«Медіаграмотність» регулярно розмірковує на тему цензури, самоцензури, політичного тиску та замовної журналістики, намагаючись дати цим явищам визначення та означити межі їхнього поширення в українських медіа. У продовження теми ми запитуємо колег, чи вдаються вони до самоцензури й чи існують для них табу серед тем та героїв.

Петро Білян, редактор відділів «Власть» і «Прежде всего» газети «Бизнес»:

– У мене самоцензура є. Коли пишу чи говорю – роблю це свідомо. Я вибираю, що говорити, як і коли. Думаю, що це і є самоцензура. Говорити що бог на душу покладе – це стан, доступний дітям, святим і блаженним. Я під ці категорії не підпадаю.

Щодо персон теж є самоцензура. Не люблю мати справу з дурнями. Щойно, так би мовити, «клієнт» замість того, щоб говорити по суті, починає розмовляти гаслами – «олігархи», «команда професіоналів», «необхідні реформи», «кооператив “Червона дуля”», «ви ще дуже молоді» та найгірше «повір мені» – я намагаюся згортати тему. Хоча, знову-таки, мушу визнати, часто доводиться повертатися – робота вимагає.

Що ж до тематики, то тут я більше залежний не від самоцензури, а від редакційної політики. Хоча завжди ключовий момент – тема повинна бути мені цікава, тоді я вигадаю, як її подати в рамках редакційної політики.

Дарія Кутецька, оглядач журналу «Эксперт»:

– Самоцензура означает, что автор не пишет некоторых любопытных вещей, которые в другой ситуации или в другое время спокойно опубликовал бы.

У меня тем-табу нет. Есть темы, которыми лень заниматься, потому что они читателю априори не будут интересны. Не особо люблю писать про рейдерство, потому что, как правило, в таких конфликтах тех, кто прав, нет. Но это не табу. Это скорее как овсянка: не любишь, но ешь, потому что надо.

Персон-табу нет в принципе. Может,потому что по голове еще не дали, или просто рынок [недвижимость, строительство] у меня мирный.

Азад Сафаров, кореспондент 5-го каналу:

– Я самоцензури за собою не вбачав. У мене таке правило – я як журналіст пишу все, що вважаю за потрібне, а редактор далі може прибирати все, що непотрібно. Авжеж, бувають суперечки з цього приводу з редакторами. Проте, знову ж таки, не на якомусь політичному рівні, а на рівні застосування сарказму або іронії в описі дій певної персони. Але на каналі особисто я не відчуваю якихось явних ознак цензури.

Щодо персон і тем: можу писати про все. Можливо тому, що я працюю в темах соціалки та криміналу, а там і цензурити, чи то пак, самоцензурити практично нічого. Але коли бачу, які сюжети про політику та економіку роблять мої колеги на каналі, в мене складається враження, що канал стає зубастішим і цензуру прищемили десь у кутку. Коли в сюжетах із Майдану показують плакати із зображенням Азарова, якого підприємці намалювали у вигляді Гітлера, чи вставляють синхрони мітингувальників із критикою на адресу президента, я, чесно кажучи, думаю, що цензури нема. Сподіваюся, надовго.

Олена Куряча, кореспондент газети «Бізнес»:

– Моя самоцензура зиждется на двух вещах.Первое – формат издания. Любая статья должна ему соответствовать. Если даже самые интересные и именитые комментаторы рассуждают на интересующую меня тему пространно, общё и неконкретно, игнорируют четко поставленные вопросы и впадают в меланхолические и лирические отступления, наталкиваются на мою самоцензуру, жесткую и беспощадную. Поскольку последнее время моя самоцензура работала крайне часто, то я придумала способ включать ее реже: перед тем как общаться с героем, всегда предупреждаю, что на вопросы нужно отвечать четко, без прелюдий, приводить практические примеры. Такое предупреждение дисциплинирует, эксперты начинают говорить по делу.

Второе – самоцензура включается тогда, когда очевидно, что слишком откровенные комментарии, прямая речь или же авторский анализ могут как-то навредить другим участникам рынка, о которых я пишу. Как вариант – я четко понимаю, что опубликованная информация является фактически чуть ли не коммерческой тайной или же способна спровоцировать корпоративные конфликты в той компании, где эта информация была получена.

Ну и, кончено, всегда действует инстинкт самосохранения. Вот он моментально включает самоцензуру. Когда ты, как автор, понимаешь – нельзя такое публиковать, чревато. Поэтому начинаешь использовать корректные выражения, включаешь толерантность. Хотя, может, как раз в этом материале и хотелось быть жестче.

Четко срабатывает моя самоцензура на заказуху. Может показаться в нынешних условиях странным, но не могу ее писать и не буду.

Тем, которые для меня были бы «табу», нет. Журналист может и должен не брезговать любыми темам. Просто есть любимые, от которых аж дух захватывает, начиная от сбора информации и заканчивая собственно написанием текста. А есть обычная рутинная журналистская бытовуха.

Антон Подлуцький, головний редактор інформагенції «РБК-Україна»:

– Вопрос, конечно, интересный, как говорил товарищ Брежнев. Отвечу по пунктам.

Поскольку мы говорим о внутренней самоцензуре, которая является системой психологических самоограничений индивидуума, то сразу разделим данную тему на самоцензуру осознанную и неосознанную.

Безусловно, самоцензура есть у каждого человека, а потому – у каждого журналиста. И не стоит этого стесняться, это вполне адекватное выражение общественной морали и личных пристрастий. Вопрос в одном: насколько момент самоограничения в выражении мыслей и мнений является осознанным? Чем менее он осознан, по моему убеждению, тем в большей мере это самоограничение является злом. Почему? Потому что индивидуум, а в данном случае журналист, продуцирующий неосознанную самоцензуру, понижает общий уровень осознанности процессов в обществе и превращается в агитатора и пропагандиста (либо в позитивном, либо в негативном смысле этих определений, но это уже без разницы).

Если же самоограничение на выражение мыслей и мнений базируется на неких вполне осознанных – пусть и якобы низких – мотивах, то лично я ничего в этом страшного не вижу. Это право каждого – делать свой выбор. Пусть я с ним и не согласен.

Конечно, у меня есть табу. Часть табу продиктована тем, что я руковожу лицензированным СМИ и при всем желании не могу пропустить в ленту новостей достоверную сплетню (извините за оксюморон), как бы верно она ни выражала происходящее. Хотя и на старуху бывает проруха.

А часть табу продиктована личными убеждениями (комплексами? фобиями?). Так, во времена педофильского скандала 2009 года я категорически запретил освещать эту тему. Потому что мерзко и бессмысленно.

Сергій Кузін, президент Агентства журналістських досліджень:

– Собственно, самоцензура для меня – это какие-то тонкие ощущения, когда нельзя переходить грань. У каждого ощущение грани свое. Я, например, всегда очень трепетно относился к материалам о людях, у которых произошло горе или несчастье. То есть, рука не поднялась бы писать плохо о политике, у которого, например, недавно погиб близкий человек. Таких вещей я всегда побаиваюсь. Интуиция подсказывает, где можно переходитьгрань, а где нельзя. Во всем остальном стараюсь цензуры избегать по возможности, и самоцензуры в том числе...

Бывают моменты, когда думаешь – вот это прочитает кто-то, обидится, и потом это выльется в какую-то неприятность. Но тут уже волков бояться – в лес не ходить. Тем более, читатель всегда чувствует недосказанность. Бывают, правда, и такие случаи, когда знаешь что-то точно, а доказать не можешь. Ну нет под рукой бумаги с доказательной базой… В этом случае стараюсь писать намеками, дабы и до читателя что-то донести, и лишний раз повестку не получать.

Тем, на которые есть некое личное табу, наверное, нет – тут все ситуативно. Есть темы, на которые мне лично писать тяжело по каким-то объективным или субъективным причинам. Но чаще всего «табу» распространяется на темы, неинтересные мне лично, и я стараюсь их не освещать. А есть темы, которые освещать тяжело по каким-то внутренним причинам – связанные с медициной, например. Просто потому, что есть какое-то острое нежелание об этом писать и внутреннее отторжение. А так, в принципе, доводилось писать фактически обо всем.

Персон-табу фактически нет. Но тут вопрос тоже тонкий. Есть, например, люди – политики, бизнесмены, еще какие-то важные товарищи, с которыми давно общаюсь, и у нас почти приятельские отношения. И когда пишу что-то об их коллегах, партнерах, то часто рука замирает от мысли: а вдруг обидятся, и отношения с людьми будут испорчены? Это самое плохое, потому что все равно дружить с политиками и бизнесменами не получается: они тебя используют до тех пор, пока им это надо. Дружба с такими персонами – вещь относительная и краткосрочная, поэтому и табу быть не должно. А вот если журналист пишет в любом случае то, что считает нужным, невзирая на персоны, то часто эти самые персоны его потом и больше уважают, и побаиваются.

Якщо ви маєте що сказати з цієї теми, приєднуйтесь до дискусії в коментарях до цього тексту або пишіть на електронну скриньку osvita@telekritika.kiev.ua.

Іллюстрація - http://helsinki.org.ua