Раньше мы думали, что информации не бывает много. В советское время люди носились за книгами, в библиотеках были очереди, чтобы заполучить для прочтения нашумевшую книгу или журнал. Человек жил в интенсивных информационных потоках, и, как все советское, информацию надо было доставать. Сейчас мир столкнулся с переизбытком информации и одновременно потерял интерес к чтению книг.

В США треть тинейджеров уже не читают книги для удовольствия. В 2016-м только 2 % десятиклассников говорили, что они почти каждый день читают газету, и только 16 % двенадцатиклассников почти каждый день читали книгу. Число двенадцатиклассников, которые не читают из удовольствия, увеличилось в три раза со времени семидесятых. Падает и потребление телевидения и кино: 13 % восьмиклассников смотрели телевидение пять и более часов в 2016-м, в то время как в девяностые их было 22 %. Зато 54 % испуганы тем, что проводят много времени со смартфонами. Девочки также считают, что они слишком много сидят в соцмедиа, а мальчики —  за видеоиграми. То есть они понимают свое поведение как неправильное, но ничего не могут с этим поделать.

Это чтение по Америке. Что происходит в Украине? Разные годы, опросы и фирмы дают разные данные, порой противоречащие друг другу. Правда, все это данные в основном по чтению взрослых:

• 2017 год: 43,5 % читают каждый день или почти каждый день;
• 2017 год: 43 % читали, 51 % не читали ни одной книги;
• 2014 год: 42 % опрошенных украинцев рассказали, что за прошедший год не прочли ни одной книги объемом более ста страниц. В России таких 46 %, в Великобритании — 34 %, а в США всего 19 %, говорят авторы исследования. 12 % опрошенных сказали, что вообще не читают никаких текстов — не только книг, но и газет, журналов или новостей в интернете;
• 2014 год: не читают 42 % (см. также тут).

И все это на фоне того, что если родители не читают с детьми книги, то дети также перестают читать. Образуется замкнутый круг, автоматически ведущий к падению числа читающих.

Что же случилось? Книга перестала быть интересной? Она не дает того результата (эмоционального? информационного?), который бы оправдывал затраченные на нее часы? Ведь уже на наших глазах появилась тенденция в науке, когда статус монографии упал, поскольку в ней нет ничего нового. Все уже было напечатано в статьях. А до статей были еще и препринты, вот только там и остается свежая научная информация. Кстати, научные журналы также начинают размещать в сети статьи, которые еще не вышли, а только готовятся к выходу в очередном номере журнала. То есть скорость и новизна «сломали» потребность в научной книге, ведь написать и издать ее — процесс длительный, за время которого информация устаревает. Достаточно иметь конкурирующий с книгой свежий препринт, чтобы удовлетворить любопытство.

Но более важным нам представляется иное. Человек стал, если можно так выразиться, интеллектуально проще. Сегодня высшее образование — это скорее диплом, а не знания. И тому есть множество причин. Во-первых, плохо преподают. Во-вторых, преподают не то, что действительно необходимо. В-третьих, знания меняются так быстро, что на будущем рабочем месте понадобятся уже иные знания, а не те, который сейчас преподаются. Считается, что технические знания меняются с такой скоростью, что на дипломе должен стоять срок годности, как на кефире. Американцы как-то думали, чему учить высших офицеров, ведь все устаревает очень быстро. И единственное, что пришло в голову, — это учить адаптации.

Есть и чисто экономическая причина. У американцев рабочих профессий, голосовавших за Трампа, нет желания идти учиться, поскольку деньги, потраченные на учебу, как они считают, не окупятся в дальнейшей жизни. То есть учебу своих детей могут позволить себе только обеспеченные люди.

Современные объемы информации не привлекают, а отталкивают потребителя, если она идет к нему не в «разжеванном» виде. Под последним мы понимаем броский заголовок, фотографии, известные имена, призванные выполнить роль «крючка», за который удастся зацепить внимание.

Иная информация не нужна человеку еще и потому, что он уже живет в своем виртуальном мире и внешние для него проблемы не столь интересны. Исключением становятся только выборы, когда избирателя стараются достать из его «норки» и активизировать. Американские политики во время избирательных президентских кампаний стали разговаривать с простым человеком на темы миграции, мусульман, афроамериканцев. Даже вакцинацию удалось политизировать, рассказав, что элита получает иные вакцины. Получился разговор на повышенных тонах, переводящий человека в возбужденное эмоциональное состояние. А в таком состоянии он принимает другие решения, чем когда он спокоен и рассудителен. Человек с митинга голосует по-другому, чем человек из дома.

Если мы посмотрим, что искали украинцы в Википедии, например, в июле 2018 года (а это и есть реальные интересы, а не те, которые нам предлагают считать таковыми в соцопросах), то в топ-30 окажутся чемпионат мира по футболу, боксер Усик и разные зарубежные фильмы. Это и есть отражение забот нашего коллективного разума. И значимость этой информации для строительства нашего будущего близка к нулевой.

Книга, как видим, уходит на второй план, что бы по этому поводу оптимистичного ни провозглашалось. Собственно говоря, тот же тип вытеснения происходит и с традиционными медиа. Все было бы хорошо, но параллельные процессы показывают, что среднее IQ в мире ежегодно падает, как и число выдаваемых патентов с 1990-х годов уменьшается. То есть мозги нужны, и книги, как оказалось, их ковали лучше, чем это делают соцмедиа. Книги, по сути, были такой концентрированной мудростью, а соцмедиа если и оперируют мудростью, то в очень разбросанном, дисперсном виде.

Однако элита, по крайней мере техническая, смотрит на мир по-другому. Во-первых, в Кремниевой долине выросла нужда в специалистах по социальным наукам. Во-вторых, сами технические гуру воспитывают своих детей вне всяких гаджетов. В ряде стран гаджеты, смартфоны изгоняются из средних школ. Исследования показывают, что уровень внимания школьника рассеивается, даже когда смартфон не используется, а просто лежит рядом. Вероятно, по этой причине Финляндия и Франция запретили смартфоны в школе.

У Борхеса есть интересное высказывание, выделяющее книгу из всего остального: «Говорят об исчезновении книги; я считаю, что это невозможно. Скажут: какая разница между книгой и газетой, книгой и пластинкой? Разница в том, что газету мы читаем, чтобы забыть, пластинку мы слушаем также, чтобы забыть. В них есть что-то механическое и легкомысленное. Книга читается, чтобы ее помнить».

Перечитайте еще раз последнее предложение. «Помнить» говорит о том, что в книге была долговременная информация, работающая и сегодня, и завтра. Соцсети как источник условной мудрости работают исключительно на короткие дистанции. Через минуту нас будет интересовать что-то другое. Это чем-то напоминает ребенка, который не может долго заниматься одним делом. Соцсети сделали из нас информационных детей, которым все время надо менять игрушки.

Правда, Борхес говорит это в контексте священных книг и произведений великих писателей, к тому же еще и в доинтернетные времена. Но по сути интернет не добавил нам великих произведений, наши мозги заполонили тексты-однодневки. Они таковы не только потому, что порождаются их авторами без особых усилий, а еще и потому, что завтра на их место приходят другие, такие же удобные для употребления, как растворимый кофе. Это тексты фастфуда, предназначенные для быстрого употребления.

Это вроде бы печальная картина. Но в то же время есть и позитивная, когда достижения современной науки используются для анализа и продвижения культурной продукции. Правда, все это в сферах, где есть четкие коммерческие цели.

Вся сфера big data, приведшая к возникновению соответствующей науки по ее обработке, вовсе не текстовая. Это число лайков в Фейсбуке, или количество пьющих мужчин и женщин в Дании, или употребление определенных эмоциональных слов в соцмедиа... Это лавина цифр, для понимания которых еще надо найти логику. А в книге уже заложена своя логика.

Книга имеет ограниченное число возможных сюжетов, например, в Массачусетском технологическом институте на базе методов анализа big data их увидели только шесть (см. тут и тут). Но потом они обрастают «мясом», наполняясь персонажами с разнообразными человеческими характеристиками. Кстати, эти же методы привели к алгоритму бестселлера (см. тут, а также работу: Archer J. a.o.The Bestseller Code: Anatomy of the Blockbuster Novel. — New York, 2016). Авторы тут же открыли консультационную фирму, поскольку их алгоритм давал предсказание, попадет ли текст в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс», с точностью восьмидесяти процентов (см тут, тут и тут). Их работу в печати даже назвали «бестселлерометром», как они пишут в своей книге.

В этом же направлении идет Стенфордская литературная лаборатория, первые работы которой появились в 2011 году (см тут и тут).

Здесь печатался и один из авторов книги «Код бестселлера». Кстати, точно такие работы, даже более интенсивные из-за большего финансирования этого рынка, идут в сфере такого же квантификативного анализа кино. Однако кроме сюжета громадную роль для финансового успеха играют «звезды», которые будут задействованы.

Напоследок вернемся к значимости книги, поскольку она пересиливает любой наступающий негатив. Следует выделить несколько принципиальных позитивных умений, которые несет книга:

• обучает эмпатии, пониманию других людей и реакциям на их действия,
• раскрывает, как бы «взламывая» зоны мышления, которые обычно закрыты, что особенно касается чтения фантастики,
• увеличивает интеллектуальный потенциал человека.

Особый статус книги связан с тем, что чтение не является естественной способностью человека, а возникает в результате научения. Вулф подчеркивает, что эта способность возникла более пяти тысяч лет назад и вызвала изменения в головном мозге (см. работу: Wolf M. Proust and the squid. The story and science of the reading brain. — New York, 2007). Чтению можно научиться благодаря пластичности головного мозга, но после этого мозг навсегда изменяется, как физиологически, так и интеллектуально.

Вулф также говорит о глубоком чтении, куда кроме понимания входит и способность рассуждать, критиковать и другие ментальные операции (см. работу: Wolf M. a.o. The Importance of Deep Reading, а также тут и тут). Эксперту на них нужны доли секунды, а ребенку — годы, чтобы их развить. Дигитальная культура противоречит им своим акцентом на немедленности, информационной перегрузке, когнитивным умениям, обеспечивающим скорость, чем мешает как чтению, так и мышлению.

В пользу книги также говорят исследования нейропсихологов. Среди негатива дигитального чтения называют несколько факторов. Например, чтение с экрана не может адекватно восстановить тактильные ощущения, имеющиеся в случае чтения бумажной книги, сложнее реализовать навигацию большой по объему книги. При таком чтении быстрее истощаются ментальные ресурсы и хуже восстанавливается в памяти прочитанное. Кстати, в противовес тому, что писала Вулф — и для китайских иероглифов, и для алфавитных языков при чтении работают те же зоны мозга (см. тут). Возможно, такое расхождение возникло потому, что в этой работе она анализировала два параметра: распознавание знака и движение руки при его написании.

Бесконечные потоки информации преследуют современного человека, не давая ему возможности расслабиться ни на секунду. Исследование «беловоротничковых» работников США, Китая, Южной Африки, Великобритании и Австралии показало: более половины своего рабочего дня они получают информацию и работают с ней, но не используют ее в своей непосредственной работе. Они признаются, что достигают своих пределов, после чего не могут адаптироваться к такому избытку информации.

Фантаст Нил Гейман рассказал, что строители частных тюрем, а им тоже надо знать свое будущее, планируют свой бизнес на базе простого алгоритма, отталкивающегося от числа 10-11-летних, которые не читают книг для удовольствия. И еще один факт: китайцы хорошо работают по готовым планам, но у них плохо с воображением. Они направили делегацию в Apple, в Microsoft, в Google, чтобы работающие там рассказали о себе. Оказалось, что все они читали в детстве фантастику, и в результате Китай запустил издание фантастики у себя в стране, хотя до этого власть относилась к ней прохладно.

То есть чтение не просто тренирует мозги, а создает и новые умения, причем закладывает их с детства. Фэнтези, сменившее фантастику, выстроено более под развлекательность, а не под развитие. Как, кстати, это произошло и с основными продуктами визуальной цивилизации —  телесериалами и видеоиграми, в отличие от книги — основного продукта прошлой вербальной цивилизации. Из этого видно, как человек постепенно теряет способность концентрировать свое внимание. По этой причине, например, Британия пытается в школах переводить предметы в игровую форму, сделав это уже для десяти процентов предметов. Новый человек, как видим, требует более трепетного отношения к себе.

Вербальная цивилизация также создала книгу по правилам массовой культуры, где развлекательность была на первом месте. Но для основного массива книг развлекательность стояла на втором месте, а на первом были знания. Индустриализация и оборона как два основных «заказчика» типа человека XX столетия продиктовали цель в виде знаний. Это же делала и холодная война, которая была войной идеологической, войной идей. Человек XXI столетия расслаблен и управляется развлекательностью. Он все более любит свое правительство за то, что оно дает ему новые телесериалы и видеоигры.

Массовая культура заменяет стране пропаганду. Чем лучше развита в стране массовая культура, тем ею легче управлять, поскольку все сидят у экранов, а не ходят по улице с протестами. Страна с сильной массовой культурой захватывает с ее помощью другие страны. Недаром ЦРУ спонсировало выставки американской абстрактной живописи по всему миру. СССР проиграл США именно в поле массовой культуры: западная культура, как и быт, легко победили советские. Приоритет советской высокой культуры не смог никак помочь, поскольку высокая культура всегда более элитарной, а тут речь идет о том, что каждый бы хотел подержать в своей руке.

Переслегин писал по поводу открытия музея братьев Стругацких: «Во время холодной войны у нас был один мир будущего, у них — другой. Сейчас у нас тоже вроде есть противостояние, но вопрос: а что же мы делим? Они говорят — впереди глобальное рыночное будущее, мы говорим — впереди глобальное рыночное будущее, и получается, что мы делим деньги. Но если за будущее можно многое потерять, вплоть до своей жизни, то за деньги мне, например, совершенно неохота ее терять. Возникает вопрос: наше отставание по отношению к Западу —  конечно, технологическое, но я отношусь к этому спокойно, — технологии всегда можно украсть, не удастся украсть — можно купить, нельзя купить — можно, на худой конец, даже самим сделать. Есть инфраструктурное отставание, но не факт, что в ближайшем будущем мы будем так уж зависеть от инфраструктуры в сегодняшнем понимании. А вот отставание в концепциях — это очень важно. С 80-х годов ХХ столетия американцы создали как минимум две сильные концепции — концепцию (по счастью, уже покойную) устойчивого развития и конца истории, и концепцию технологической сингулярности — тоже не бог весть что, но это было два новых шага. Мы же за это время потеряли модель Ефремова — Стругацких и не сделали ничего нового».

Здесь фантастика предстает уже как способ проектирования будущего, который ничем не отличается от научного и не менее важен. Сегодняшнее постсоветское пространство не задумывается над тем, какое будущее оно строит.

Книга в современном мире оказалась не столько трудной для чтения, как ненужной. У человека, перегруженного информацией, нет нужды в книге. Она действительно не дает ему ничего нового в плане фактической информации. Но художественная книга ценилась не за факты, а за социализацию, эмоции, за косвенное обучение взаимодействию с другими людьми. Красная Шапочка, нарушая правило не говорить с чужими, приносит беду в свой дом. Еще шесть тысяч лет назад была найдена форма передачи информации в виде сказок (см тут, тут, тут, тут и тут).

Они обладали и развлекательностью, и информативностью, которая могла модифицировать поведение в нужную сторону. Сказки несут более древние представления наших предков, чем античность или христианство. И сказки, кстати, подсказывают ученым, что праиндоевропейский язык зародился не на территории современной Турции у неолитических фермеров девять тысяч лет назад, а в украинских степях, поскольку герой «кузнец» мог появиться только тут, где жили скотоводы и умели работать с металлом, то есть уже в бронзовом веке шесть тысяч лет назад. Кстати, наиболее авторитетный среди американских естественников журнал Science тоже часто делает отсылки на украинские степи, когда говорит о месте возникновения праиндоевропейского языка.

Мы сталкиваемся сегодня с новой трансформацией процессов чтения. Современные студенты активно уходят от чтения классической литературы XIX и XX веков, поскольку им тяжело читать длинные тексты, которые к тому же являются и более сложными. Вулф считает, что нас должно беспокоить не их «когнитивное нетерпение», а «потенциальная неспособность большого числа студентов читать с уровнем критического анализа, достаточного для понимания сложности мыслей и аргументов, которые есть в более продвинутых текстах». Это нечто похожее на разницу в восприятии высокой и массовой культуры. Массовую культуру может воспринять каждый, а для восприятия высокой культуры необходимо определенное обучение.

Сегодня пришел новый тип чтения — «скольжение» (см. работы: Liu Z. Paper to Digital. Documents in the Information Age. — Westport — London, 2008; Liu Z. Reading behavior in the digital environment: Changes in reading behavior over the past ten years // Journal of Documentationю — 2005. — Vol 61. — N 6). После первого предложения человек пробегает текст глазами, не оставляя времени на глубокое чтение. Реально люди сегодня тратят на чтение больше времени, что связано как с информационным взрывом, так и с дигитальными технологиями. При этом подчеркивается, что до 1800 года люди читали интенсивно, у них было две-три книги, которые они многократно перечитывали. После люди стали читать экстенсивно — много книг и более поверхностно. Кстати, об этом же феномене чтения / перечитывания в свое время писал и Лотман.

Чтение с экрана характеризуется скольжением, поиском ключевых слов, одноразовостью и нелинейностью, а также отсутствием устойчивого внимания. Исчезает также глубокое и концентрированное чтение. То есть как в XIX веке люди стали читать более поверхностно, так и в XXI веке углубленное чтение вновь потерпело поражение.

Эдмудсон, посвятивший много работ изучению чтения, задает вопрос: «Мы, гуманитарии, спрашиваем себя, а нас спрашивает все общество. Что мы можем дать студентам такого, что профессора экономики или бизнес администрирования дать не могут? Что мы предоставляем как индивиды в наших аудиториях, чего не могут дать компьютеризированные курсы?».

И это он говорит на не очень приятном фоне. Япония и Австралия резко сокращают программы по социальным и гуманитарным наукам в своих государственных университетах, вплоть до закрытия таких программ. Сегодня им нужно только то, что может дать быстрый вклад в экономику.

Будущее приближается быстрее, чем мы думаем. Мир неумолимо движется к перекрестку, на котором произойдет смена правил игры. Сильные страны пытаются сформулировать эти правила под себя. Остальным придется подчиниться вне зависимости от их желания.

Будущее хорошо строят те, кто читал в детстве книги о будущем, поскольку они уже готовы к нему. У Хаксли есть хорошая фраза: «Не стоит становиться взрослым, не прочитав всех детских книг».