Поэтому власть везде — в Америке, России, Украине — занята удержанием такой повестки дня, которая важна для нее. Оппозиционная повестка дня сознательно замалчивается. Последний яркий пример отсутствие освещения протестных митингов в России 26 марта 2017 года на основных телеканалах. Даже как бы автоматические Яндекс-новости не внесли это событие в пятерку важнейших. Яндексу пришлось объясняться. Вот последняя фраза из этого оправдания: «Ситуация в целом непростая — мы агрегатор, и искусственно поднимать ту или иную тему в условиях молчания крупных СМИ, очевидно, не можем».

СМИ могут умолчать или, наоборот, «разогнать» тему. Но есть и другие методы. Например, СМИ могу фрагментировать действительность по-иному, тогда в результате будет совершенно иной объект, разрешающий принципиально другие действия с ним. Например, митинг компартии демонстрировал на телеэкране пришедшую туда женщину с козой или старика с портретом Сталина в руках. Сконструированный таким образом митинг акцентирует только одно реагирование — как на «ушедшую натуру» политического поля.

Другой пример — толпа радикалов с факелами в руках на улице становится символом наступления фашизма. Реально они могут выйти за какие-то другие цели, но акцент на факелах на фоне ночного города и соответствующие комментарии порождают единственно возможную интерпретацию.

Мы назовем этот прием фрагментированием, за которым следует новая «сборка» события уже на экране. Телевидение конструирует событие из новых фрагментов. Этот вариант конструирования новости четко программирует реакции зрителей.

Для описания события создается новый «алфавит», удовлетворяющий целям коммуникатора. Событие будет «нарезано» на такие составляющие, чтобы из них можно было сложить нужное сообщение. Журналист, ведущий программы, эксперт повторят вербально то, что уже было сделано нарезкой.

Маченин говорит о дополнении событийной новости «ложными, высокотехнологичными, смоделированными, смонтированными подставными событийными деталями».

Мы не только живем в мире сконструированных новостей. Нужная препарированная новость может быть вытащена из прошлого, чтобы задать сегодняшнюю информационную повестку дня. Например, директор Российского института стратегических исследований Решетников сделал скандальное заявление, назвав Беларусь не только частью России, но и упомянул постановление ЦК ВКП (б) 1926 г. о создании белорусского языка [см. тут, тут, тут, тут, тут, и тут]. Все это вызвало бурю возмущения в Беларуси вплоть до официальных протестов.

Мы видим, что в любом объекте может быть найдено множество составляющих. Это могут быть характеристики из настоящего, из прошлого и даже из будущего. Вспомним типичный пример из советского времени, когда устанавливался камень с надписью: здесь будет построен студенческий городок, парк и под. И характеристика несуществующего объекта становилась предметом пропаганды, о которой можно было писать.

Важным элементом сегодняшнего восприятия является некритичность сегодняшней аудитории. Она возникла вместе с соцсетями, но это, как нам представляется, еще не говорит о прямой зависимости, а лишь о косвенной [см. тут и тут]. И хотя сети все время открывают новые способы борьбы с фейками, это ничего не изменит.

Кстати, сегодня электронный мир преподнес еще один сюрприз, помимо некритичности, когда Китай обратил в пользу государства большие возможности, нацеленные на отслеживание и коррекцию поведения [см. тут и тут]. За правильное поведение все будут получать оценки, например, за посещение родителей. В некоторых городах вывешивались списки людей с плохим и хорошим поведением. Теперь эта модель выходит на национальный уровень.

В нынешнем мире все оказалось возможным. В нем легко соседствуют зомби и космические пришельцы из виртуального мира с миром реальным. Резко вырос уровень недостоверных сообщений.

Сегодня речь идет о массовой утрате критического мышления. Хотя, с другой стороны, советскому человеку оно и не было нужно, ведь такое поведение было опасным. Однако некритичность возродилась в новых условиях. Теперь она стала опаснее, поскольку журналистов потеснили с поля источников информации, а они (и их издания) были гораздо более ответственны за свои слова. Условный пример похожей ситуации: как бы изменилась медицина, если бы в роли врачей выступили любители. Подобным же образом сегодня в роли журналистов выступили любители, что полностью меняет информационное пространство, по которому теперь гуляют волны фейковых новостей.

Управление восприятием можно увидеть и в определении того, кто и что повлияло на самого Путина в решении начать военные действия против Украины. В этом списке стоят Сергей Иванов, бывший на тот момент главой администрации, и Сергей Чемезов, глава Ростеха, которых характеризуют как возглавляющих милитаристское крыло в окружении Путина. То есть и здесь происходило невидимое нам управление восприятием.

Еще более сильно влияние медиа на детей. Изучив воздействие на детей, исследователи приходят к следующим выводам:

- чем больше сексуального контента дети видят на экране, тем раньше у них начинается сексуальная активность и тем вероятнее у них будет ранняя беременность; в другом исследовании констатируется, что сексуальные разговоры действуют на подростков точно так же, как и показ сексуальных сцен,

- есть причинно-следственная связь между увиденным насилием на экране и реальным агрессивным поведением и мыслями,

- дети видят 300 рекламных сообщений об алкоголе за год, в 80 % фильмов демонстрируется употребление алкоголя,

- как показывают исследования, имеет место перенос мотивов, в которых герои фильма курят , на подростков [см. тут и тут].

Возможный вариант визуального контроля нужен не только в отношении детей. Противодействие повстанцам также видится в контроле визуальных образов: «Стратегия противодействия повстанческому движению в целом привела к милитаризации того, что военные называют “культурой”, и в особенности к милитаризации визуальных медиа. В конечном итоге легитимность должна быть буквально и фигурально на виду у всех. Следовательно, по мнению военных, “медиадеятельность” может стать основным видом повстанческой деятельности, в то время как “разведка визуальных образов”, присутствующих в форме как статичных, так и динамических изображений, является критически важной для противодействия повстанцам».

Мы наблюдаем, что практически все сферы человеческого поведения и мышления подвержены воздействию с помощью медиа. Естественно, что политические цели также стоят в числе возможных приоритетов. Особенно наглядно это демонстрируют выборы, где хорошее знание аудитории своих возможных избирателей позволяет влиять на нее с определенной долей вероятности.

Поскольку в политике эмоциональное важнее рационального, как показывают исследования Уестена [Westen D. The political brain. The role of emotion in deciding the fate of the nation. — New York, 2007], то нейроособенностями воздействия активно занялись не только мирные, но и военные исследователи [см. тут, тут, тут и тут]. Они даже стали изучать воздействие фильмов Хичкока: во время просмотра у людей из-за ужаса на экране появляется туннельное видение, когда невозможно отвлечься ни на что другое. Для военных важным оказался вывод, что при внимании на потенциальной угрозе падает фокус на окружающем мир.

Нейроисследования постепенно становятся частью исследований в сфере национальной безопасности [см. тут и тут]. В более широком плане было признано, что нейротехнологии могут быть использованы для контроля социальной динамики [см. тут и тут].

Не уходит из поля зрения исследователей и телевизионное воздействие. Известный специалист в сфере воздействия СМИ Мутц пишет: «Сопоставление телевидения и реальности имеет тенденцию опираться на национальную и местную статистику, чтобы делать свои замечания о сверх- или недо-отражении на экране. И после некоторых размышлений нам представляется явным, что люди слабо знакомы с "реальностью", как она представлена статистически на национальном и даже на местном уровне. Вместо этого воспринимаемая реальность имеется тенденцию корениться в непосредственном окружении людей и медиа. Телевидение, вероятно, наиболее влиятельно, когда от этой реальности, а не от официальной статистики таких абстрактных объектов, как города, области или страны. Тем не менее можно ожидать, что образы страны у много смотрящих зрителей будут менее различаться, чем образы не-зрителей, поскольку восприятие много смотрящих будет смещаться в сторону телевизионной версии реальности, тогда как не-зрители вместо этого будут отражать варианты личностных сетей и местных реалий». Понятно, почему телевидение настолько важно, — оно цементирует общество, делая его более единым.

Мы живем в мире все увеличивающейся сложности. Для описания и управления им уже не подходят простые методы интуитивного порядка. Нейроисследования уже пришли в бизнес, к военным и в выборы. Именно здесь имеется тот объем финансирования, который позволяет проводить дорогостоящие эксперименты. А уже созданными и проверенными методами смогут воспользоваться и другие.