Айенгар в свое время выделял эпизодические и тематические типы новостей (Iyengar S. Is Anyone Responsible? How Television Frames Political Issues. — Chicago etc., 1994). Эпизодические рассказывают об одном событии, тематические — о ряде, рассматривая как бы тренд подобных событий. Эпизодические — акцентируют индивида, тематические — общество. Эпизодические говорят, как человек мог исправить проблему, тематические — как общество могло бы это сделать (см. тут, тут, тут и тут).

Мы можем легко понять, как это работает, если представим два возможных взгляда на ситуацию / проблему: с точки зрения человека и с точки зрения общества. И тогда у нас окажется виновным либо человек, либо общество. В результате среди новостей у нас идет преобладание эпизодических, а не тематических. И не только потому, что легче рассказать о единичном случае, чем собрать их множество, добавив туда мнение экспертов, например. Но еще и потому, что в случае эпизодических новостей виноват будет человек, а в случае тематических — общество или государство.

В эпизодических новостях нет контекста, который бы позволил взглянуть на ситуацию более широко, нет статистики, которая бы позволила увидеть закономерности вне роли человека. В результате два типа новостей выстраивают два типа мира. Например, в одном из исследований приходят к выводу, что читатели эпизодических новостей испытывали больший пессимизм и считали, что преступность носит случайный характер.

Важное влияние на наше мышление имеют и метафоры, также являющиеся своеобразными фреймами, которыми мы оформляем ситуацию. Это все началось с работ Лакоффа о роли метафор (Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live By. Chicago, 1980). В принципе, его роль в развитии ряда новых областей гуманитарной науки явно недооценена, а ее реально можно сравнить с ролью Хомского.

В серии работ Тибодо и Бородицкой показано, как выбор той или иной метафоры для описания события кардинально меняет наше отношений к ней (см. тут, тут и тут, см. также тут). У них этот феномен получил название метафорического фрейминга.

Например, студенты должны были читать два сообщения о повышении уровня преступности во вполне конкретном городе. В одном из них преступность описывалась как «дикий зверь, охотящийся в городе», в другом — как «вирус, заразивший город». Студенты должны были предложить решения, как снизить преступность. В случае «зверя» 75 % студентов предлагали тюрьмы и наказания, а 25 % — социальные реформы. В случае «вируса» 56 % считали, что надо усилить правоприменение, зато 44 % хотели социальных реформ. Кстати, когда испытуемых спросили, что повлияло на них в решении, только 3 % назвали метафорическую составляющую сообщения. Все это отражает известную истину, что как яхту назовешь, так она и поплывет...

В другой своей работе они увидели связь между политическими предпочтения испытуемых и их решениями. Республиканцы избирали применение закона чаще (55 %), чем это делали независимые (33 %) или демократы (32 %). Демократы и независимые также сильнее оказывались под влиянием фрейма, чем республиканцы.

Их общий вывод таков: «Метафорические фреймы играют важную роль в рассуждениях, поскольку они неявно утверждают такое представление проблемы, которое подталкивает к конкретному решению. Поскольку проблемы социальной политики имеют множество аспектов и достаточно сложны, метафорические фреймы могут быть особенно привлекательны в политических рассуждениях. В большом и неопределенном проблемном поле трудно оценить или отвергнуть метафорический фрейм или подметить, какие аспекты проблемы фрейм может отторгать. И поскольку метафорические фреймы с необходимостью отбирают и сводят информацию в концептуальную структуру, они могут создавать привлекательное освобождение от когнитивной сложности, присущей проблемам социальной политики. Концептуальное структурирование может вести к новым решениям, но оно одновременно означает, что принимающие решение менее вероятно смогут сопротивляться концептуальным структурам, предлагаемым в метафорах».

Это очень важные выводы. Они говорят о серьезных возможностях по влиянию на индивидуальное и массовое сознание, поскольку метафоры очень привлекательны и сразу овладевают нами. А новости могут строиться на определенном метафорическом стержне.

Кстати, еще один из выводов был таков, что даже минимальная метафора из одного слова может менять представление людей о реальных объектах, что говорит о том, что у людей нет представлений о сложных проблемах типа преступности, поэтому они могут их легко менять.

Изучение фрейминга называют в качестве основного направления в анализе политических коммуникаций. Фрейминг является «организующим» принципом, позволяющим понять, как структурируется новостной контент. Наиболее ярким примером была «война с террором» при описании вторжения в Ирак. Кстати, Лакофф всюду писал об этой метафоре как о выгодной для власти, поскольку «оккупация», например, имеет окончание, а «война с террором» — нет, ведь она является войной со способом действия.

Нельзя просто войти в войну, считает Смит. Элиты должны опираться на имеющиеся культурные коды, чтобы мобилизовать поддержку и легитимизировать военные действия (Smith P. Why War? The Cultural Logic of Iraq, the Gulf War, and Suez. — Chicago etc., 2005). Нужен соответствующий нарратив, который задает понимание мира вокруг в связи с изменившейся расстановкой сил.

Эту идею, например, иллюстрирует Россия, которая уже несколько лет держит население в телевизионном напряжении по отношении к Украине, «вытащив» в самом начале культурный код с «фашистами-карателями-неонацистами, захватившими власть в Украине», против которых ей пришлось направить свой удар.

Такой же поиск идеи был и в случае участия Британии во вторжении в Ирак, против которой была развернута критика. Как пишет Смит об оппонентах: «Каков был нарративный жанр этих критиков? Оперируя близкой миметической перспективой, они беспокоились о Соединенном Королевстве, следуя международному законодательству, беспокоясь о наявности доказательств и информации, о необходимых консультациях с парламентским и военным мнением, о взвешенных и предусмотрительных шагах. Но это модель мира банковского менеджера».

Есть и такое наблюдение, что гражданское общество не вырабатывает новых интерпретационных схем в случае кризиса, а использует старые культурные коды по отношению к новым событиям и акторам.

Это британский вариант вступления в войну. Вот американский: «Война с террором описывает невнятного врага, выступает против "тактики", не имеет четкого понимания успеха, привилегий государства и статус-кво — кто "мы" и кто "они", против которых "мы" — тем самым вырывая проблему из политического, экономического и исторического контекста. И эти проблемы не получили внимания в американской            прессе. Фактически журналисты легко адаптировались к этой перспективе со всем ее обсуждением союзников, фронтов, границ и национальных угроз» (Reese S.D., Lewis S.C. Framing the War on Terror. The internalization of policy in the US press // Journalism. — 2009. — Vol. 10. — I. 6).

И еще: «Война с террором была не просто политическим ярлыком. Она имела мощный организующий принцип, и поскольку журналисты разделяли этот способ структурирования мира, как показывали их репортажи и анализы, и это создавало благоприятный климат в новостном дискурсе для военной акции в Ираке. Исходный фрейм "мы против них", затемнявший проблему государственного насилия и создававший широкий набор недифференцированного террора" облегчал восприятие Ирака как как законного ответа на 11 сентября» (Reese S.D., Lewis S.C. Framing the War on Terror. The internalization of policy in the US press // Journalism. — 2009. — Vol. 10. — I. 6).

Получается, что перед нами более серьезная проблема, чем кажется на первый взгляд. Журналисты не видят иной перспективы, кроме той, что задана властями, а она подобрана так, чтобы помочь властям. Следует напомнить, что подобное программирование тогда осуществлялось не только в отношении информационного пространства, но и в отношении виртуального пространства. Роув, будучи ближайшим советником Буша, дважды летал в Голливуд для встреч с продюсерами, режиссерами, сценаристами. Естественно, он не мог диктовать, какими должны быть конкретные сюжеты, но общий взгляд, акцентирующий «мы против них» был продиктован, и агент ЦРУ, например, больше не занимался торговлей наркотиками, а спасал президента.

Слова Роува передают следующим образом. Он предположил, что «индустрия будет делать множество вещей сама, но он также увидел возможность сделать нечто вместе» (см. тут и тут). По аналогии с военно-промышленным комплексом была найдена фраза «голливудо-промышленный комплекс».

Но были и более конкретные предложения со стороны Роува на этих двух встречах в октябре и ноябре 2001 г. (Mirrlees T. Hearts and Mines. The US Empire’s Culture Industry. — Vancouver etc., 2016):

- фильмы должны акцентировать, что это война не против ислама, а против терроризма,

- необходимо сплотить американских граждан вокруг флага, чтобы потенциально помочь рекрутированию в армию,

- подчеркивать, что и войска, и их семьи нуждаются в поддержке,

- подавать атаки 11 сентября как выступление против цивилизации, что требует глобального ответа,

- акцентировать, что дети должны быть уверены в безопасности в случае атак,

- глобальная война с террором — это правильная война против сил зла, а не война между дружескими и цивилизованными государствами.

Это целая книга, в предисловии которой автор Миррлис отрицает сложившийся миф об антагонизме между властью и культурной индустрией. Кстати, книга называется Hearts and mines («Сердца и мины»), что является трансформацией известной пропагандистской целевой установки Hearts and minds («Сердце и разум»). В принципе, это целая проблема функционирования Голливуда в роли пропагандистской машины (см. некоторые исследования тут, тут и тут).

Для полной картины нам остается добавить и просто автоматическое влияние уже готового виртуального продукта на восприятие информации. Ярким примером такого рода стало в головах американцев сопоставление событий в сериале «Карточный домик» и президентских выборов Трампа (см. тут, тут, тут и тут). В головах граждан возникают разного рода прямые параллели между Андервудом и Трампом.

Новостной поток направлен на формирование картины мира человека. Конечно, это происходит косвенно, в прямом понимании мы слышим и видим рассказы о происходящем. Но несказанное прямо восполняется и достраивается нами до полной картины. Понимание новостей в одном ключе ведет к одному решению, в другом — к другому, влияя на наш разум вне контента.