен, что тогда, в начале 80-х, все эти будущие министры понимали, что их работой интересуются в органах. ­Насколько я знаю от коллег, которые непосредственно с ними работали, некоторые просто не понимали, что находятся в довольно плотном контакте с сотрудниками органов. Ну, им и лет-то было по двадцать — тридцать, интеллигентные мальчики, даешь работать, они и счастливы».

Олег Греченевский констатирует странный факт: по количеству арестованных диссидентов на душу населения Ленинград был первым в стране, поэтому кружок Чубайса не мог остаться незамеченным. И далее: «Когда Андропов стал Генеральным секретарём ЦК КПСС, Чубайса совместно с Гайдаром включили в группу экономистов, которые в составе специальной комиссии Политбюро (Комиссия Тихонова-Рыжкова) готовили проект реформирования советской экономики! Вот так! Чудеса не только в сказках бывают, но и в реальной советской действительности. Три года Чубайс диссидентствовал, а потом вдруг этого экономического диссидента не кто-нибудь, а целая Комиссия Политбюро привлекла для разработки планов экономической "перестройки". Самый интересный вопрос, который в связи с этим возникает: откуда вообще Политбюро узнало про молодого Чубайса, который был всего лишь рядовым членом КПСС?».

Этот «кирпичик» в виде кураторства КГБ годится под любую конспирологическую версию, поскольку и внешняя версия, и внутренняя должны были опираться на внутренние механизмы. Ведь даже оккупация не может обойтись без внутреннего аппарата.

Военные игры в Пентагоне и РЕНДе должны были породить военно-политические, а затем и политические игры. Это в свою очередь порождает другие мозги. Другие люди с другими идеями оказались допущенными в качестве экспертов к столу, где принимаются реальные решения. Непонятное пришлось решать с помощью специалистов по непонятному, а именно такими ученые предстают перед высшей управленческой элитой.

Нам встретилось интересное замечание по поводу того, что игры уводят прошлый опыт как неадекватный новым реалиям, заменяя его на приобретенный в игре: «Наиболее сильным результатом получения научно обоснованного стратегического актива (а именно атомного и термоядерного оружия) стало занижение (или замещение) личного опыта высших офицеров, полученного в боевых условиях, в пользу интуиции, возникающей от повторяющейся практики в лабораторных игровых условиях будущей войны. В пятидесятые в среде военных и их консультантов были решительно забраны полномочия в области стратегического планирования от живого опыта старших офицеров к гражданским виртуозам техник Монте-Карло, системного анализа, оперативной военной игры, человеко-машинных исследований и других инноваций в сфере игровых боевых операций».

И хотя это говорится о военном опыте, есть возможность продолжить это наблюдение и на опыт политический. Тем более это было время одновременного зарождения и развития футурологии, анализа будущего, сценарного подхода, которые также меняли точки отсчета.

И сама эта сфера новых политических и военно-политических подходов усиленно менялась за время, ведущее к перестройке, после чего советология перестала быть интересной в той же степени, как раньше [Johdo R. Armed with expertise. The militarization of American social research during the Cold war. — Ithaca, 2013. Также смотрите Bridger S. Scientists at war. The ethics of Cold war weapons research. — Cambridge, 2015 и тут]. И даже Горбачев уже тоже стал информатором КГБ во время учебы в МГУ. С другой стороны, депутат Евгений Федоров обвинил Виктора Цоя в том, что своей песней о переменах тот косвенно мог выполнять чужую программу (см. тут и тут).

И последние добавления к версии Кургиняна, которые были раскрыты им в видеовыступлении, растиражированном на многих сетевых ресурсах, на тему андроповской матрицы, дополняющие его книги. Здесь снова фигурируют имена-сцепки Куусинен — Андропов, Андропов — Стругацкие и Андропов — Ракитов.

Кургинян считает, что Куусинен сохранился в период сталинский репрессий, поскольку был мостиком для Сталина на Запад. Уничтожение его одновременно уничтожило бы и его контакты. Такими возможными контактами видятся Кургиняну два направления: либо масоны, либо закрытые структуры третьего рейха.

О Стругацких он писал и до этого, что их романы по сути являются художественным оформлением некоторых аналитических разработок спецслужб. Стругацкие действительно сформировали целое советское поколение, куда входили и Чубайс, и Гайдар. Если советская идеология стремительно устаревала, то Стругацкие, наоборот, были предельно новы, тем более к ним дополнительно привлекал несомненный «флер запретности».

Марк Липовецкий пишет о максимальном вхождении идеи прогрессорства в современное массовое сознание: «Прогрессор никуда не исчезал, давно превратившись в других областях культуры из литературного персонажа в доминантную модель самосознания позднесоветской и постсоветской интеллигенции. Значение этой модели, по-видимому, возросло в последнее время. Во всяком случае "Новая газета" 9 октября 2014 года печатает практически без комментария составленную Борисом Вишневским подборку цитат из книг Стругацких под заголовком "Будущее − это тщательно обезвреженное настоящее”. И другое, сказанное Стругацкими. Половина этих цитат — про прогрессоров».

Получается, что формирование мозгов имеет две ипостаси. Одну давала советская школа, и это были знания, которые могли помочь, например, поступить в вуз. Другую давало контр-образование, под которое можно подвести контр-культуру (например, «Битлз»), контр-литература (например, Стругацкие), контр-искусство (например, Любимов). Интересно и то, что создавая препоны этим контр-явлениям, государство тем самым подталкивало население, особенно молодежь, к ним, ведь то, что запрещается, всегда интереснее того, что разрешается.

Нелюбимый Кургиняном Анатолий Ракитов (см. его биографию) также не в первый раз вызывает законный «гнев», поскольку предлагает полную смену национальных «кодов». Вот мнение Ракитова, например: «Могу предложить национальную идею для России: из России наконец нужно сделать Родину. Родина — это страна, где жить удобно и приятно. Комфортно! В этом смысле большинство россиян — люди, у которых нет родины. Они люмпены, а у люмпенов нет отечества. Поэтому многие и уезжают отсюда в другие страны, в те же США. Они уезжают в поисках родины — ни больше, ни меньше. В понятие комфорта входят социальная безопасность, законность, чистые улицы, хорошие дороги, доброжелательная дорожная полиция, улыбающиеся прохожие, отсутствие мусорных баков под окнами, безопасность личной жизни, неприкосновенность собственности… Все остальное вырастает на этой основе. Вот и вся идеология. А эти разговоры о душевности, духовности, соборности, особом пути России — попытка пить воду из колодца, в котором нет живой воды».

И еще один довод: «еще, кстати, наша русская традиция — традиция интеллигентской борьбы с государством! Русская интеллигенция боролась и с царским государством, и с советским. А главный смысл жизни не борьба, как утверждал Маркс, а работа, конструктивная, позитивная деятельность. Так что если уж сохранять и поддерживать традиции, то только такие, которые улучшают жизнь людей. Японцы ничего не стали возрождать, просто взяли западные технологии и пересадили на свою почву, оставив из традиций только кимоно для голливудского кино. Теперь эта нация занимает второе место после Америки по числу путешественников и по продолжительности жизни своих граждан».

Выводы тут понятны: поменяйте свои мозги, и все будет хорошо. И не выступайте против государства, которое будет эти мозги менять, потому что опять будет плохо. А все революции и выборы идут по одной схеме: с нами вам будет хорошо...

Сергей Кургинян и сам переходит на загадки, когда излагает свои представления о произошедшем: «Я на 100 % знаю, чьи специальные разработки превращали в научную фантастику братья Стругацкие. И чьи специальные разработки превращал в научные теории господин Ракитов. Речь идет о специальных разработках, осуществлявшихся специальными же группами, находившимися под руководством одного и того же человека, игравшего особую роль в андроповский период и играющего особую роль до сих пор. Этот человек не был кустарем-одиночкой в андроповский период, и он не является им сейчас. И в андроповский период, и сейчас этот человек был частью определенной элитной системы. Да, он в силу своей незаурядности существенно влиял на замыслы этой системы, а также на способы реализации этих замыслов».

Одновременно следует признать, что эта борьба с затемненностью политики ведется также несколько затемненно, поскольку этот странный «спец» не называется. К тому же возникают сомнения по поводу того, сколько же ему должно быть лет на данный момент, если, к примеру, он «писал» руками Стругацких.

Но вопрос о роли Стругацких все равно беспокоит многих. Даже если гипотеза Кургиняна верна, вряд ли все это было столь прямолинейно, как ему представляется. Есть более или менее подтвержденный документами опыт работы Филиппа Бобкова с историком Николаем Яковлевым и Юрия Андропова с Юлианом Семеновым. В них основным является все же помощь в документах, а не в четких указаниях со стороны КГБ.

Мы тоже хотим предоставить подборку документов-свидетельств как со стороны условных «друзей», так и условных «врагов» Стругацких и их творчества. К примеру, такой «друг» как Леонид Радзиховский признает влияние творчества Стругацких на формирование мировоззрения Гайдара: «Теперь не могу их разделить: Стругацких (особенно "Обитаемый остров") и Гайдара. Мы говорим "Обитаемый остров" — подразумеваем Егора; мы говорим "Гайдар" — подразумеваем "Остров". Нет, правда: ведь вся проблематика "прогрессоров" и "странников", все эти вечные хождения восьмерками: КАК РЕФОРМИРОВАТЬ ТОТАЛИТАРНЫЙ СТРОЙ — разве это не круг мысли Гайдара? Такое впечатление, что Гайдар всю жизнь перечитывал "Остров", да не "перечитывал", а переживал, проигрывал его снова и снова. Если верно, что вся наша жизнь — реализация какого-то "своего" сюжета, то сюжет Гайдара — "Остров". [...]. Правда, в других, более ранних интервью, говорил противоположное — например, что и собственно экономикой ("инфляцией") заинтересовался под влиянием "Обитаемого острова"».

А такой условный «враг» как Андрей Илларионов спорил с Гайдаром не только по поводу его экономической политики, он также вписывает Стругацких в определенную причинно-следственную связь с той ситуацией, в которой мы все оказались: «На самом деле Стругацкие — знаковые авторы советской эпохи. Они всегда были знаменем низовой интеллигенции, своими романами подготовили почву для слома страны и идеологически создали тот перевернутый мир, в котором мы живем. Глашатай либеральных ценностей Анатолий Чубайс вспоминал:"Егор Гайдар как-то позвонил мне и говорит: "Ты думал, что из себя представляет мир Стругацких? Ты вспомни их роман "Трудно быть богом". А ведь это и есть либеральная империя, когда приходишь куда-то с миссией и несешь с собой нечто, основанное на свободе, на правах человека, на частной собственности и предприимчивости, на ответственности". Это они обсуждали расстрел Верховного Совета России из танковых орудий. Кстати, Егор Гайдар с детства дружил со Стругацкими, а потом женился на дочери одного из них, Аркадия. А экономикой занялся под влиянием романа "Обитаемый остров". Так же из книги можно узнать, что отец Стругацких был тем самым "комиссаром в пыльных шлемах" из песен Булата Окуджавы. То есть служил чекистом в продотрядах по физическому выколачиванию хлеба из крестьян».

Егор Гайдар и сам участвовал в обсуждении творчества Стругацких на семинаре в Высшей школе экономики. Но ничего существенного из его уст, по крайней мере, в изложении автора статьи об этом семинаре, там не прозвучало. Зато отвечая на вопросы журнала «Форбс»он достаточно четко говорит: «Я люблю все написанное Стругацкими. Но если вы хотите меня спросить, было ли то, что мы делали, когда начинали реформы в России, как-нибудь связано с линией прогрессорства, — твердо могу ответить "нет". Во времена тяжелейшего кризиса, связанного с крахом советской экономики, нам было не до прогрессорства».

На вопрос, почему использовалась терминология Гэ Бэ — Галлактическая Безопасность, Егор Гайдар отвечает так: «После публикации "Гадких лебедей" на Западе у Стругацких были тяжелые проблемы с тем, чтобы их печатали. Многие годы они писали в стол. И я думаю, что здесь был флирт с организацией, которая давала санкцию на публикации. Это моя догадка, не более того: ни Аркадий Натанович, ни Борис Натанович мне этого не говорили».

Это, если честно, немного странный ответ, поскольку такие организации не особо приветствуют «флирт» с ними. Или, говоря точнее, «флирт» мог быть там, где уже был хороший контакт, когда обе стороны знали друг друга.

Сам Сергей Кургинян видит ситуацию достаточно четко, можно сказать политтехнологически: «Номенклатура сформировала несколько колонн. Она, во-первых, отрывала тех, кто говорил о революции, от самого актива, а, во-вторых, перемещала актив с революционной повестки дня на какую-то соседнюю, то есть переформатировала его. Одними из участников такого переформатирования были Стругацкие.

Два главных политических субъекта, которые выполняли такое переформатирование, — это академик Андрей Сахаров, который переформатировал всё на либеральную повестку дня, и писатель Александр Солженицын, который переформатировал всё на консервативную повестку дня. И то, и другое уже не было революционной повесткой дня — их задача заключалась не в том, чтобы вывести нашу социальную систему на качественно новый уровень, а в том, чтобы её разрушить. Спрашивается: что дальше? Ответ: а вот как разрушим — так всё и станет хорошо. Было ясно, что ничего хорошего не будет, новая система не создаётся, страна развалится, будут обломки, но, тем не менее, наш актив тянули именно туда. Стругацкие же в этом процессе выполняли пусть относительно второстепенную, но очень сложную и необходимую функцию, поскольку речь шла о технократах — а основное ядро нашего потенциально революционного актива, этого советского когнитариата, было технократическим. Советская коммунистическая номенклатура боялась гуманитарных наук, потому что развивать их, не развивая обществоведение, было невозможно. А технические науки развивать надо было».

И этому взгляду мы тоже можем верить, поскольку в тот период КГБ действовала нетрадиционно, вплоть до участия в создании партии Жириновского или народных фронтов в национальных республиках. Более сильный игрок всегда может позволить себе более сильный ход, ведь он сам задает правила игры, так что все сделанное им всегда будет правильным.

При этом в книге о братьях Стругацких приводится следующий разговор двадцатитрехлетнего Аркадия Стругацкого с родителями жены в 1948 г., в котором будущий фантаст предлагает «отнимать детей у родителей и помещать в закрытые санатории в Крыму, где способных будут всячески развивать, создавая подлинную элиту... а из неспособных получатся "рабы" (сын красного комиссара употребил именно это слово)».

Это все ниточки, идущие, по мнению Кургиняна, от Андропова, но точно так можно тянуть ниточки, идущие от Суслова (см. тут и тут): «Одна из характерных черт кризиса состояла в том, что в коридорах высшей власти шла борьба, и если чисто условно описывать ее в системных терминах известной теории игр, то это была, образно говоря, своеобразная сложная "игра", где с одной стороны, имеет место кооперация, а с другой — конкурентная борьба на выживание. Но она имела специфический характер и чисто внешне мало походила борьбу. Цели у "игроков" (в данном случае — членов Политбюро) были разные. Кто-то претендовал на первые роли. Кто-то (особенно из "стариков") хотел лишь подольше сохранить свои позиции. Основной поведенческой тактикой в этой борьбе было (как бы лучше выразиться?) "напряженное выжидание". Почти никто не хотел делать резких, неосторожных ходов. Впрочем, по крайней мере один такой человек, который не только выжидал, но в какие-то моменты активно действовал, все же был. Речь идет об Андропове. Он, начиная с какого-то времени, очень настойчиво и последовательно стремился к высшей власти. Это был своего рода его "суперпроект", который он шаг за шагом реализовывал. Был очень осторожен, до поры до времени не торопился, боясь, что раньше времени будут разгаданы его намерения. При этом подчеркнуто и умело демонстрировал свои верноподданнические чувства к Брежневу».

Есть целый «ворох» конспирологии, идущий от Александра Байгушева (см. тут, тут и тут, а также Байгушев А.И. Партийная разведка. — М., 2007; Байгушев А.И. Русский орден внутри КПСС. — М., 2005). Здесь во все это сложно поверить, но ключевые, реперные точки все же присутствуют. Все это возникает из-за того, что многие вопросы современной истории остаются невыясненными по сегодняшний день, когда еще живы множество свидетелей событий (например, как происходило заседание Политбюро 11 марта 1985 г., на котором Горбачев стал генсеком; правдивость обвинений Крючкова против Яковлева в сотрудничестве с западными спецслужбами [Крючков В. Личное дело. — М., 2003]). Поэтому время от времени и появляется информация, которая не укладывается в схему, принятую в учебниках. Даже такая вроде бы проясненная ситуация, как смена Хрущева в 1964 г., остается, по сути, закрытой. Георгий Арбатов четко пишет, что Брежнев не мог быть «мозгом и волей заговора» [Арбатов Г. Человек системы. Наблюдения и размышления очевидца ее распада. — М., 2002]. Он также дает ответ на вопрос, который остается не закрытым: почему Хрущев как достаточно активный человек никак не сопротивлялся своему снятию. Арбатов предполагает, что Хрущеву накануне объяснили, кто участвует в акции и кто ее поддерживает.

Есть также одна «промежуточная» версия, в соответствии с которой людей для будущего готовил Андропов, но потом проект рухнул и те, кого готовили, ушли под более сильного западного игрока: «Нельзя винить наших стажеров за то, что они практически единодушно приняли участие в грандиозном грабеже России. Ведь Андропов отбирал их именно за соответствующие склонности: чтобы ими было легко манипулировать всегда, на любых, сколь угодно высоких постах, даже если власть КПСС рухнет, и в стране останется только КГБ. Но он и в кошмарном сне не мог представить себе полного краха всей системы, в условиях которого манипулировать нашими сотрудниками будем уже не мы. Вот, собственно, и вся история». В числе этих стажеров называют Гайдара, Чубайса, Авена.

И Рыжков подтверждает, что основные положения по реформе страны были сделаны Андроповым, который через месяц после своего назначения поручил это Рыжкову, Горбачеву и Долгих. Рыжков рассказывает: «Если же речь о переменах, то зачинателем надо считать все-таки Андропова. Известный доклад Горбачева на апрельском пленуме ЦК партии, когда прозвучали тезисы о необходимости реформ в стране, не был озарением нового генсека. Доклад этот целиком и полностью состоял из положений той концепции, которую мы разрабатывали начиная с 1983 года. Говорю это, потому что помогал Горбачеву готовить тот доклад. Мы разложили бумаги по всему полу у него в кабинете. Ходили и отмечали, что из концепции нужно обязательно взять для доклада, а стенографистка записывала за нами. Уверен, что слава, которая обрушилась на Горбачева после доклада, стала причиной последующих событий. Горбачев просто потерял чувство реальности. Решил, что он мессия. Его не страна интересовала, а то, как он выглядит на ее фоне».

Еще более полон странностями августовский путч (см. некоторые из них). Такое чувство, что путч планировался по зрелищным эффектам, а не по реальным действиям. При этом Крючков отрицает важность иностранного управления путчем, говоря в интервью «Российской газете» следующее: «Внешний фактор присутствовал. Но он не был решающим. Взять конкретно развал страны. Что тому виной? Объективные и субъективные обстоятельства. И решающие, конечно, субъективные».

В результате «бессильный» путч подается в истории как мощная сила, пытавшаяся повернуть страну назад, а Ельцин — как герой, который не дал этого сделать. Правда, Михаил Полторанин как носитель «внутренней» информации рисует несколько иную картину. Его точка зрения такова в ответе на вопрос, кто стоял за путчем: «Горбачев с Ельциным вместе. Путч был разыгран. Потом он стал выходить из-под контроля благодаря председателю Комитета госбезопасности Крючкову. И когда стали чувствовать, что он выходит из-под контроля, Крючков попытался обдурить Ельцина. Это все было сделано, чтобы разрушить КПСС как систему, которая сдерживала Советский Союз».

Александр Руцкой, ставший, кстати, вице-президентом под подсказке спичрайтеров Людмилы Пихоя и Геннадия Харина, также отрицает наличие заточения на Форосе. Свою встречу с Горбачевым он описывает так: «Заходим к Михаилу Сергеевичу — он в бежевом пуловере, небритый, и тут же эмоционально начал рассказывать: "Связь отключили, так я старенькую "Спидолу" на чердаке нашел и эфир прослушивал". Я про себя думаю: ну какая может быть старенькая "Спидола" на чердаке, если здание дачи сдано год назад? Потом он описывал, как пленку с видеозаписью своего обращения чуть ли не сжевал и не проглотил — ну детский лепет!»

Нельзя сбрасывать со счетов мнение Билла Гейтса, бывшего на тот момент замдиректора ЦРУ: он считал, что Горбачев перестройкой просто создает передышку, чтобы восстановить силы СССР (см. тут и тут). Поэтому в другом своем выступлении он призывал ни в коем случае не финансировать перестройку, а только наблюдать.

Современная политика стала достаточно сложным процессом, в котором задействовано множество факторов, поэтому она и вызывает множество интерпретаций. И среди этих интерпретаций всегда будут конспирологические, которые через некоторое время вполне могут оказаться правдой.