Сегодня борьба с фейками реализовалась не только в разного вида курсах медиаграмотности, но дошла даже до уровня игры (см. тут, тут и тут). Это сделал Рууд Остервуд из Нидерландов. В свое время, еще в университете он совместно с радиостанцией 3FM создал аналог российской фабрики троллей и добился того, что все поверили, будто бы один из перерывов на ланч будет отменен. Еще учась в университете, он писал рекомендации голландскому МИДу относительно борьбы с фейками.

В своей магистерской работе Остервуд приходит к выводу, что дезинформацию и пропаганду — как и другие виды манипуляций — аудитории трудно различать. Так что он предпочитает размещать дезинформацию под шапкой пропаганды.

Проблема неразличения типов сообщений, уходящих от правды, не связана, как нам представляется, с неразработанностью определений. Это проблема того же порядка, что и нечеткое разграничение операций влияния, информационных операций, психологических операций и так далее. Все они принадлежат к сфере воздействия с помощью отклонения от правды. На практике их различия — в нюансах, а также в ведомствах, под чьей шапкой осуществляется тот или иной тип воздействия. Отличаются практикой. Бизнес, МИД и Министерство обороны, опираясь на свою практику, видят свои модели воздействия. А практика не так легко перекодируется в теорию.

Рууд Остервуд базирует свое исследование на книге Каннингема «Идея пропаганды: реконструкция». Каннингем считает, что много пишут об истории пропаганды, но не задумываются над идеей пропаганды (см. Cunningham S.B. The Idea of Propaganda: A Reconstruction. — Westport, 2002). Его же интересует эпистемология и этика пропаганды. Он считает, что пропаганда исходно, первично и неизбежно является философским понятием. Философия пропаганды для него — это феномен массового убеждения или символического влияния (см. Cunningham S.B. The Status of the Propaganda Theorist: A Rejoinder // Informal logic. 1994. — Vol. XVI. — N 2).

Джон Браун видит два возможных взгляда на пропаганду — моральный и нейтральный. Он считает, что разрешить противоречие между этими двумя взглядами невозможно, поскольку пропаганде, как и порнографии, сложно дать определение. Пропаганда настолько сложна, что в ней больше вопросов, чем ответов. Часто, например, публичная дипломатия госдепартамента ничем не отличается от пропаганды.

XXI столетие сделало фейки новой формой пропаганды. С фейками пытаются бороться, даже не понимая их.

В некоторых странах отсутствие новостей предпочитают фейкам. Ведется борьба с дигитальными платформами, критикующими власть. Франция и Германия пытаются бороться с фейками на законодательном уровне.

Сегодня на смену статьям пришли серьезные монографические исследования фейковых новостей. Однако и их авторы иногда останавливаются в замешательстве из-за невозможности четкого определения фейка. Например, следующее предостережение: фейковые новости являются «неопределенными, политически опасными, когда используются как тактический термин разными партиями, неотличимыми от предыдущих форм пропаганды, дезинформации и ошибочной информации (misinformation)» (см. A Field Guide to “Fake News” and Other Information Disorders. — Amsterdam, 2017).

То есть современный научный аппарат не дает возможности отделить фейки от нефейков. Тогда в чем можно винить простых потребителей информации?

Вот фраза из другого монографического исследования: «Использование фразы "фейковые новости" в политическом поле для легитимизации или делегитимизации признанных новостных источников указывает на то, что эта борьба ведется за большее, чем просто модерирование контента. Скорее, речь идет о том, кто будет решать, какие типы политического и новостного контента должны усиливаться в онлайне. Дискуссии о "фейковых новостях" заставляют политиков выступать против признанных медиаорганизаций, журналистов — против альтернативных медиа вебсайтов, рекламных фирм — против брендов, а правительства — против государственных и негосударственных пропагандистов».

Из всего этого следует иное понимание фейков — это не только и не столько лживые сообщения, но и те, то не в мейнстриме. Если пойти еще дальше, то это конкурентное понимание новости, пришедшее вместе с соцмедиа. Вероятно, такая точка зрения возможна, если мы оставим за пределами рассмотрения индустриальное порождение фейков времен президентских кампаний в США или во Франции.

Тогда у нас получится три варианта:

- новости из признанных источников индустриального характера,

- новости из альтернативных источников типа соцмедиа,

- новости из индустриальных источников, мимикрирующие под новости соцмедиа.

Авторы предлагают свой путь построения классификации:

- по интенции создателя фейков, то есть когда новости содержат сознательно фальшивую информацию. Кстати, это наиболее частотная характеристика, которая встречается у многих;

- классификация по типологии (это классификация отсюда) — обман, пропаганда и троллинг направлены на обман; сатира и юмор — нет, и это важно, поскольку разные типы требуют разного реагирования. У самих авторов речь идет о двух типах мотивов — с целью обмана или с финансовой целью, но обе цели могут и совпадать;

- по характеристикам фейковых новостей, используемых либо модераторами-людьми, либо машинными системами для распознавания фейков.

Странный феномен фейков состоит также и в том, что минуту назад их как бы и не было, а потом все только о них и говорят. Мир практически не был готов к переходу от традиционных медиа, имеющих институт проверки на достоверность, к соцмедиа без границ.

Сэр Джулиан Кинг, комиссар по безопасности ЕС, называет фейковые новости стратегической опасностью для ЕС. При этом подчеркивается, что они становятся опасными, когда люди теряют веру в свою политическую систему. И это интересное и важное замечание, потому что можно вспомнить, что и СССР развалился тогда, когда люди потеряли веру в его политическую систему. Она стала ритуальной, перестав быть настоящей.

Экс-министр обороны США Панетта сказал о работе Вудворда и Бернстейна, которые в свое время написали книгу о Уотергейте, а теперь выпускают книгу о Трампе в Белом доме: «Их основная экспертиза была в попытке найти правду, но в наше время факты подвергаются атаке. Они имеют дело с более сложным миром, где сам факт того, кто они, уже не несет того уровня уважения, что раньше».

Мир перешел от индустрии факта к индустрии фейка. И самое главное, что обычный потребитель информации не ищет фактов, он спокойно сам распространяет фейки, поскольку они более соответствуют его модели мира. У индустрии фактов была небольшая армия журналистов, у индустрии фейков миллионы читателей, каждый из которых одновременно является и журналистом.

По этой причине борьба с фейками максимально затруднена. Это временами становится войной с самими потребителями информации, поскольку они выполняют роль переносчиков фейков.

Но бороться все равно приходится, поскольку, например, в волнениях в Шарлоттесвилле (США, 2017) тоже нашли российский след (см. тут, тут, тут и тут). И это произошло уже после американских президентских выборов.

Проанализировав три миллиона твитов, исследователи увидели скачки активности, в том числе один из них летом 2017-го, приведший к столкновениям в Шарлоттесвилле (см. тут и тут)

fivethirtyeight.com

Фейки пришли внезапно и незаметно, но заполонили все информационное пространство, как будто существовали в нем всегда. Пока они побеждают правдивую информацию, ведь для распознавания фейков требуется сложный инструментарий, которого нет у рядового потребителя. Как нет у него и лишнего времени на это. Более того, такой инструментарий ему и не нужен: фейки рассказывают о том, что он и так хочет услышать.