Такой мощный технологический прорыв, как интернет, не мог не затронуть все сферы: от экономики до политики. Он несет как позитивные, так и негативные последствия, но никто уже не может вывести его из игры.

Алек Росс считался главным инноватором, главным техническим гуру госдепартамента во времена Х. Клинтон (его биография здесь и здесь). Его еще называли главным твиттерщиком. Он чистый практик, и его иногда называли человеком, который может запускать цветные революции с помощью социальных сетей.

Как у практика у него не так много работ, которые можно прочесть и сослаться. Он считает, что мир сегодня попал в уникальную ситуацию, когда произошло сближение коммуникации, инфраструктуры и демографии. И все это оказывает сильнейшее давление на общество, порождая социальные изменения. Подобные изменения в социосистемах происходят постоянно, но сегодня все эти направления стали взаимодействовать друг с другом:

- массмедиа перешли от печати к телевидению, а затем к цифровым формам,

- коммуникация перешла от почты к телеграфу, затем к телефонам, затем к электронным пакетам,

- экономическая инфраструктура прошла от морских путей к железнодорожным, потом к скоростным шоссе и теперь к интернету.

И вот констатация причин и следствий нового состояния нашего мира: «Демографические изменения отражают увеличение международной миграции и то, что молодое поколение составляет сегодня более половины развивающегося мира. Все это изменяет социо-экономические и политические условия на планете».

Он подчеркивает, что революции на Ближнем Востоке не вызваны технологией, но она сыграла в них свою роль. Там была и молодежная безработица, и неудовлетворенность правящими режимами, и высокие цены на продовольствие.

Роль технологий он видит в следующем:

- технологии ускорили политические изменения, поскольку помогли связать через сети людей, думающих одинаково, облегчили координацию в создании движений, в результате эти процессы заняли не годы, а недели и месяцы,

- социальные сети усилили слабые связи, люди с разными интересами смогли  объединиться в онлайне для того, чтобы в офлайне выйти на протестные действия,

- лидерство распределилось на ряд действующих лиц, не было нужды в единой фигуре,

- социальные медиа также наполняли новостями и основные медиа, что позволяло привлекать внимание к голосам улицы.

И приходит он к такому выводу: Че Геварой ХХІ века является сеть. То есть роль лидера резко упала. Наверняка она упала скорее публицистически, но в любом случае лидера можно вводить, можно заменять, это только компонент.

Тут можно добавить и мнение известного специалиста по нейронауке О. Уллье и его соавтора, что в социальных сетях возникает виртуальное коллективное сознание, которое ведет к безличностным революциям последнего времени. Причем эта чисто научная идея получила очень быстрое распространения, включая появление соответствующей статьи в Википедии [см. тут и тут].

Общий вывод по всем факторам у А. Росса таков: «Сила децентрализированных информационных сетей в облегчении свободного потока информации и активизации протестных движений понятна. Технологии связности не только помогают людям распространять идеи и видеть информацию, которая ранее была недоступной или запрещенной, они также открывают окно в мир, показывая, какова жизнь вокруг».

Получается, что меняются контексты действий, даже когда действия могут оставаться теми же. Мое собственное действие теперь смотрится не в локальном, а в более глобальном контексте. И на это действие также могут посмотреть другие из своих более глобальных контекстов. То есть мир вырвался за пределы своего локального мышления, которое доминировало тысячелетиями.

При этом изменилась и дипломатия: если раньше, в ХХ веке, месседжи передавались через границы, то сегодня инновацией дипломатии становятся коммуникации людей с людьми. Он считает, что интернет меняет само искусство управления государством. Поэтому он говорит о нем как о Statecraft'е ХХІ века. Но кроме броской фразы конкретики пока в этом направлении не так много, хотя он часто выступает на эту тему.

При этом главным и основным акцентом все же остается внешняя политика, а ее недостаточно для того, чтобы говорить об искусстве управления государством в целом. Росс при этом повторяет многие свои старые тезисы:

- «Искусство управления государством ХХІ столетия дополняет традиционную внешнюю политику средствами с новым и адаптированным инструментарием, который усиливает сети, технологии и демографию нашего взаимосвязанного мира»,

- «Права человека в физическом мире должны быть расширены в онлайн. Мы сделали это важной проблемой внешней политики»,

- «Происходит переход власти от иерархий к гражданам и сетям граждан. Вещи, для которых раньше требовалась сила правительства или большой медиакомпании, сегодня могут делаться горсткой людей, которые обучены цифровым технологиям».

Газета New York Times посвятила цифровой дипломатии целую статью. Здесь говорится и об использовании СМС, и о программах по развитию социальных сетей в Пакистане. В том числе звучит и фраза Росса: «Вам комфортно политически в рамках традиционного деления на либералов и консерваторов? Сегодня это скорее пространства, где работаем мы - являются ли они открытыми или закрытыми?».

Здесь Росс также раскрывает работу рамках Твиттера. Госдепартамент работал следующим образом. Они переводили нужные тексты в формат 140 знаков. Затем переводят их на пушту, дари, урду, арабский, суахили. Затем они определяют влиятельных мусульман на Твиттере, на Фейсбуке, на других основных платформах социальных медиа и просят о распространении.

В одном развернутом выступлении на эту тему А. Росс упоминает, что технологии связанности являются лишь одним из аспектов управления ХХІ века. И это уже больше соответствует действительности.

Росс подчеркивает, что когда технология является новой, будет новой и соотношение информации и власти. Он приводит следующий пример: «Католическая церковь могла удерживать не только духовную гегемонию, но также интеллектуальную и политическую гегемонию столетиям, поскольку она, буквально говоря, контролировала доступ к письменному слову. Она контролировала письменные тексты и использовала это как основу власти. Это смогло изменить изобретение печатного станка в XV столетии. И это абсолютно не совпадение, что после изобретения печатного станка мы видим такой феномен, как протестантская реформация, начало эры просвещения и, следовательно, дробление интеллектуальной, политической и духовной гегемонии римской католической церкви в Европе».

В одном из своих интервью он подчеркнул, что социальные медиа сделали из дипломатов лучших слушателей. Они теперь слышат не только официальных лиц, но и тех, кто говорит с ними через социальные сети. Впрочем, его пример вновь говорит о том, что они не столько слушают, сколько говорят: за четыре года они разослали сто тысяч твитов.

В другом своем интервью он дает определение государственного управления XXI столетия: «Объединение технологий, сетей и демографических изменений двадцать первого столетия для достижения целей внешней политики». А людям, пришедшим ему на смену, он дает следующий совет: «Госдепартамент исторически  является средой, избегающей рисков. Однако в мире, который в сильной степени характеризуется прорывными изменениями, мы должны увеличить наш аппетит к риску. И все, что делала моя команда, когда приходил большой успех, это делалось с достаточно высоким уровнем риска. Это надо понять и принять».

В работе «Как технологии связности форсируют политические изменения» Росс снова обращается к политическим последствиям технических трансформаций. Он говорит, что во время его работы в госдепартаменте многие лидеры ему говорили, что наибольшим изменением последних 15 лет стало ощущаемая ими потеря контроля. И это все результат технологий связей людей с людьми, интернета и мобильных телефонов.

Он видит современную ситуацию в таком виде: «Информация более не исходит только от медиамейнстрима и правительства в общество. Она движется в большей сети граждан и потребителей во взаимодействии с раннее доминирующими информационными источниками. Эта сеть людей постоянно читает, пишет и оценивает все, формирует идеи, которые ведут общество и политику».

Это, несомненно, скорее красивые, чем реальные слова, но масса читателей не производит тот объем продукта, который она читает. Там сохраняется то же соотношение, которое есть и в других областях: к примеру, 80% читателей, 20% писателей.

Однако выводы из этой оценки ситуации мы можем принять, учитывая то, что неким Х, подталкивающим социальную ситуацию, может выступать и организационная структура, а не случайный набор индивидов. Эти три вывода таковы:

- эти технологии ускоряют рост социальных и политических движений,

- технологии связи обогатили нашу информационную среду, изменив наши возможности по распространению и получению информации,

- новые информационные сети подорвали старые структуры лидерства.

Росс завершает свои рассуждения взглядом в будущее: «Трудно себе представить, как технологии связанности повлияют на политические движения и системы в следующее десятилетие, но можно предположить большее усиление граждан и большее разрушение и плохого, и хорошего. Как политические лидеры будут реагировать на эту связанность и ее силу станет тестом ценностей, открытость против закрытости».

Одновременно не следует забывать об определенных негативных последствиях любых резких «бросков»  в будущее, пока настоящее к нему не готово. И сам А. Росс иногда (хотя и редко) предупреждает об этом: «При всем моем энтузиазме по поводу инструментария XXI столетия я думаю, что мы должны иметь открытые глаза и признавать, что исторически интернет усилил политические полюса и уменьшил влияние умеренных голосов. Интернет не является эффективным средством для выстраивания консенсуса. Жаль, что это не так. Возможно, в будущем он сможет давать помощь в усилении умеренных голосов и будет инструментарий для развития консенсуса и компромисса, но на данном этапе он усиливает голоса по краям».

Есть такие выводы и у исследователей социальных сетей, например, следующее: социальные медиа, использующие социальные изменения, могут быть опасными. Эти предостерегающие слова весьма важны, поскольку правительства и других стран провозгласили свою цифровую стратегию, например, Великобритании [см. здесь и здесь]. То есть началось настоящее переселение инструментария правительств в новую среду.

Есть предостерегающие слова и у самого Росса: «Я не верю, что можно просто ввести в Интернет цели внешней политики и получить хороший результат. Это наивный взгляд на вещи, и он неправильный. Не делайте ошибки, технология может помочь как обещаниям, так и опасностям двадцать первого столетия. Однако понятно и то, что эта технология и глобальная связность, которую она создает, находятся в центре использования силы в современном мире».

Сегодня обсуждается три варианта введения в страну интернета вне наземного национального контроля. Это проект спутников Э. Маски, проект Гугл и проект гигантских дронов Фейсбука [см. здесь, здесь, здесь, здесь и здесь]. То есть уровень контролируемости интернета со стороны правительств принципиально упадет.

Получив в руки интернет, человечество одновременно получило и благо, и опасность. Интернетом могут пользоваться как диктаторы, так и демократы. И те, и другие делают это достаточно успешно. Только борются они за разные цели.