Мир прошлого базировался на единичных свидетельствах каких-нибудь путешественников, которые могли  видеть единорогов или двухголовых людей. Здесь сам человек и был фильтром достоверности. Изобретение печати увеличило число источников, но и возросла ответственность за достоверность. Теперь за это отвечал авторитет автора или издания. Потом появление желтой прессы вновь размыло эту связь достоверности с изданием.

Множественность  источников социальных медиа уничтожила достоверность на корню. Ее статус резко понизился, поскольку правдой теперь могло стать все. Так происходит еще и потому, что проверить такое большое количество сообщений очень трудно, а официальная ответственность за правдивость, которая была, например, у классической газеты, исчезла. Советская модель просто не пускала в любой вид циркуляции сообщения, которые противоречили удерживаемой модели мира. Условный пример: никогда бы не получило циркуляции сообщение о неблаговидном поступке, например, секретаря обкома.

Эти три этапа можно представить в следующем виде:

 Переизбыток информации, возникший из-за множества источников, генерирующих информацию, возникших в социальных медиа и интернете в целом, привел мир не только к постправде, когда дважды два не всегда стало равняться четыре, но и к феномену  троллинга. Это процесс, когда одновременно с атакой на информацию, воспользовавшись ею, идет атака на человека, которая часто опирается на анонимность  источника атаки. Особенно больно бьет тот, кто знает, что он никогда не получит ответа.

Для понимания информационной экосистемы Клер Уордл предлагает различать следующее:

• разные типы контента, которые создаются и передаются,
• мотивации тех, кто создает этот контент,
• способы распространения контента.

Она же предложила в своей статье в Columbia Journalism Review шесть типов дезинформации, опираясь на материалы президентской кампании 2016 в США. Нам они показались достаточно логичными. Они таковы:

1) реальный материал, используемый не в том контексте, то есть правильный контент в неправильном контексте, примером является показ мигрантов, пересекающих границу Мексики и США, в то время как на самом деле это происходит между двумя африканскими странами; можно добавить свежий материал из фильма Стоуна о Путине;

-  псевдосайты, выглядящие как настоящие бренды, в кампании фигурировала новость от АВС, чего на самом сайте на АВС не было;

- фейковые сайты - пример - Папа Римский, благославлявший Дональда Трампа на президентство делал это с фиктивного сайта WTOE 5 News, который описывает себя как «фантазийный новостной сайт»;

- фейковая информация не соответствует действительности, но она делается очень привлекательной, чтобы выступить в роли мемов, поэтому она может получить вид графики, видео, фото, а не только текстов;

- манипулятивный контент, когда реальная информация «исправляется»;

- пародийный контент нельзя алгоритмически понять как фейковый.

Конечно, это привычная по несистемности гуманитарная классификация, когда каждый тип выделяется по своим собственным параметрам, а не по характеристикам общим для всех типов, но она выглядит как достаточно полная на сегодняшний момент.

Однако в своей новой статье, с которой мы начали рассмотрение, она пересмотрела свою классификацию, сделав из нее теперь семь типов отклонений от нормы:

• пародия или сатира: нет цели нанести вред,
• обманный контент, направленный на нанесение вреда индивиду или проблеме,
• самозванный контент, когда источники принимают названия известных,
• псевдоконтент - стопроцентно лживый и призванный нанести вред,
• фальшивая связь, когда заголовки, визуальная часть не соответствуют контенту,
• фальшивый контекст, когда реальный контент сопровождается фальшивой контекстной информацией,
• манипулируемый контент, когда реальная информация трансформируется в целях обмана.

Интересно, что если вдуматься, то все эти процессы принципиально отдалены от стандартного журналистского поиска информации, поскольку поиск происходит в основном в голове автора, которого интересует не соответствие реальности, а соответствие поставленной перед ним задачи воздействия.

Поисковые машины имеют очень сильные возможности для манипуляции выдаваемой информации. Сайт с информацией о поиске может попасть на первое  место, а может на сотое. До сотой выдачи никто не дойдет, до первой - всегда. Например, Гугл обвиняют в том, что в качестве первых у него оказываются «правые» сайты [см. тут, тут, тут, тут и тут].

Проблема неразличения фейков предстала и перед Фейсбуком. Практически все сейчас занялись поиском новых алгоритмов оценки, возвращением редакторов-людей вместо машин. Фейсбук убрал людей от редакторства с начала 2016, а теперь возвращает их. Та же ситуация произошла и с Гуглом. Армии троллей обходят любые алгоритмы, созданные для того, чтобы никто и никогда не смог их победить.

К. О'Нейл, издавшая книгу «Средства математического уничтожения», назвав ее по аналогии со средствами  массового уничтожения, считает, что алгоритмы работают против людей с меньшей властью. Она также говорит: «Если у вас есть алгоритм, который делает этот выбор для вас, то когда люди жалуются, - вы можете указать на этот алгоритм, сказав: это не я, это алгоритм. И кстати, алгоритм является сложным и секретным, поэтому у вас нет права жаловаться. Здесь принципиально нет ответственности. И нет ответственности в глубинном смысле - люди, которые пользуются им, сами не понимают его. Это словно стать абстрактной сущностью, которая не ответственна ни перед кем».

Она говорит также об опасности алгоритмов для демократии:  И это понятно, перед нами новый инструментарий, для которого сначала видны только позитивные результаты, а не негативные. Например, в случае Нефликса алгоритмы работают хорошо, поскольку его бизнес-модель им соответствует. В случае же новостей бизнес-модель оказалась другой, в результате возникла конфликтность.

Кстати, так у нас проявился еще один субъект, открывший ворота для фейков. То есть появление и проявление фейков имеет под собой глубинные основания.

Электронный мир неадекватен миру реальному. Вербальный мир прошлого, логоцентричность стран имели под собой то основание, что вербальность была достаточно адекватной описаниям мира. Когда мы даем чему-то имя, мы осваиваем этот объект, копируем в своей памяти его вероятные действия и наши реакции на них. На смену вербальному миру также пришел и визуальный, что привело к замене потоков: телесериалы, например, заменили для большинства потребителей романы.

Нам представляется, что первые признаки такого «разложения»  информации, приведшие через десятилетия к постправде возникли с приходом телевидения, когда визуальный поток мог не соответствовать вербальному. Например, вербальный Брежнев как лидер на визуальном экране оказывался шамкающим стариком, читающим по бумажке. И вот сразу возникают две правды, официальная и реальная. Каждый мог избирать для себя, какой верить.

Это при том, что визуальный поток всегда обладает большей достоверностью, поскольку глазам мы верим  больше, чем словам. Все религии обязательно имеют свои визуальные символы, не останавливаясь только на словах. Массив визуальной информации быстро заполоняет наши головы, к примеру, мы легко узнаем на экране лица западных актеров, хотя с трудом восстанавливаем фильмы, в которых они снимались. 

Есть еще и такой пример визуального влияния. С. Станкевич вспоминал о роли одного публицистического фильма для воздействия на нужный тип аудитории: «Еще днем мне позвонил кинорежиссер Станислав Говорухин, с которым мы дружили. Его документальный фильм “Так жить нельзя” по решению президиума Моссовета демонстрировался в нескольких кинотеатрах столицы, причем мы рекомендовали московским школам присылать на фильм старшеклассников вместо уроков по новейшей истории России. В мае 1990 года, когда Ельцина никак не удавалось избрать председателем Верховного Совета РСФСР (ему несколько раз не хватало трех-четырех голосов), был устроен показ фильма Говорухина для народных депутатов России. Моссовет прислал к Кремлю несколько десятков автобусов. Российских депутатов сразу после заседания организованно привезли на “Мосфильм” и провели в просмотровый зал. Фильм произвел на народных избранников оглушительное впечатление, особенно на депутатов из отдаленных уголков страны. На следующий день Ельцин был избран председателем Верховного Совета РСФСР с приличным перевесом голосов».

Сегодня основным поставщиком визуальной информации стал интернет. Отсюда механизм интернет-мемов, которые могут в считанные сроки охватить многих.

Информация объединяет. Зная одно  и то же, мы начинаем мыслить и действовать одинаково. Вероятно, поэтому новой инициативой Фейсбука стала цель сближения мира с помощью поддержки глобальной социальной інфраструктуры. Как можно понять из его интервью, речь идет не об объединении друзей и знакомых, как раньше, а о вхождении в значимые для людей объединения. Вот, что имеется в виду под такого рода объединениями: «Они помогают пользователям находить общие основания, дающие возможность увидеть новые перспективы, узнать лучше разные проблемы. Группы часто предоставляют индивидам личную поддержку, что дает им более широкий взгляд и понимание таких важных человеческих проблем, как изменение климата и глобальные проблемы здоровья. Предоставление доступа к общей информации и идеям недостаточно, они должны идентифицироваться с людьми, которые кажутся отличными от них, чтобы обрести новые перспективы» [Huntington S.P. Who are We? The Challenges to America's National Identity. - New York etc., 2004].

Честно говоря, это слишком серьезная задача создания новой идентичности для частной корпорации, живущей по своим собственным целям и бизнес-интересам. Именно по этой причине все время раздаются голоса об усилении подотчетности таких корпораций, тем более работающих с мозгами, а не с материальными предметами. Ведь они существуют и ставят свои цели без реального контроля. Хорошо, если цели хорошие, а если нет...

В свое время в 2004 г. у С. Хантингтона была книга о кризисе американской идентичности «Кто мы такие?» [Huntington S.P. Who are We? The Challenges to America's National Identity. - New York etc., 2004; см. также тут, тут и Holloway C. Who Are We?: Samuel Huntington and the Problem of American Identity // Perspectives on Political science. - 2011. - Vol. 40. - N  2]. С одной стороны, он говорит там о том, что мексиканские американцы не ассимилируются, что ведет к существованию двух народов, двух культур, двух языков на американской территории с разными ценностями. С другой, он пишет о появлении наднациональной идентичности у глобалистов, ведущих бизнес за пределами США. И поскольку глобальная мобильность все время растет, то их число будет увеличиваться. И получается, что модель, предложенная Цукербергом, также направлена на создание такой новой идентичности, поскольку людей как бы «отрывают» от страны проживания.

Информационные потоки, включая поисковые машины, могут формировать идентичность быстрее, чем это делали традиционные средства. Они, помимо всего прочего, гибко реагируют на интересы пользователей, чего не может сделать ни одна пропагандистская машина.