Советская пропаганда имеет достаточно долгую историю, которая очень значима, поскольку именно пропаганда лежала в основе советского государства. Каждое государство жестко создает свое прошлое, настоящее и будущее, поднимая одни события и людей до уровня символов, а другие - старается стереть из памяти. Такая избирательность истории позволяет ей служить фундаментом для различных вариантов настоящего.

В случае СССР пропаганда была ключом к построению государства, таким же значимым компонентом, как военные или спецслужбы. Если военные удерживали деление на «свое»/ «чужое» в физическом пространстве, спецслужбы - частично в информационном, к примеру, борясь с распространением слухов и анекдотов, которые несли альтернативные интерпретации действительности, то пропаганда - в виртуальном. И ее работа была даже более заметной, поскольку пропаганда всегда «глушит» альтернативные модели мира.

Пропаганда занята созданием своей модели мира, пользуясь инструментарием не только журналистики, но и литературы и искусства, кино и телевидения. Все они призваны резко усиливать «наш» мир в отличие от «чужого», а еще наше будущее и наше прошлое. «Наш» мир всегда должен быть не только правильнее, но и справедливее «чужого».

Пропаганда задает логику этих трех миров прошлого, настоящего и будущего, создавая причинно-следственные переходы между ними.

Троцкий и Бухарин, например, прошли путь от кумиров до врагов народа, став неизвестными вообще в поздний советский период.

Советская пропаганда не только создавала врагов, она порождала и героев. Герой может победить врага только путем нечеловеческих усилий, поэтому гибель героя советского типа (в отличие от античного) почти обязательное условие, ведь он отдает свою биологическую жизнь ради жизни коллективной. Советские герои мирного времени также не сходили со страниц прессы. Паша Ангелина или  Алексей Стаханов после реального, хотя часто и организованного сознательно трудового подвига, купались в лучах славы. Отсутствие пропагандистского внимания могло привести к гибели этих людей, как это, например, произошло со Стахановым, который элементарно спился (см. его биографию).

Враги могли быть внешними и внутренними. Внешний враг - основа всякого государства, которое строится. Поскольку пропаганда отличается тем, что единообразит своих врагов, подводя их под единую модель, то внутренний враг в СССР всегда был слабой репрезентаций врага внешнего. Всех «врагов народа» сажали за решетку, приписывая им работу именно на внешних врагов, например, японских империалистов.

Герои тоже были внутренними и внешними. Последним примером такого послевоенного внешнего героя была Анджела Дэвис, а ребенком-героем времен Горбачева - Саманта Смит. Кстати, и советские герои тоже имели подгруппу детей - это были дети-герои времен войны. Советская пропагандистская формула «все прогрессивное человечество» активно применялось для моделирования поддержки СССР за рубежом.

Пропаганда могла делать из трагедии подвиг, как это случилось со спасением парохода «Челюскина», когда все летчики, спасавшие людей, стали первыми Героями Советского Союза. Правда, даже сегодня не все подробности произошедшего остаются открытыми (см., например, тут и тут). Герои несомненно были, но что именно привело к трагедии, покрыто тайной.

Технологии героизации требовали подвига в виде гибели или выдающегося трудового успеха, либо номенклатурного нахождения на вершинах советской иерархии. В последнем случае те, кто достигал уровня члена политбюро, могли претендовать на вечное признание. Именами Кагановича или Микояна, например, а не только Сталина или Ленина назывались целые предприятия.  Портреты этих «героев» советские люди несли на парадах.

Характерной советской особенностью стал активное участие интеллигенции в реализации пропагандистских задач. Даже сильные фигуры проявили себя в этом, побывав там, где использовался труд. Даже М. Горький съездил на Соловки [см. здесь, здесь и здесь], А. Родченко фотографировал строительство Беломорканала. Прямо или косвенно они стали частью этой системы уничтожения других.

Отчасти это можно объяснить двумя причинами. Первая связана с общим трендом подъема, царившего в стране, который естественно должен был захватить и писателей, и художников. Вторая - это выживание людей, поскольку интеллектуальные специальности прямо или косвенно завязаны на власть, без нее была бы невозможной никакая их реализация. Кстати, позднее советское время даже породило феномен «внутренней эмиграции», то есть как бы отключения человека от требований советского времени и пространства в попытке жить в своих координатах.

Советская пропаганда также включала в себя проведение массовых демонстраций, которые прямо или косвенно должны были свидетельствовать о всенародной поддержке власти. Два основных праздника 7 ноября и 1 мая отличались лишь наличием/отсуствием военного парада в своем составе. Праздники моделировались так, чтобы отразить в составе демонстрантов все профессии и все республики. Правда, такие массовые действа «восхваления» власти известны со времен античности.

Одним из важных компонентов обеспечения «чистоты» информационного и виртуального поля была цензура. Это была разветвленная система предварительного чтения текстов, призванная не допускать «неправильные» тексты к тиражированию. Цензура имела и обратный результат: нужные тексты могли, наоборот, тиражироваться миллионами экземпляров. Плюс к этому все они переводились на языки народов СССР, тем самым еще более увеличивая потребности в тиражах.

Г. Ревзин пишет о цензуре:

И они пытались или создать альтернативные верхушки пирамиды, или – чаще – уничтожить те, которые им были недоступны. Вне этой ситуации стратегия абсурдна. Когда мы сталкиваемся с европейской или американской массовой культурой, там нет такой ситуации. Особенно если говорим про продукт, который нравится всем, – про кино Голливуда. Оно всесословное, и люди из четырех миллионов его не отвергают, они точно так же его смотрят. Это кроме прочего и история про Олимпиаду или любые подобные зрелища».  

Советская система своими пропагандистски-символическими инструментами контролировала все: и физическое пространство, и информационное пространство, и, конечно, пространство виртуальное. Кстати, для случая виртуального пространства все равно остается непонятным, как Сталин единолично мог вникать во многие вещи: от чтения сценариев фильмов до книг писателей, которые выдвигались на премии.

Физическое пространство контролировалось путем переименования улиц и площадей, путем появления памятников-символов. Это статическая символизация. Но было и то, что можно назвать динамической символизацией: военные парады, демонстрации трудящихся, возложение цветов, принятие в пионеры в символических местах. Это была определенная политическая география, которая сильно разрослась после отечественной войны, когда появились города-герои, за которыми стояли свои собственные символические истории.

 Информационное пространство контролировалось как путем самоцензуры пишущих, так и путем формальной цензуры учреждения, которое именовалось главлитом. Мощная система пропаганды реализовалась в миллионных тиражах газет, которые издавались как для общего читателя, так и для каждой отдельной профессии.

 В области организации виртуального пространства гуманитарные институты академии наук, министерство образования формировали потоки знаний, которые несли нужные интерпретации действительности. Писатели и режиссеры создавали виртуальные продукты, которые опирались на реперные точки, задаваемые идеологической системой. При этом достаточно часто эти произведения имели и высокий уровень художественной культуры, что позволяет им жить и сегодня, если читатель/зритель закроет глаза на их идеологическую составляющую.

Такой всеобъемлющий характер пропаганды, охватывающий все три пространства, и вел к тому, что ее называли тотальной, а государство тоталитарным. Пропаганда была одним из важных механизмов, без которого не могло существовать государство. Более того, она была производительной силой данного государства, поскольку в этой сфере было множество людей, и она, к тому же, вполне исправно зарабатывала деньги. Ведь недаром партийные издательства зарабатывали большие объемы денег. Так что здесь мы видим определенный фрагмент еще не пришедшей информационной цивилизации, когда работа с информацией становится производительной силой.

Имелись партийные секретари по идеологии и пропаганде, которые приводили все эти «жернова» в действие. Последним таким секретарем, который однако раскрутил и в обратную сторону, стал А. Яковлев.

Советская пропаганда «сломалась» на сильной ритуализации жизни в СССР, которая пришла, вероятно, начиная с семидесятых. Идеология стала ритуалом, она перестала быть живой. Бесконечное цитирование стало характерной чертой жизни. Все это стало в сильной степени напоминать вариант религиозной коммуникации. Цитата из классиков марксизма-ленинизма или доклада генерального секретаря, став обязательным элементом любого текста, перестала быть наполненной смыслом. Это было определенной гражданской религией, которая никогда не хотела признаваться в этой трансформации «живого» в «неживое».

Эта ритуализация тормозила развитие страны, поскольку проникала во все сферы: от науки до искусства. Страна больше смотрела назад, чем вперед. Хотя из-за необходимости вести военную тематику естественные науки все же получали хорошее развитие.

Об связке коммунизм - религия давно писал Н. Бердяев в своей книге «Истоки и смысл русского коммунизма» [Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М., 1990]: «Непримиримо враждебное отношение коммунизма ко всякой религии не есть явление случайное, оно принадлежит к самой сущности коммунистического миросозерцания. Коммунистическое же государство есть диктатура миросозерцания. Коммунистический строй есть крайний этатизм, в нем государство тоталитарно, абсолютно, он требует принудительного единства мысли. Коммунизм воздвигает гонения на все церкви и более всего на церковь православную, ввиду ее исторической роли. Коммунисты исповедуют воинствующий атеизм и они обязаны вести антирелигиозную пропаганду. Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фанатически враждебен всякой религии и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену христианству, он претендует ответить на религиозные запросы человеческой души, дать смысл жизни. Коммунизм целостен, он охватывает всю жизнь, он не относится к какой-либо социальной области. Поэтому его столкновение с другими религиозными верованиями неизбежно. Нетерпимость, фанатизм всегда имеют религиозный источник. Никакая научная, чисто интеллектуальная теория не может быть столь нетерпима и фанатична».

Сегодня цензура и массовые действа ушли в сторону, хотя такого рода управления в скрытом виде все равно присутствует. Встречи с читателями могут запрещаться, концерты - отменяться. Но это факультатив, основные функции прошлого социального управления приняло на себя телевидение, которое по массовости охвата аудитории превосходит все прошлые методы социального управления.

К этому также следует добавить, что в наше время одновременно произошло переключение прошлой вербальной цивилизации в цивилизацию визуальную. Если в случае прошлой цивилизации аудитория смогла выработать свои методы сопротивления, включая чтение между строк, то для сегодняшней визуальной цивилизации у населения пока еще нет таких методов. Визуальное всегда имеет более высокий уровень доверия, чем просто вербальное, поскольку «лучше раз увидеть, чем сто раз услышать».

Д. Дондурей много пишет об управлении с помощью телевидения, которое в качестве инструментария пришло на смену: «Кардинально изменились и способы управления страной. Теперь оно осуществляется не через грозящее или реальное насилие, как в период, к примеру, коллективизации начала 1930-х, когда после успехов нэпа было уничтожено 7,3 миллиона человек, не через реализацию разного рода идеологических кампаний наподобие «обострения классовой борьбы» или борьбы с «безродными космополитами». Сегодня управлять народом гораздо проще с помощью мягкой силы, необъявляемого контроля за «повесткой дня» или демонстрации символических жестов» (см. также здесь и здесь).

Остался еще один вопрос, как соотносилась советская система с тем, что имелось в то время в других странах. Тоталитарную пропаганду находят также и в Германии. Ее цели видят в следующем:

• - обожествление Гитлера,
• - определение врага, например, евреи и большевики,
• - поднятие масс, например, на войну и евгенику.

Интересно, что есть вывод из всего этого, которого нет  у автора данного исследования, но который распространяется и на советскую пропаганду. В результате такой пропаганды мир становится полностью понятным, поскольку в нем расставлены все причинно-следственные связи. Система пропаганды, будучи искусственной, легко побеждает мир хаоса реальной жизни. А человек всегда будет стремиться к миру упорядоченности, а не миру хаотичности.

Четкие причины всего характеризуют систему пропаганды. Для Германии это была несправедливость результатов первой мировой войны и слабость Веймарской республики, то есть причина лежала в прошлом. СССР нашел свою причину в будущем: возможную войну, которую могут развязать западные державы (позднее враг персонализировался на американских империалистов). Этот базис начинает объяснять все: внешний враг порождает работающих на него внутренних врагов, что ведет к ожесточению порядка внутри страны. В результате резко возрастает системность выстроенной системы, что позволяет обосновывать любые нужные ей действия.

Из ситуации отсутствия такой системности А. Игнатьев выводит теории заговора: «Любая «теория заговора» трактует действия, наблюдаемые на «политической сцене», как странные, непонятные или даже очевидно двусмысленные, чреватые какой-нибудь бытовой эсхатологией. Объяснением этой «непрозрачности» и потенциальной опасности, демонстрация которых составляет непременную особенность любой «теории заговора», обычно служит зависимость публичных субъектов власти от других акторов, действующих исключительно в частной сфере и оттого находящихся вне поля зрения аудитории. Данное обстоятельство (по большей части оно так и остается гипотезой) позволяет считать, что публичные субъекты власти — это чьи-то «марионетки», тогда как ситуацию в целом вполне можно рассматривать как нелегитимный и тайный отъем власти, т. е. заговор, уже состоявшийся или осуществляемый в настоящее время».

Но если вдуматься, то тоталитарная система по сути начинает порождать такую теорию заговора для оправдания своих действий. Только враги в этом случае называются вполне прозрачно, о них повествуется постоянно, а страна занята тем, что постоянно готовится к борьбе с ними. 

Лассвел писал в статье, напечатанной в 1951 г., что пропаганда исторически была частью мышления руководителей СССР: «Правители России имеют доктрину и традицию, где использование пропаганды играет заметную роль в проведении общей политики. Не следует забывать того, что захват власти в 1917 г. был подготовлен годами работы, когда каждый член революционной партии должен был посвящать большую часть своего времени  пропаганде».

И еще один вывод: «Мы можем суммировать стратегию советской пропаганды, говоря, что ее стратегической целью является экономия материальных ресурсов для защиты и расширения власти русской элиты дома и за рубежом. Такая пропаганда является борьбой за разум человека с советской точки зрения только в том смысле, что это борьба за контроль материальных средств, с помощью которых, как считается, формируется разум масс. Поэтому целью русской пропаганды является не мирное убеждение большинства людей в какой-то стране как прелюдия захвата власти. Скорее, речь идет о ориентации на меньшинство, которое может оставаться идеологическим меньшинством, пока не достигнет успеха в получении материальных средств для достижения консенсуса».

О таких выводах по поводу пропагандистской работы за рубежом мы не задумывались. Хотя сегодня, к примеру, США заняты аналогичной задачей - поддержкой умеренных интеллектуалов в мусульманских странах, чтобы их голос звучал как альтернатива радикализму. То есть это создание хоть малого, но альтернативного инфоримационного потока, что Лассвел и называл в качестве цели советской пропаганды за рубежом. А до этого по однотипной модели западная пропаганда удерживала маргинальный голос советских диссидентов. Усиленный западными радиоголосами времен холодной войны, он становился равноценным по мощности советским спикерам.

Сегодня оказывается, что холодная война способствовала развитию определенных наук, причем не только естественных, где, к примеру, вырос А. Сахаров, но и гуманитарных - речь идет о лингвистике. Вот наблюдение Ж. Мартин-Нильсен, начинающееся с пересечения интересов военных и лингвистов, которое появилось в момент возникновения новой исследовательской задачи -  машинного перевода [Martin- Nielsen J. 'This war for men's minds': the birth of human science in Cold War America // History of Human Science. - 2010. - Vol. 23. - N 5]: «Военные рассматривали техники машинного перевода как тип оружия, которое было тихим и не привлекающим внимания, но предоставляющим большой разведывательный потенциал. На войне, когда шпионы и пропагандисты поселились на передовой линии, своевременное чтение вражеских коммуникаций является необходимостью, и в этой нетрадиционной боевой среде язык возник как основа для продвижения американских интересов. Язык прошел долгий путь выхода из его довоенной анонимности».

К этому следует добавить, что однотипная ситуация сложилась и на советской стороне. Структурную, прикладную и математическую лингвистику как специальность стали продвигать под крылом кибернетики именно из-за необходимости развивать машинный перевод. Ю. Лотмана с его семиотическим направлением также спасли благодаря защите академика А. Берга, возглавлявшего научный совет по кибернетике в Академии Наук (см. его биографию), который также принял семиотику под крышу кибернетики (см. подробнее  здесь, здесь, здесь, здесь, здесь и здесь).

Советская пропаганда не смогла удержать страну в заданном режиме. Этому  было две причины. С одной стороны, на глазах последнего советского поколения умерла идеология, которая перестала функционировать адекватно, превратившись в ритуал, что привело к таким же перебоям в сфере пропаганды. С другой, тандем Горбачев-Яковлев просто развернули артиллерию советской пропаганды в другую сторону, ее врагом теперь стал не капитализм, а коммунизм. При этом если  Горбачев чаще воспринимается как тот, кого вели, то Яковлев занимает место того, кто сознательно разрушал СССР, поскольку именно он нес ответственность за аппарат пропаганды [см. здесь и здесь]. Естественно, что в таких условиях старая пропаганда выжить уже не могла. Ее радостно похоронили все те, кто нес за нее ответственность, закрывшись спущенным сверху приказом.