Основные войны сегодня развиваются вне пространства собственно военных действий. Основным стало информационно-коммуникативное пространство, которое работает с гражданским населением. Это связано с целым рядом причин, число которых в дальнейшем будет только расти. Среди них сегодня на первое место вышли следующие:

• наличие «домашнего фронта» — без поддержки в тылу войны не выигрываются,
• необходимость говорить с населением противоположной стороны,
• потребность в поддержке со стороны нейтральных стран.

Это все традиционные причины, но сегодня в связи со все возрастающей зависимостью правительств от общественного мнения любые властные модели поведения будут все больше связаны с поиском поддержки населения. Причем новое поколение, идущее на смену, оказывается очень зависимым от ежедневного поглощения новостей (см., например, исследования [тут и тут], в которых рассказывается о путях работы с информацией первого цифрового поколения американцев). 64 % молодых американцев заявили, что, находясь в онлайне, следят и за новостями, назвав эту функцию пятой среди девяти предложенных социологами.

Причем вооруженный конфликт начинает «отрабатываться» вообще в виртуальном пространстве. Сначала в бой вступают виртуальные герои, потом информационные. И только затем, если потребуется, на авансцену выходят традиционные войска.

Художественная литература ярко это отображает. И не только в СССР, где литература и не могла быть иной. Флеминг в своих книгах о Бонде, к примеру, четко очерчивал своего противника как представителя чужой этничности и чуждого поведения. Любая война должна коммуникативными средствами превратить противника в варвара, чтобы снять психологические запреты на убийство у своих собственных солдат. В массовых масштабах это впервые произошло в Первую мировую войну, после чего стало нормой. Варварам приписывается убийство не солдат, а детей, женщин и стариков. Тем самым они выводятся за пределы человеческого отношения к ним, по ним вполне можно стрелять. Так убийство перестает быть убийством, поскольку теперь оно становится справедливым возмездием. Правда, потом может быть установлено, что никаких ужасов не было, но это будет уже после победы над врагом.

Яркий пример такого рода — потопление лайнера «Лузитания» во времена Первой мировой войны. В изложении прессы того времени немцы потопили пассажирский лайнер, что стало последней каплей, приведшей к вступлению США в войну. Гибнут мирные люди — это самый сильный аргумент. После торпедной атаки лайнер затонул за 18 минут, что было беспрецедентно малым временем. «Титаник», к примеру, тонул более двух часов. Это случилось 7 мая 1915 года.

Немцы же объяснили свой поступок тем, что лайнер перевозил вооружение, но никто этому не поверил. Правда, потом, уже в наше время, на затонувшем лайнере ныряльщиками таки было найдено вооружение. Кстати, доказательством чего было два взрыва на корабле, поэтому он и затонул намного быстрее «Титаника». Конспирологическая версия видит в гибели «Титаника» руку иезуитов, что именно они, а не масоны, являются настоящими наследниками тамплиеров. В случае «Титаника», по этой версии, иезуиты уничтожили трех своих могущественных противников, которые плыли на этом корабле, да и сам корабль вроде бы был выстроен именно под эту цель.

Есть и конспирологические версии гибели «Лузитании». Адмиралтейство говорило о двух торпедах, хотя знало, что она была только одна. На сегодня есть список перевозимого оружия на сайте самого затонувшего корабля — www.lusitania.net. Делались эксперименты в весьма почтенном заведении — Ливерморской национальной лаборатории, чтобы понять возможную причину второго взрыва. На сайте журнала National Geographic можно увидеть фрагменты передачи, где были показаны эти эксперименты. Историк Мартин, а он также принимал участие в этих экспериментах, в своей книге также подчеркивает, что «Лузитания» многократно использовалась в целях перевозки оружия [Martin M. RMS Lusitania. It wasn't & it didn't. — Stroud, 2014].

Кстати, немцы заранее предупреждали об опасности этого плавания (это объявление немецкого посольства датировано 22 апреля, а корабль отплыл 1 мая). Автор еще одной книги о гибели «Лузитании» Ларсен объясняет такое нереагирование людей следующим образом: «Они считали корабль таким быстрым, что он обгонит любую подлодку. Они видели его таким огромным, таким хорошо построенным, таким безопасным, так хорошо оснащенным спасательными шлюпками, учитывающим гибель "Титаника", что даже если в него попадет торпеда, трудно представить себе, что он утонет. Но в первую очередь никто не представлял себе, что субмарина может охотиться за "Лузитанией". Это казалось совершенно абсурдным и аморальным. Поэтому только пару человек отменили свое отплытие». Кстати, это Ларсен, работая в архивах Адмиралтейства, нашел версию про две торпеды.

И это еще не вся конспирология. Спенс в своей книге о Кроули как агенте 666, также, работая в архивах, нашел принадлежность Кроули (а его часто называют последним магом Европы), к британской разведке [Spence R.B. Secret Agent 666. Aleister Crowley, British intelligence and the occult. — Port Townsend, 2008]. И Кроули специально сообщил немцам о том, что на корабль грузят оружие, чтобы те подбили корабль, среди которых были и американские пассажиры, что должно было подтолкнуть США к вступлению в войну. Кстати, Флеминг привлекал Кроули к допросам Гесса, считая, что два оккультиста скорее поймут друг друга.

Есть еще одна конспирологическая теория, в соответствии с которой Кроули, имевший связи и с немецкой разведкой, убедил потопить «Лузитаниию», чтобы показать американцам силу и решимость Германии [Churton T. Aleister Crowley. The biography. — London, 2011]. А Кроули, как признается, работал и на немецкую разведку. Даже прослеживается его влияние на самого Гитлера сквозь оккультистские круги.

Эта история воздействия на целую страну практически повторилась, когда Великобритании надо было втянуть США уже во Вторую мировую войну. Там тоже было несколько подобных совершенно искусственных конструкций, которые должны были взбудоражить общественное мнение.

И в ْXX веке это стало общей моделью, идущей через шок к модификации поведения всего населения. Революции и войны также являются несомненным шоком, в результате которого происходит модификация поведения всей планеты. Клейн объяснила словами Фридмана необходимость шоковой терапии при продвижении либерального капитализма: в противном случае маятник социсостемы обязательно вернется на исходное положение [Klein N. The shock doctrine. — New York, 2007]. Кстати, этот возврат на исходное советское положение мы видим и на постсоветском пространстве, по крайней мере, в виртуальном пространстве, то есть социальный маятник таки работает.

Дословная цитата Фридмана такова: «Только кризис — реальный или воспринимаемый — производит реальные изменения. Когда такой кризис происходит, предпринимаемые действия зависят от идей, которые рядом». Это из предисловия к его книге «Капитализм и свобода» [Friedman M. Capitalism and freedom. — Chicago — London, 1982]. Но в самой книге эта фраза продолжается следующими словами: «Это, как мне представляется, наша основная функция: развивать альтернативы существующей политике, удерживая их живыми и работающими, пока политически невозможное станет политически неизбежным».

Клейн выстраивает целую классификацию шока. Шок-катаклизм типа войн и террористических атак порождает полную дезориентацию населения. Это позволяет ввести шок следующего уровня — в данном случае шоковую терапию. Так было в Чили семидесятых, Боливии восьмидесятых, России девяностых. Третий вариант применяется, когда люди отказываются от реформ «свободного рынка». Эти типы шока, по ее мнению, поддерживают друг друга.

Она также просит разграничивать чикагских мальчиков и чикагскую школу. О чикагских мальчиках она говорит обобщенно. В России, например, действовали даже не выпускники Чикаго. Идеи чикагской школы стали доминирующей идеологией стараниями некоторых больших американских корпораций, МВФ и think tank'ов. (см. как доводы за, так и против Фридмана [тут и тут]).

Можем предложить следующее объяснение. Шок, а в такой же роли выступает и часто обсуждаемый управляемый хаос, изучение которого началось с работ Манна [см. тут, тут и Mann S. Chaos theory and strategic thought // Parameters. — 1992. — Vol. 22. — N 3]. Функция такого хаоса вполне понятна: он разрушает имеющиеся социальные институты, что позволяет создавать новые. Это с точки зрения структуры общества. Но с точки зрения индивидуальной, следует признать, что человек изо всех сил старается выбраться из этой временно неструктурированной жизни, поскольку она принципиально небезопасна для него.

Речь, по сути, идет о поиске непрямых переходов к новым состояниям системы. Линейные переходы не так интересны, как нелинейные, которые менее предсказуемы, но вполне возможны. Для естественников точки отсчета были более ранние, например, книга Глейка о хаосе [Gleick J. Chaos. Making a new science. — New York, 1987] и работы, выполненные в Институте Санта Фе (см. сайт — www.santafe.edu).

Это направление в гуманитарном преломлении получило название управляемого хаоса. Система попадает в хаос и начинает подталкиваться в нужном направлении. Механистические модели, которые преобладали до этого, больше внимания уделяли внешним факторам, основываясь на стабильности и инерционности системы. Однако система может переходить к новому состоянию на основании малого, незаметного явления. Примером этого является убийство эрцгерцога, приведшее к Первой мировой войне. Кстати, это убийство было очередным террористическим актом, подобным 11 сентября, которое вызвало к жизни тектонические сдвиги во многих социосистемах.

Теория хаоса считает, что такие девиации системы базируются на ее самоорганизации. В анализе системы внимание уделяется таким факторам:

• начальное состояние системы,
• базовые факторы системы, например, те, что вытекают из географии или экологии,
• сплоченность среди акторов, например, мультиэтническая или моноэтническая страна, идеологическое разделение,
• конфликтная энергия индивидов, например, мотивации, ценности, возможности как организаций, так и индивидов.

Шок, хаос и подобные явления как бы занижают старые возможности и открывают новые. Можно вспомнить, например, явную смену лиц в парламенте, после каждой очередной существенной перемены.

В свое время Килкуллен, а это ведущий американский специалист по антиповстанческой борьбе, сформулировал главный принцип этой борьбы — повстанцы существуют тогда, когда их поддерживает население (см. его работы тут, тут, и Kilcullen D. Counterinsurgency. — Oxford, 2010; Kilcullen D. The accidental guerrilla. Fighting small wars in the midst of a big one. — Oxford, 2009). То есть главный акцент такой борьбы вообще лежит не на военном компоненте, а на работе с гражданским населением. То есть вновь имеем смещение акцентов на население.

Военные также взяли на вооружение шок, породив концепцию «Шок и страх», позволяющую осуществлять быстрое доминирование. Доминирование означает двигаться быстрее, чем реагирует противник. По сути, это вариант немецкого блицкрига, только более современный.

Автор этой концепции Улльман так поясняет ее суть: «Ключевой целью быстрого доминирования является навязывание подавляющего уровня шока и страха на противника на моментальной или достаточно временной основе, чтобы парализовать его желание выступать. В грубых терминах быстрое доминирование будет охватывать контроль над средой и парализовать или так перегружать восприятие и понимание событий противником, что враг будет неспособен к сопротивлению на тактическом и стратегическом уровнях. Противник станет полностью бессильным и уязвимым к нашим действиям».

На основе этой концепции 1996 г. была спланирована война в Ираке 2003 г. Но она основывалась на исторических аналогиях применения подобного инструментария в прошлом. Авторы пытались найти иерархию разных типов, моделей и примеров шока и страха, чтобы найти принципиальные механизмы каждой такой модели.

К примеру, шок и страх от римских легионов базировался как на том, что противник воспринимал их как непобедимых, так и на том, что любой недружественный акт будет наказан. Это равносильно дипломатии канонерок XIX столетия, когда британский флот обязательно приходил к месту преступления против короны и в качестве возмездия разрушал местные деревни.

Мы видим две цели управляемого шока: парализовать настоящие действия и парализовать любые возможные будущие действия. Только на каком-то следующем этапе у объекта воздействия возникает возможность собственного действия, но тогда они уже будут иметь возможность действовать только в «прочерченном» направлении.

В интервью газете Guardian автор концепции Улльман раскрывает ее суть не в тотальной бомбардировке, а в психологическом воздействии: «Вопрос состоит в том, как повлиять на волю и восприятие врага, заставить его вести себя так, как вы хотите, чтобы он вел себя. Поэтому происходит фокусировка на том, что может разрушить его способность к сопротивлению».

Улльман в этом плане защищает применение атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, считая, что таким образом число возможных жертв войны не увеличилось, а уменьшилось. Он говорит, что японцы переносили ситуацию, когда тысяча бомбардировщиков приносили смерть ста тысячам японцев. Но они не смогли понять, когда один самолет и одна бомба привели к исчезновению целого города, они сдались.

Концепция устрашения противника существовала всегда. Однако модель шока и страха трактуют как философское дополнение к применению силы. И до 11 сентября Пентагон просто отвергал ее со словами, что все это непонятно. Тогда моделью воздействия было массовое применение силы. Теперь же речь идет о воздействии на массовое сознание путем точечного применения силы. Собственно говоря, именно таково направление и террористического удара по массовому сознанию.

Шок парализует сознание, заставляя его принимать решения, совершенно отличные от тех, которые бы он принял в нормальном состоянии. Любые революционные изменения имеют в своей основе этот компонент. Причем постсоветское пространство прошло их сполна. Но этот исторический опыт никак не влияет на приход любого следующего шока, поскольку психика человека на уровне автоматического реагирования не поддается управлению.

Можно жить в мире без войн, но мира без медиавойн быть не может. То есть агрессивные функции часто начинают реализоваться по отношению к другим объектам, совершенно мирным, с точки зрения войн далекого прошлого. Цикл перехода от военных к ученым, создавшим орудие массового уничтожения, продолжился сегодня новыми специалистами: журналистами, писателями и режиссерами, для которых также конфликт является профессионально интересным. То есть здесь политики и бизнес могут воспользоваться ориентацией СМИ на конфликтность.