Миллионы людей всегда будут под чьим-то неусыпным оком, их поведение не будет оставлено без внимания. Сначала это делали религия и идеология, предписывая, какими должны быть правильные слова и поступки и какими — неправильные. Кстати, вспомним, что любая религия и идеология очень жестко борются с нарушителями.

Главное отличие мягких методов управления от жестких состоит в их незаметности. Джозеф Най говорил о мягкой силе как о привлекающей, а не принуждающей. Мы можем добавить, что жесткие методы работают с телом как объектом, а мягкие — с разумом как объектом.

Незаметность мягкой силы не вызывает сопротивления, в отличие от принуждения, поэтому такие правила стараются вмонтировать в разум человека с помощью фонового, а не основного сообщения. Например, развлекательность может быть первичным сообщением и программированием поведения, вводимым в качестве фона.

Государства активно изучают массовое поведение, чтобы уметь им управлять. Например, Великобритания исследует поведение футбольных болельщиков, чтобы уменьшить вероятность насилия во взаимоотношениях полиции и болельщиков. После любых вспышек стихийного поведения они становятся предметом изучения. Например, активно изучались беспорядки в Лондоне: какова была демографическая и социальная структура протестующих, из каких они районов, школ, какой у них уровень образования.

Кстати, большинство из них оказались среди тех, кто в школе получал бесплатные завтраки, — то есть из неимущих семей. А после взрыва в лондонском метро началось изучение поведения людей, оказавшихся на месте происшествия, в частности, помогали они друг другу или нет.

Кино и телевидение унифицировали эмоциональные реакции населения не только своих стран, но и всего мира. Дальнейшая унификация пришла с интернетом. Интернет стал косвенным продуктом глобализации, которую часть стран восприняли — и справедливо — как вестернизацию. Это стало причиной охлаждения отношений США и ряда мусульманских стран, воспринявших такое развитие негативно, так как в их системе государство и религия являются единым организмом. Иран, например, в ответ начал сделал свою детскую мультипликацию и свою Барби, защищаясь не по методу запрета, а путем создания своего собственного символического продукта.

Кукла Барби несет в себе три ипостаси: на уровне физическом это детская кукла в конкретного типа одежде, конкретного телосложения и расы. На уровне виртуальном для иранской семьи она оказалась слишком раскрепощенной, символизируя иной тип поведения, чем это принято в мусульманской семье. Так как на информационном уровне носитель мусульманской культуры считывает одну информацию, носитель западной — другую, в результате чего и формируется конфликт.

Такое ценностное управление во многом является результатом сегодняшнего дня, где основным сюжетом стала борьба хороших героев против злодеев. Исследовательница Кэтрин Николс отмечает, что в исходном фольклоре такой ценностной подоплеки не было: «В старых сказках никто не бьется за ценности. Отдельные рассказы могут демонстрировать доблести чести или гостеприимства, но в сказках нет согласия по поводу того, какие действия хорошие, а какие — плохие. Когда герои получают возмездие за то,что не послушались совета, например, всегда есть другая близкая история, где герой выживает только потому, что ослушался его. Защита последовательного набора ценностей настолько центральна для логики новейших сюжетов, что само рассказывание часто меняется, чтобы создать ценности для таких героев, как Тор или Локи, которые в исландских Эддах XVI столетия обладали характерами, а не последовательными моральными ориентациями».

Из этого следует, что современные моральные системы более упорядочены и понятны, что ведет к обязательности определенных типов поведения, и именно их пытается программировать в гражданах современное общество, используя для этого все имеющиеся в его руках средства.

Влияние кинопродукции на смену поведения изучалось уже много раз. Это связано с так называемым процессом погружения в иную реальность, откуда зритель перенимает некоторые правила поведения. Он погружается в жизнь героя, принимая его модель мира.

Из последних примеров такого рода можно упомянуть «покаяние» актера Павла Майкова в участии в сериале «Бригада», поскольку романтизация в нем преступности привела молодежь к криминалу. Кроме того, исследователи увидели, что фильм «300 спартанцев» усиливает авторитарные тенденции, в то время как лента «V значит вендетта» имеет противоположный эффект.

В свое время активно изучалось влияние книг о Гарри Поттере на молодежь ([Gierzynski A. Harry Potter and the Millennials: Research Methods and the Politics of the Muggle Generation. —  Baltimore, 2013], см. также тут и тут). 60 % людей, прочитавших книги, на выборах президента США голосовали за Барака Обаму, одновременно 83 % плохо оценивали работу его же администрации. Правда, тут следует помнить, что студенты и профессора в принципе исповедуют более демократические ценности. В 2016 году на выборах Трампа также была сделана попытка «привязать» кандидатку Хиллари Клинтон к фанам Поттера, о чем рассказывает журнал Time.

С одной стороны, мы имеем «Гарри Поттера» как модель мира, позволяющую его читателям переносить эту модель на реальность. С другой, как отмечает издание The Guardian, эти книги воспитали новое поколение, более открытое, которое просто видит мир по-другому. Плюс к этому проявилось общее беспокойство, которое выразилось, например, в скачке продаж романов «1984» Джорджа Оруэлла и «Рассказа служанки» Маргарет Этвуд в момент президентских выборов в Америке, поскольку в них рисовался негативный образ приближающегося будущего. Исследовательница Даяна Матц проверила воздействие не только книг, но и фильмов о Гарри Поттере, придя к выводу, что поклонники Поттера скорее всего не будут голосовать за Трампа.

Серьезное влияние виртуальности индустриального типа, когда одно сообщение мгновенно получают миллионы, началось с телевидения. Оно усилило модель «звезд», которая пришла с кино, а также все процессы глобализации и связности. В результате западные герои фильмов стали вытеснять местную продукцию.

Гарольд Иннис писал, что религия заинтересована в коммуникации во времени, а государство — в пространстве [Innis H.A. Empire and communications. — Toronto, 2007]. Парадоксально, но телевидение тоже работает на преодоление пространства, а не времени. Отсюда исчезновение почти всего телевизионного продукта со временем; зато с его помощью достигается нужный эффект охвата, который очень интересен политикам и государству.

Часто вспоминают, что когда мексиканский сериал «Просто Мария» шел в СССР, улицы пустели — все спешили домой, чтобы его посмотреть. Советские зрители смотрели на этот сериал, как и на «Санта-Барбару», теми глазами, которыми смотрят новости: ведь другого опыта у этого зрителя не было. Потом они применили этот телевизионный опыт в жизни, когда началась перестройка, посчитав виртуальность реальностью.

Телевизионные новости, несоменно, нужны человеку для выживания. Конечно, в первую очередь новости локальные, например, прогноз погоды. Но государства поменяли реальные интересы людей на искусственные. С телеэкрана постоянно можно услышать мысли политиков, не имеющие никакого значения для повседневной жизни, а служащие только для поддержания политического имиджа. Это искусственное привлечение внимания, попытка создать из людей «пикейные жилеты», которые будут обсуждать новости, которых не существует.

Так как у телевидения не было конкурента, оно захватило и индивидуальное, и массовое сознание. И, как отмечает Хоссейн Деракшан, пошло еще дальше, повлияв на наш мир и вызвав необратимые последствия: «Доминирование телевидения не ограничивается нашими жилыми комнатами. Оно уничтожило все привычки разума, фундаментально изменяя наш опыт мира, влияя на ведение политики, религии, бизнеса и культуры. Оно сократило многие аспекты современной жизни до развлечения, шокирующих историй и коммерции». Сегодня, правда, разрушилась старая модель смотрения телевизора всей семьей, поскольку молодежь предпочитает использовать для этого свои мобильные устройства.

Интернет возникал как поток текстовый, то есть был противоположен телевидению. Ярким примером этого явления можно считать «Википедию». Анализ ее показал высокий уровень объективности, сравнимый с «Британской энциклопедией» [см. тут и тут]. Уровень ошибок почти равный: 3,86 ошибки на статью в первой и 2,92 — во второй.

Эмоциональную трансформацию социальных медиа трактуют как действия по модели телевидения. Хоссейн Деракшан пишет: «Социальные медиа колонизировали сети в пользу телевизионных ценностей. Медиа отFacebook до Instagram перевели наше внимание на видео и картинки, вознаграждая эмоциональные обращения, а не рациональные. Вместо поиска знания мы включаемся в бесконечный поиск одобрения от аудитории, и именно ради этого мы постоянно неосознанно действуем».

Внимание не только к информационному пространству, но и пространству виртуальному (фильмы, сериалы, видеоигры) проистекает из того, что «эмоциональная информация», под которой мы будем понимать информацию, помещенную в эмоциональные контексты, лучше сохраняется в памяти и имеет более сильное воздействие. Это стратегический вариант влияния, в отличие от чистой информации, которая в большинстве случаев имеет тактический характер. Газетная информация меняется ежедневно и ежечасно, тогда как виртуальная может жить десятилетиями.

Мир сегодня устремился к освоению всего нематериального. Ранее религия и идеология также стояли выше в иерархии ценностей. Но они несли чисто виртуальные ценности. А сегодня на первое место выходит то, что можно обозначить как определенное соединение материального и виртуального. Это соцсети, видеоигры, даже телесериалы, поскольку все они забирают человека из материального мира, усаживая на долгие часы перед экраном. Сезон телесериала теперь можно смотреть хоть целый день без перерыва, а с видеоиграми это произошло еще раньше. Речь идет уже не о разовом подключении к виртуальному, а постоянном.

Сценарии этих продуктов постоянно переписываются и корректируются представителями материального мира. Когда это происходило с советским кино, мы называли это пропагандой. Но как можно это назвать сейчас?

Все силовые ведомства имеют свое представительство в Голливуде, активно корректируя именно виртуальную реальность. Один из таких примеров — кибердрама «Связи нет» (Disconnect) [см. тут и тут (перевод)]. Режиссер Генри-Алекс Рубин говорит об этом сотрудничестве с ФБР: «Они понимают, что восприятие — это все. Чем большее число людей будут воспринимать их хорошо, тем легче им будет работать».

Американские сериалы «Охотник за разумом», «Скорпион», «Восприятие» отражают еще одну важную особенность воздействия на массовое сознание. Кроме привязки к ФБР, сильному и могучему, они разрушают восприятие людей с психическими отклонениями как чужих или ненужных обществу. В этих сериалах именно такие люди стоят в центре следствия, видя то, что недоступно обычному человеку. Множество сериалов создают героя из нормального человека, как это происходит в сериале типа «Куантико» (см. некоторые замечания по таким фильмам от консультантов от ФБР тут). Однако в вышеупомянутых сериалах снимается «стигматизация», выталкивание такого человека за пределы нормы. Он просто другой, но такой же нужный для всех нас.

Подобного рода сериалы не отталкивают зрителя, а привлекают. Это происходит из-за отсутствия прямых попыток рассказа в стиле «какие мы хорошие». Эмоции закрывают рациональные месседжи.

При чисто пропагандистских попытках, когда такого рода интервенции подаются не только в виде фона, а и как основной посыл, создателей ждет неприятие фильма зрителями. Он должен быть стратегически каноническим, а тактически возможны разные варианты.

В России, например, появились разгромные рецензии на фильм «Крым» режиссера Алексея Пиманова и сериал «Спящие» режиссера Юрия Быкова (его показал кремлевский Первый канал) даже со стороны «правильных» критиков. Это продемонстрировало сложность соединения воедино двух начала — стратегического и тактического. Фильм как продукт виртуальный не может быть агиткой, поскольку она является продуктом тактического порядка.

Режиссер «Спящих» Быков под шквалом критики вообще объявил, что уходит из кино: «Мне придется уйти надолго в тень — и даже не для того, чтобы мои преступления забыли, а для того, чтобы не раздражать собой окружающий мир и тем более не сбивать с толку людей, которые действительно хотят верить в то, что что-то возможно изменить».

Какова же была эта критика? В основном люди не хотели видеть модель пропаганды советского времени. И это понятно, ведь советская и постсоветская пропаганды функционировали в других условиях. В прошлом срабатывала прямая пропаганда, сегодня же может работать только косвенный подход.

Приведем некоторые отзывы критиков.

Colta.ru: «В чем опасность этого сериала? Разве мы из новостей не знаем, что Россия находится в кольце врагов, а оппозиционеры сами себя убивают, лишь бы насолить родному государству? Но в новостях нет такого накала чувств. Сериал — возможность вбить в сердце зрителя идеологические максимы под прикрытием поцелуев. Носителем вредных либеральных идей будет, разумеется, злодей. Зритель даже не будет особо вслушиваться в его аргументы — чего хорошего можно ожидать от человека, который ладно агент ЦРУ, но изменяет своей жене с женой героя Федора Бондарчука, это страшнее. Тогда как положительный эфэсбэшник нежным баритоном объяснит возлюбленной, что всемирный заговор против России — правда и только он и его товарищи могут спасти страну от катастрофы».

Sputnikipogrom.com: «Это даже не вольный пересказ великого труда “За кулисами диверсий”. Это аниме. Причем аниме уникальное — в виде производственного романа. Ну, знаете, в СССР была популярной литература про то, как весь завод стремится выполнить план, и главный герой, бригадир Семен, героически превозмогает трудности, чтобы все-таки успеть наштамповать нужное количество рельсов для советской родины. В отсутствие противостояния ценностей и идеологий Минаеву пришлось сделать главную шпионскую интригу следующей, я сейчас опять буду буквально пересказывать, только не упадите со стула. Россия и Китай заключают контракт на строительство газопровода “Сила дракона” (то есть “Сила Сибири”), а американцы стремятся контракт сорвать, для чего устраивают нападение на посольство РФ в Ливии, а затем убивают 32 человека в Москве в надежде организовать майдан, потому что китайцы майдана испугаются и газопровод строить не будут».

Znak.com: «Классика жанра берет свое: рыцари Лубянки должны непременно пустить скупые мужские слезы, упоминаются УПА-УНСО и прочие отряды, воевавшие на стороне боевиков во вторую чеченскую. И само собой, что все негодяи уедут в Киев. А предатель Иван накачается в дым виски и начнет орать, что он — за демократию и свободу. Ну чем не кадр из еще не выпущенного, но уже монтируемого продолжения "Анатомии протеста"?».

В то время как автор «РИА Новости» написала: «Возможно, возмущающаяся интеллигенция права, и ее образ в сериале несправедливо гиперболизирован в негативном смысле. Вот только ее сплоченная реакция на "Спящих", позорная травля режиссера, продемонстрированная нетерпимость к чужому мнению и тоталитарность мышления дают основания всей стране думать, что у создателей сериала были серьезные основания нарисовать именно такой ее портрет».

Сегодня эмоции стали исследовать все более объективно [см., например, тут]. С одной стороны, это запрос от бизнеса и военных — давать эмоциональную картинку массового сознания с его реакциями на конкретные события. Сегодня ученые, исследовав фотографии в Instagram, идентифицировали 70 % пользователей с депрессией [см. тут и тут]. Другие исследователи по анализу 280 тысяч твитов определили девять из десяти людей, имеющих посттравматический синдром.

С другой стороны, все коммерческие проекты, в которые сегодня превратились кино и литература, нуждаются в объективации своих подходов, чтобы иметь возможность прогнозировать финансовый успех своего виртуального продукта (об этом, например, идет речь в книге «Код бестселлера» Джоди Арчера и Мэтью Джокерса).

При этом технологии могут сделать наше будущее еще более мрачным, чем сегодняшний день. Если книги вроде «Кода бестселлера» отражают определенную автоматизацию роли автора, то нас ждет и автоматизация роли читателя, когда эмоции могут не только порождаться, но и контролироваться.

Ученый Юваль Харари говорит так: «У нас все еще нет технологий, с помощью которых мы могли бы залезть под кожу. Но это вопрос, возможно, 5–10 лет. Яркий пример. Представьте, что вы живете в Северной Корее. И у вас на руке есть браслет, который постоянно мониторит процессы внутри вашего тела. И вот вы заходите в комнату, где висит портрет глубокоуважаемого лидера. А браслет будет фиксировать, что происходит с вашими мозгом, давлением, телом, когда вы видите это фото. Именно это и следует понимать под термином "электронная диктатура"».

Такое будущее вряд ли можно назвать привлекательным. Но ведь мы не всегда получаем то, к чему стремимся. В любом случае не следует смотреть на будущее как на что-то однозначно положительное. Оно может принести все что угодно.