Исторически разные эпохи имеют свои собственные стандарты поведения, обязательность разных эмоциональных реакций. Например, древние греки и римляне не знали сегодняшней широкой улыбки, даже такого слова не было в латыни. Такая улыбка становится распространенной с восемнадцатого столетия, когда получила распространение профессия дантиста.

По этой причине Л. Бэрретт предлагает теорию конструирования эмоций, акцентируя, что эмоции каждый раз конструируются, поскольку не передаются генетически [Barrett L.F. How Emotions Are Made. The Secret Life of the Brain. - New York - London, 2017].

Кстати, в своей книге она подчеркивает, что американская программа на 900 миллионов долларов по считыванию эмоций с лиц прибывающих в аэропорты пассажиров провалилась, поскольку за ней не было реальных научных оснований. В книге есть отдельная глава именно о мифе универсальных эмоций. А общее ее мнение таково, что эмоции и выражение лица не так однозначно связаны.

Все это результат социального обучения. Во времена СССР мы считали, что государство слишком много времени уделяет нашему воспитанию. Школа имела не только уроки, но и кружки по политинформации. Каждый проходил соответствующий обряд инициации, становясь поочередно октябренком, пионером, комсомольцем. Этот статус был для всех почти обязательным, выступая в роли определенного возрастного нормирования поведения, отвечая на вопрос, что такое хорошо и что такое плохо. Однако потом членство в КПСС, наоборот, становилось ограниченным для немногих.

Медиа рассказывали не столько о конкретных личностях, как о социальных ролях, под которые нужно было подстраиваться, к которым следовало стремиться. Соответственно, переосмыслялись события. Например, гибель «Челюскина» стала победой – спасением челюскинцев, тогда же возникли первые герои Советского Союза.

Эти процессы облегчало то, что в то время все знали одно и тоже, смотрели одни фильмы и ели одно мороженое. Это была эпоха победы одного поведения, причем нормированного не горизонтально, а вертикально – сверху. Советский Союз справедливо боялся горизонтального нормирования как неуправляемого. По этой причине советский человек большую часть времени проводил в реальном или виртуальном коллективе, ощущая на своем плече его тяжелую длань. Горизонтальными коммуникациями в советское время передавались слухи и анекдоты, поэтому их неконтролируемость была очевидна.

Социальные медиа привнесли сегодня противоположные процессы горизонтального нормирования. Причем они активно стали наращивать свой вариант общего пространства, который до этого создавался только контролируемой информационной средой.

М.Кронгауз пишет, например, в этом плане о мемах: «Шнур, Оксимирон – просто как примеры – пробили эту стену между виртуальным пространством, создаваемым “Первым каналом”, и реальностью за окном. Можно не замечать 100-тысячный митинг, сказать: было три тысячи. Но миллионы, десятки миллионов просмотров одного клипа не замечать уже никак нельзя. Есть “авангард Первого канала” в виде Урганта, который активно заигрывает с интернетом» (см. также тут).

Медиа утратили функцию прямого управления нами, хотя сохранили функцию косвенного. Когда ЦК КПСС заменили Анджелиной Джоли с бесконечным списком ей подобных, управляющие сигналы остались, хотя появился выбор, кого из них слушать.

Наше внимание к социальным медиа можно понять с помощью условного понятия социальной безработицы, когда управляющие сигналы социума потеряли свою определенность. Нас всех в определенной степени лишили социального руководства, если сравнивать со временем СССР и с более ранними периодами.

Современный человек, лишенный религии и идеологии, получает свои социальные импульсы из потока информации, порождаемой медиа. Это совершенно разноплановые потоки из разных источников, из которых очень трудно выйти на правила. Скорее такими правилами начинают становиться телесериалы, однако в современных сериалах появилась новая характеристика, главными героями в них могут быть отрицательные персонажи.

Сегодняшний человек получил техническую замену своего социального существования, диктующую правила социального поведения в социальных платформах. Например, как пишет Д. Стрейтфельд в NewYorkTimes, Амазон диктует, как люди покупают, Гугл – как получают знания, а Фейсбук – как они общаются.

Но, к сожалению, и это еще не все, ведь, по сути, они очень серьезно продиктовывают не только как, но и что – контент также оказывается заданным ими. К примеру, Гугл очень четко своими алгоритмами выносит на первое место одни типы информации и знаний, оставляя другие за бортом внимания обычного потребителя. Утрируя, можно сказать, что они занимают позицию не только «гигантов передачи», но и «гигантов мысли», точнее сказать, что за счет своего доминирования в физических процессах передачи они становятся доминирующим и в области контента.

Даже нахождение в другой физической среде меняет наше эмоциональное реагирование. Например, исследование Гэтвикского аэропорта в Лондоне показало, что 15% мужчин и 6% скорее плачут во время просмотра фильма в полете, чем дома. А одна из авиакомпаний выпускает предупреждение по поводу эмоционального самочувствия перед просмотром на борту.

Так что, перед нами еще одна опасная сторона современного медиапродукта. И их число все возрастает. Сегодня пишут о том, как соцсети, например, Фейсбук, следят за нами. Информация оттуда активно используется для построения успешных избирательных кампаний, что показали выборы как Обамы, так и Трампа, как и обеспечили голосование по выходу Британии из ЕС.

Победные реляции о счастье, пришедшем с информационными технологиями, прерываются исследованиями о том, что:

- смартфоны разрушают процессы внимания и мышления,

- Твиттер ведет к ментальным отклонениям,

- Фейсбук порождает депрессию [см. тут и тут],

- Инстаграм вообще является наихудшей по ментальным последствиям социальной сетью,

- особенно опасны социальные медиа для молодежи,

- в принципе, выделены в отдельную область психические расстройства, связанные с социальными медиа [ см. тут, тут и тут].

Следует также напомнить об общем упадке информационной достоверности современного мира. Этот новый статус передает необходимость включения в словари нового понятия «фейковых новостей». Их словарно задают следующим образом: «фейковые новости – это фальшивые новостные сообщения, часто носящие сенсационный характер, создаваемые для широкого распространения в онлайне для порождения дохода от рекламы из-за возрастающего трафика или для дискредитации официального лица, политического движения, компании и т.д.».

Системы визуального распознавания лиц теперь дают широкие возможности для определения по изображению террористов и педофилов (Израиль), преступников (Китай), российский сайт Je Suis Maidan (jesuismaidan.com) демонстрирует распознавание участников протестных акций, стэнфордские ученые разработали систему распознавания сексуальной ориентации на базе изображения.

От соцсетей, поскольку они плохи, предлагают в принципе отказываться, чему есть первые опыты. Предлагается в связи с этим даже свой набор правил. Исходной идеей стало то, что самым сильным является давление окружения, а соцсети стали таким мегафоном для такого давления. В ответ возникают такие правила как бы «коммуникативного поведения», хоть такой термин и не звучит [см. тут и тут]:

• я не должен говорить что-то только потому, что все вокруг делают это,
• я не должен говорить о вещах, о которых знаю мало или ничего,
• я не должен говорить о проблемах, которые будут полностью забыты через несколько недель или месяцев людьми, которые в этот момент усиленно требуют отклика,
• я не должен проводить свое время в среде, где меня заставляют говорить без знания предмета,
• если я могут привнести в проблему жар, но не свет, мне, вероятно, лучше промолчать,
• частные коммуникации могут быть более важными, чем публичные,
• отложенные коммуникации, происходящие тогда, когда люди имели возможность подумать и успокоить свои эмоции, почти всегда более ценны, чем немедленные реакции,
• некоторые разговоры более значимы и результативны в комнате или за обеденным столом, чем посреди главной улицы.

Это слова А. Джекобса, последняя книга которого Howtothink получила в NewYorkTimesпозитивную рецензию от Д. Брукса, который увидел в ней продолжении линии Р. Талера, одного из создателей поведенческой экономики и Нобелевского лауреата этого года [30].

В заключение снова о новой тенденции – ухода от социальных платформ. Джастин Розенстейн, который был создателем идеи «лайков» в Фейсбуке, входит в число так называемых «отказников» Силиконовой долины, которые не ставят на свои телефоны никаких приложений. Это связано с тем, что люди, как показывают исследования, обращаются к ним в течение дня в среднем 2617 раз.

«Лайки» дают человеку мгновенное удовольствие от общественного признания его действий, но они же позволяют Фейсбуку четче выстраивать его ментальную структуру.

Нир Эял, изучающий то, как соцсети вырабатывают привычки, говорит: «Используемые технологии превратились в принуждение, если не в зависимость. Это импульс проверить уведомление о сообщении. Это тяга посетить всего на несколько минут YouTube, Facebook или Twitter, а потом увидеть себя за этим же занятием через час».

Он подчеркивает при этом, что все это было запланировано дизайнерами. Негативные эмоции также используются как «триггеры»: «Чувства скуки, одиночества, разочарования, замешательства и нерешительности часто провоцируют легкую боль или раздражение, подсказывая почти мгновенное и часто бессмысленное действие, чтобы подавить негативное ощущение» (см. также некоторые его выступления [см. тут, тут, тут, тут, тут, тут и тут]).

Дж. Твендж заговорила вообще о потерянном поколении, имея в виду родившихся с 1995 по 2012 [см. тут и тут]. У них вверх пошли показатели одиночества и депрессии, в то время как удовлетворенность жизнью и счастье пошли вниз. Одновременно падает желание встречаться с друзьями лично. Все это коррелирует с тем, сколько времени они проводят в онлайне в социальных медиа и играх.

Соцсети по сути стали технической попыткой управления чувствами человека, причем все делается так, чтобы человек не мог потерять связь со своим технизированным «я». Чем больше мы находимся в онлайне, тем сильнее меняется наше «я».