Сегодня «первый русский диссидент» Андрей Курбский слал бы свои инвективы на царскую электронную почту, вывешивал их в ЖЖ, размещал в Twitter и Facebook… Реплика на статью Георгия Почепцова «Комунікативний інструментарій контрольованого хаосу».

…И пишет боярин всю ночь напролет,

Перо его местию дышит…

И злыми словами язвит он царя,

И вот уж, когда занялася заря,

Поспело ему на отраду

Послание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя слова

Отвезть Иоанну возьмется?

Кому не люба на плечах голова,

Чье сердце в груди не сожмется?

А.К.Толстой, «Василий Шибанов».

В наше время беглому князю Андрею Курбскому уже не пришлось бы ради «сладостного мига укоризны» отправлять с письмом к Иоанну Грозному верного своего слугу Василия Шибанова, обрекая его на страшную смерть в застенке у Малюты. Сегодня «первый русский диссидент» слал бы свои инвективы на царский имейл, вывешивал их в ЖЖ, размещал в Twitter и в Facebook, пристраивал как «супер-пупер-эксклюзивные» интервью в элитарные газеты и на общественно-политические сайты, и баннерил бы их там по самой полной программе (князь и после бегства остался человеком весьма небедным)…

И, разумеется, после всей этой масштабной пиар-кампании, проведенной с использованием всех нынешних средств массовых коммуникаций, князь Андрей призвал бы к революции против антинародного режима, и антинародный режим тут же и пал бы. Особенно он пал бы, если бы диссидентская деятельность Курбского поддерживалась какой-нибудь зарубежной страной, претендующей на роль всемирного «демократизатора». Так, во всяком случае, следует из исследования Георгия Почепцова «Комунікативний інструментарій контрольованого хаосу».

Сейчас, когда социальными сетями охвачены сотни миллионов пользователей (в одном Facebook более шестисот миллионов), такой вывод выглядит как бы само собой разумеющимся. Однако «практикой теорию проверив», приходится признать его неверным.

Нейролингвистическое программирование XVI века

Прежде чем рассмотреть примеры, о которых говорит Георгий Георгиевич Почепцов, вернемся ненадолго к полемике «первого диссидента» Андрея Курбского с царем Иоанном. Это ведь тоже была отнюдь не личная переписка, но самая что ни на есть манипулятивно-технологическая война, причем рассчитанная на массовую по тем временам аудиторию, о чем свидетельствует множество сохранившихся до наших дней списков этих эпистол – несмотря на их абсолютную запрещенность царизмом.

Именно так – «городу и миру» – оба автора свои послания и составляли. Широкое распространение крамольного письма признал царь, направляя первый свой ответ не «князю Курбскому с товарищами», а – «об их измене» – «во все великой России государство» (в одном из самых старых списков – «Послание царево во все городы»). Князь масштаб развернутой Иоанном кампании оценил вполне: «Широковещательное и многошумящее твое писание получил».

Переписка эта – несомненный шедевр политической публицистики, но практических последствий она не имела. Тот же Иоанн IV, не полагаясь на силу одного своего красноречия, завел вскорости опричнину – как инструмент попроще. В связи с этим, кстати, компрометирующим документом стал и первый царский ответ, где велеречиво возглашалось – «даже те, кто был в согласии с вами, наслаждаются всеми благами и свободой и богатеют, им не вспоминают их прежних поступков». При опричнине «вспомнили» все и всем, и казнили с размахом. Поэтому царское «во все великой России государство» послание изымалось столь же ретиво, как и тексты Курбского.

Списков все же, повторюсь, сохранилось немало. Что свидетельствует о древности и российского «диссидентства», и российского «самиздата», и о традиции укрывательства «подпольной» литературы. А также о том, что «технологии» сами по себе не гарантируют никаких практических результатов, если, конечно, иметь в виду политические решения, а не создание литературных памятников.

Абсолютный инструментарий: от Аристофана до Лютера

Социальные сети – это, несомненно, выдающееся обретение XXI века, однако далеко не первый в истории массовый коммуникатор. Более того, существовали системы и «сети» куда более всеохватные. Невозможно, к примеру, переоценить степень взаимного влияния государственной деятельности и театра в древних Афинах. Прямое народовластие (то есть буквально прямое, т. к. основные решения принимались народным собранием) в сочетании с культовым характером театрального действа и при оплате государством посещения театра беднейшими гражданами (через специальный фонд – «теорикон») поднимало «инструментальную» роль спектакля до высот, впоследствии недостижимых на протяжении многих веков.

Наряду с политиками и демагогами, манипулятивными технологиями в Афинах занимался сам «отец комедии» Аристофан! Известна попытка великого комедиографа своими «Всадниками» обелить сильно подставившегося вождя партии «умеренных» Никия и совершенно незаслуженно смешать с грязью его «радикального» противника Клеона (подробнее см.: «Политическая пародия», «Телекритика», 19 декабря 2002 г.).

Для нашей темы существенно, что, несмотря на общепризнанную гениальность Аристофана и на проявленные им во «Всадниках» таланты имиджмейкера и технолога, политический результат был скорей отрицательным. Т. е., комедия-то зрителям понравилась, и над оскорбляемым и подвергаемым поруганию антигероем Кожевником-Клеоном публика смеялась очень весело. Но это нисколько не помешало реальному Клеону избраться стратегом и во главе армии отправиться на войну. Не погибни вскорости вождь «радикальной демократии» в битве при Амфиполе, для партии «умеренных» все могло закончиться печально. Особенно для Аристофана, которого Клеон и раньше уже привлекал к суду по обвинению в подрыве авторитета государства (в его, Клеона, лице).

Прошли века, и в Западной Европе сформировалась организация, охватывающая своей «сетью» не «почти все», а – все народонаселение, все возрастные, социальные, профессиональные и гендерные группы. Католическая Церковь вела человека, будь-то император или золотарь, от крестин и до погребения. От Британии до Польши, от Норвегии до Кастилии, от княжеских дворцов и до утлых лачуг – авторитет Церкви, по крайне мере, формально, был всеми признан и непререкаем.

И вот при всем этом безусловном влиянии, до которого никакой Facebook не дорастет даже в потаенных мечтах Марка Цукерберга, при разнообразном и отшлифованном инструментарии, при выработанных поколениями «технологиях», папство так и не смогло реализовать свои веками лелеемые претензии на политическую власть. Столетия противостояния императоров и пап завершились победой власти светской в «Священной Римской империи германской нации» (во Франции без лишнего шума оформилась Галликанская Церковь, весьма независимая от Рима). Локальные победы – да, были. Но не более того.

И не стоит недооценивать средневековых коммуникаций. Когда (31 октября 1517 г.) Лютер прибил к дверям университетской церкви Виттенберга свои «95 тезисов», это было подобно взрыву бомбы. Менее чем за год в Европе вышло в свет несколько «опровержений». Уже к лету следующего, 1518 г., было составлено официальное обвинение в ереси и Лютеру предписали явиться на суд в Рим. Но он проигнорировал приказ, обретя за это недолгое время такое множество последователей и сторонников, что чувствовал себя достаточно независимым и сильным.

Технологии и технологи

В этом, пожалуй, заключается главная проблема исследования Георгия Почепцова, а также работ других авторитетных и уважаемых авторов. А именно: абсолютизация инструментария, особенно если удается худо-бедно вписать его в рамки некой «системы». Нельзя сказать, что такой подход «не работает» вообще. Просто эффективно, «по-писанному», он работает лишь в стерильных условиях мысленного эксперимента. Или, скажем, в компьютерной модели, учитывающей (иногда даже адекватно) действие тех факторов, которые в эту модель заложили, и напрочь игнорирующей все прочие факторы, по тем или иным причинам в нее не заложенные.

Сразу хочу подчеркнуть: и Георгий Георгиевич, и исследователи, на которых он ссылается, проделали серьезную, интересную и важную работу. Описаны и структурированы по этапам несколько типичных «спецопераций», применяемых для установления в государстве режима «контролируемого хаоса» («Коммуникативная модель», «Модель демонизации власти», «Модель «перехвата» управления массовым сознанием»). Приведены, так сказать, тактико-технические данные (далее – ТТД) и «инструкции по эксплуатации» сверхсовременного политтехнологического «инструментария» реализации этих моделей – социальных сетей и т. п. Сделан ряд ценных наблюдений о механизмах реализации вышеназванных «моделей» – навязывание однозначно негативных относительно властей интерпретаций частных и до сих пор остающихся «темными» трагических событий и т. д.

О реальных ТТД современного инструментария стоит как-нибудь поговорить отдельно, пока остановимся на теории. Начнем с того, что большая часть «инструментария» и «технологий», открытых названными исследователями, сводится к древнейшим, применявшимся еще Аристофаном, приемам «легитимизации» и «делегитимизации» (см. «Основы компромата», «Зеркало недели» №21, 1998 г.). От того, что им приданы новые наукообразные описания – «тиражування негативної інтерпретації події, в результаті якої будь-яка згадка про події стає ударом по владі» и т. п. – приемы сами по себе не становятся ни более, ни менее эффективными.

Механизмы влияния приемов – и названных, и всех прочих, – исследовал и кодифицировал еще друг Свифта доктор Джон Арбетнотт в знаменитом иронико-сатирическом трактате «Искусство политической лжи». Смена «носителей» тех времен – журналов Свифта, Аддисона и Стила и т. д. – массовыми коммуникаторами XXI века сути дела не меняет, поскольку речь все равно идет о специфике общественного восприятия информации.

Априорное предположение о радикальности перемен, будто бы произошедших в связи с несопоставимо большей массовостью Twitter и Facebook, ведет к насильственному упрощению картины и подгонке политической практики под прокрустовы рамки теории.

Происходит нечто подобное игрищам с концепцией «глобального потепления». Т. е., ясно даже не специалистам, что климат на планете меняется. Однако понимание этих опасных и чреватых катастрофическими последствиями изменений вряд ли достижимо, если (пусть даже из самых лучших побуждений, а не только в борьбе за финансирование) результаты наблюдений грубейшим образом фальсифицировать, подгоняя погодные графики под «клюшку» нобелевского лауреата Альберта Гора.

Аналогично и в сфере общественных исследований. Натяжки и некорректные упрощения начальных этапов приводят к системным ошибкам на уровне обобщений. В частности, к представлению об однотипности таких концептуально разных явлений, как революционные «волны» конца XX – начала XXI века: «З 1989 р. ми маємо нескінченну кількість так званих оксамитових і кольорових революцій, останнім прикладом яких були арабські революції, які хвилею накрили багато східних країн  незалежно від того, чи погано, чи добре там жилося людям. Перебудова в СРСР йшла за тією ж схемою».

Между тем уже само исследование Почепцова служит впечатляющей иллюстрацией того, что, при несомненном «методологическом» сходстве (характерном для любых революций), механизмы запуска и развития «цветных», «бархатных» и «ближневосточно-магрибских» волн имели принципиально разную природу. Прежде всего, речь идет о балансе влияния внешних и внутренних факторов во всех этих процессах, а также о характере этого влияния.

Теория заговора: «цветные» и «бархатные»

Определяющим фактором Перестройки и ставших ее следствием «бархатных» революций была политическая установка собственного центра. В частности, жестко и последовательно навязывавшийся как республикам СССР, так и сателлитам по «Варшавскому блоку» курс на тотальную ротацию «консервативного» руководства на местах. О том, какими методами этот курс реализовывался, пишет сам Почепцов, говоря (со ссылкой на Кургиняна) об участии или даже инициативной роли КГБ в создании в союзных республиках национальных фронтов/движений.

Об этом же – и описанная научным сленгом роль связки ЦК КПСС и «перестроечных» СМИ. «З трьох компонентів соціосистеми (інформаційний, політичний, економічний) лише інформаційний компонент «раптово» для двох інших компонентів починає функціонувати за новими для цієї системи законами, за якими можна, наприклад, породжувати негатив про власних «богів». До речі, та сама модель працювала і в перебудову, коли потоки негативу реально «змили» всю символіку минулого періоду. Інформаційний компонент при цьому слід захистити, щоб його не нейтралізували два інших компонента. Захистити політично і матеріально. В перебудову  дивним чином був задіяний парадоксальний тип захисту, коли «нападника» на КПРС захищав ЦК КПРС, він же надав всі матеріальні ресурси для цієї інформаційної атаки».

Прежде всего, представляется некорректным применение термина «экономический компонент» фактически в равной мере как в предельно узком аспекте поддержки перестроечной газетной и телепублицистики, так и применительно ко всей грандиозной системе «социалистического лагеря». В первом случае ситуация определялась субъективной («рукотворной») позицией руководства (могла быть и другая позиция). Во втором – речь идет об имевшем несопоставимо большее влияние на развитие ситуации системном кризисе, обуславливавшемся многими как объективными, так и субъективными факторами. Начиная с перенапряжения ориентированной на «оборонку» экономики и заканчивая резким (считается, что отчасти инспирированным «мировой закулисой») падением цен на нефть.

Второе замечание касается того, что Почепцов называет «информационным компонентом» Перестройки и что имеет уже непосредственное отношение к теме исследования – медийному инструментарию. Если «инструментально» перестроечные СМИ были относительно (для советского пространства) новыми – обновленный миллионнотиражный журнал «Огонек», программа «Взгляд» и т. д., – то цели и задачи они, в конечном счете, решали самые что ни на есть традиционные, информируя общественность о «колебаниях генеральной линии партии». Точно такой же смысл был в рассылке «во все городы» посланий Ивана Грозного, а затем их повсеместное изъятие (месседж: политическая линия изменилась).

Таким образом, в подготовке «бархатных революций» «информационный компонент социосистемы» играл лишь декоративно-вспомогательную роль, при определяющем влиянии «политического и экономического компонентов».

Делаемый же Почепцовым обобщающий вывод об изначальном несовпадении целей «конструкторов» и «участников» событий предполагает наличие изначального же «конструкторского» плана. Однако в данном случае результаты свидетельствуют не столько о «коварстве» «конструкторов», сколько об их профессиональной несостоятельности. Поскольку ретроспективно очевидно, что события шли полностью вопреки «планам» – насколько заслуживают такого громкого наименования прекраснодушные чаяния «прорабов Перестройки».

«Вторая русская революция» (так это тогда называлось) двигалась по своим собственным (для всех революций характерным) законам.

«При одновременном старте «по отмашке» из единого центра, при относительном сходстве исходных внешних и внутренних обстоятельств в государствах «социалистического лагеря», политика «Перестройки» закономерно дала и сходные результаты. Правда, совсем не те, на которые рассчитывали ее инициаторы. Но это-то как раз характеризует лишь, во-первых, способности самих организаторов «Перестройки», а также, во-вторых, сложность или даже невозможность держать под контролем такие грандиозные события, как Революция, если она уже «выпущена из бутылки» (как выражался в те времена Михаил Горбачев) («Революция. Часть 4. Революция и теория заговора», «Народный депутат» № 09-10, 2010 г.).

И далее, там же, в развитие темы:

«…Уроки «»цветных революций«» абсолютно аналогичны! Даже бывшие советские республики шли 15-20 лет отнюдь не сходными путями, не говоря уже о государствах, не входивших в унифицирующую сферу советского влияния. Поэтому попытка реализации в этих очень разных странах одной и той же модели так же закономерно дала и совершенно разные результаты…. Впрочем, и положительные (для организаторов) результаты в большинстве случаев оказались иллюзорными. Контроль над развитием ситуации оказался утрачен даже там, где он формально сохранялся, что на следующих этапах привело к тому, что «цветные» правительства не просто «падали», а чуть ли не буквально «сдавались», как в Украине и в Киргизии».

Сказки Магриба и Ближнего Востока

Все вышесказанное в самой полной мере применимо к бурным процессам, развернувшимся на пространстве от Марокко до Ирана. Самое примечательное заключается в том, что, несмотря на множество сходных характеристик стран региона (все это давние автократические режимы) и абсолютную тождественность использованного «революционерами» инструментария, в том числе «информационного» – сценарии в каждом отдельном случае разыгрываются совершенно несовпадающие.

«Бархатный» период определялся почти исключительно внутренними факторами («политическими и экономическими компонентами»). На «цветном» этапе к ним добавился мощный фактор внешнего воздействия. Для нынешних же «ближневосточно-магрибских» сюжетов определяющим, по всей видимости, стало взаимодействие всех вышеназванных «линейных» факторов с тонкой и малоизученной материей адаптации очень традиционалистских обществ к постиндустриальным реалиям.

Именно в таких зыбких и неустоявшихся условиях резко возрастает роль межплеменных и межклановых связей, а также роль персоналий. В удавшихся (так, по крайней мере, пока считается) революциях в Тунисе и Египте роль массовых коммуникаторов была определяющей, что и возродило не прижившийся несколькими годами ранее термин «Twitter-революция». Однако если от публицистических красивостей вернуться к методологии, то становится очевидно, что определяющей их роль была только на начальном этапе, причем именно как коммуникаторов, предельно сокративших время обмена информацией. Если же революционное решение на этом этапе не достигалось, то в дальнейшем роль коммуникаторов стремительно падала. Сколько раз, к примеру, СМИ торжественно сообщали о бегстве Каддафи, явно надеясь посеять смятение в рядах сторонников полковника, но никаких последствий это не имело.

О «внешнем факторе» также стоит говорить особо. Нисколько не ставя под сомнение влияние великой заокеанской сверхдержавы, приходится повторить (см. «Тайны и загадки революций в странах Магриба», УНИАН, 18.02.2011), что до сих пор никто не дал внятного ответа на вопрос: «Зачем им это нужно?». Необходимое уточнение: все разговоры о запланированном США и «мировой закулисой» «переформатировании» мирового порядка и раздроблении государств региона не являются ответом на вопрос «зачем?» – пока не будет предметно объяснено, чем именно «новый формат» более выгоден «закулисе» по сравнению с правлением авторитарных и совершенно недемократических, но, тем не менее, безусловно лояльных диктаторов. Более того, сейчас, когда НАТО все глубже вязнет в Ливии, вопрос должен быть уточнен: «Чем «новый мировой беспорядок» настолько более выгоден, чтобы окупить многомиллиардные финансовые затраты и рейтинговые потери?» Особенно если союзники будут вынуждены перейти к наземным операциям, что приведет к потерям уже человеческим.

Фактически складывается следующая картина: «успешными» революции оказались только в тех странах, правители которых были наиболее лояльны и стратегически значимы для Запада. Причем вполне вероятно, что именно ориентация на Запад и зависимость от него обусловили отказ от сопротивления сбежавшего Бен Али и капитулировавшего Хосни Мубарака. При этом цели, которые могли бы хоть отчасти объяснить инициативу США в революционных событиях региона – смена (как бы «под сурдинку») нелояльных режимов Ирана и Сирии – не достигнуты и, что касается «врага» №1 Ирана – по всей видимости, в ближайшем будущем недостижимы.

Без права на ошибку

Разумеется, нельзя исключать и возможность ошибок планирования. Интересный штрих: для иллюстрации влияния внешних факторов Почепцов приводит пример финансирования японской разведкой российских революционеров (конкретно Гапона) в разгар русско-японской войны 1904–1905 гг. Факт любопытный. Особенно любопытно, что вспоминается именно этот сюжет, а не аналогичный и куда более известный – участие германского Генштаба в финансировании подрывной деятельности большевиков в 1917 г.

Возможно, дело в том, что «германский» эпизод наглядно демонстрирует довольно печальную для «технологов» истину. Даже если возможно «просчитать» первые этапы революционного события, то из этого нисколько не следует ни его дальнейшая «просчитываемость», ни, тем более, возможность комплексного контроля. Остроумная «подрывная» разработка германского генштаба удалась, но ближайшие последствия этой победы оказались катастрофическими для империи Гогенцоллернов.

Поясню. Германский генштаб (как и японцы в 1905 году) правильно просчитал результаты вмешательства в революционные события, однако дальше все пошло совершенно не по планам. То-есть, Ленин и большевики действительно заключили «похабный» Брестский мир и даже отдали Германии Остзейский край и Украину, что, по замыслу германских стратегов, должно было освободить силы для войны на Западном фронте и, кроме того, демпфировать для Германии последствия удушающей блокады. Но – «Это были мечты. А реальностью Брест-Литовского мира было получение из Украины… 75 миллионов фунтов хлеба на 67 миллионов немцев, т. е. около фунта на человека. Один фунт с небольшим на человека — вот все, что получила Германия от своих побед на востоке, «завоеваний» и достославного мира в Брест-Литовске (не ежемесячно по фунту, а один фунт за все время войны!). Этот фунт был оплачен бесполезным пребыванием в России целой немецкой армии как раз в те месяцы, когда на французских полях окончательно решалась участь Германии» (Евгений Тарле, «Европа в эпоху империализма»).

«Недополученные выгоды» оказались далеко не самой важной проблемой. Непомерное увеличение германского потенциала и огромная опасность для Англии и Франции в том случае, если бы Германия получила возможность эти свои приобретения закрепить и освоить, обусловило бескомпромиссность военного противостояния. А оглашение грабительских условий Брестского мира и последовавшая оккупация Украины и Прибалтики свели практически к нулю до того довольно сильные пацифистские и «пораженческие» общественные настроения в странах Антанты, что, в свою очередь, значительно облегчило правительствам (особенно Франции) мобилизацию сил для последнего удара. В дальнейшем «аннексионно-контрибуционный» Брестский мир дал (наряду с бедствиями оккупированных территорий Бельгии и Северной Франции) моральное оправдание для унизительных и еще более «аннексионно-контрибуционных» условий мирного договора, который был навязан Германии в Версале.

Это обстоятельство, в свою очередь, стало «первоосновой» реваншистских настроений немцев, что в значительной мере содействовало появлению и взлету национал-социализма… Но тема «бремени долгих последствий» не является предметом нашего исследования.

Вместо заключения. СМИ и пропаганда

Средства массовой информации всегда – от комедий Аристофана и до новейших технологий Facebook и прочих Twitter – использовались, в том числе, и для пропаганды и, естественно, для манипуляций общественным мнением. Появление каждого технологического новшества (газеты, кино, радио, ТВ, интернет и др.) сопровождалось стремлением как-нибудь приспособить его для целей агитации и пропаганды.

Однако если помимо, несомненно, важного исследования инструментария, обратиться все-таки к вопросу о соотношении целей «спецопераций» и достигнутых результатов, то вывод очевиден. При определенных условиях, особенно когда система пребывает в кризисе (обнищание масс, низы не хотят, верхи не могут) сравнительно нетрудно сдвинуть лавину Революции (если это возможно в принципе, а не так, как, к примеру, в современном Китае). Однако в дальнейшем прогнозируемость и управляемость теряется в той мере, в которой «аналитики» и «конструкторы» (в предлагаемой Почепцовым терминологии) пытаются устремить революционный процесс в русло, не совпадающее с естественным течением событий.

И когда все идет наперекосяк (обычно так и происходит), медиаманипуляции могут пригодиться только в том аспекте, о котором говорил Черчилль: «Политик должен уметь предсказать, что произойдет завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло». Или, скажем, что именно то, что, в конце концов, получилось – и было действительной целью.

Отчасти дело тут, по всей вероятности, в том, что, по выражению все того же Черчилля, генералы всегда готовятся к прошлой войне. В том числе и генералы манипулятивных технологий. Главное же – по мере того, как манипуляторы учатся управляться с постоянно обновляющимся инструментарием, параллельно происходит адаптация к нему и общества, вырабатывающего механизмы, ослабляющие или сводящие на нет действие «технологий».

Потому что законы развития общества на порядки сложней любых манипулятивных моделей.