Пропаганда опираясь на физическое пространство живет и функционирует в информационном и виртуальном пространстве. Однако ее конечные цели все равно лежат в физическом пространстве, поскольку она пытается программировать будущее поведение.

Мы практически не знаем особенностей информационного и виртуального пространств. Так получилось, что информационное пространство попало в руки исключительно ученым естественных наук, хотя при создании кибернетики, например, в конце сороковых годов в этих обсуждениях, где Н. Винер был просто одним из участников, гуманитарные ученые были представлены достаточно широко. Идея кибернетики их заинтересовала с точки зрения использования обратной связи в социальных системах.

Все информационные системы (от средневековой аптеки до сегодняшних социальных медиа) выстроены на одном принципе. Информация движется в них с помощью массового входа и индивидуального выхода.  Информации всегда больше, чем ее может потребить отдельный человек, поэтому он всегда может найти что-то интересное. Назовем это принципом информационной агрегации. В агрегаторе всегда будет больше информации, чем это нужно для одного человека.

Второй принцип отражает отличие информационных объектов от объектов материальных. Передача материального объекта ведет к его исчезновению из места сберегания, чего не происходит в случае информационного объекта. Назовем это принципом вечности информации.

Однако передача информации требует материального носителя. Контроль материального носителя ведет к контролю информации. Г. Иннис называл монастыри монополистами знаний, поскольку при  переносе хранившихся там рукописей с папируса на пергамент они осуществляли цензуру, например, отбрасывали тексты Аристотеля как языческие, тем самым они исчезали из дальнейшего обихода [Innis H. Empire and communications. - Toronto, 2007]. Другой пример - министерство информации Великобритании контролировало целюллоид, который служит базой для производства кинопленки. Оно могло дать его, могло не дать, соответственно, фильм мог появиться или нет. То есть контроль физического пространства позволяет контролировать информационное и виртуальное.

Точно так действует и цензура: она физически запрещает определенные тексты, а некоторые, наоборот, за счет таких ограничений могут получать усиленную циркуляцию в обществе. Так что можно сказать, что существует принцип контроля материального носителя, который позволяет контролировать массовое распространение информации.

Четвертый принцип разграничивает долговременные объекты типа оперы от кратковременных объектов типа новости. Роман или опера имеет способность жить столетия, чего нет у новости. Они имеют интересную структуру, обеспечивающую им «долгоиграющий характер». Они описывают ситуацию на более абстрактном уровне, хотя пользуются для этого той же детализацией объектов, что и уровень новости. Кармен может быть и в новости, и в опере как вполне конкретный человек. Но, как правило, литература и искусство не пользуются точными образами людей, имея только возможные прообразы, которые подаются как реальность. По этой причине, кстати, государство столь серьезно смотрит на писателей, поскольку их продукт в идеале может пережить любое государство.

В качестве пятого принципа мы можем взять разнообразие контента, которое, в числе прочего, позволяет делать его почти незначимым для выполнения тех или иных задач. Например, акцентируется следующее: «Пропаганда часто используется не для идеологической обработки, а для сигнализации правительственной силы в поддержании социального контроля и политического порядка. Говоря более конкретно, обладая способностью привлечения значительных ресурсов для представления объединенного пропагандистского месседжа и направления его на граждан, правительство, имеющее мощную способность поддержания социального контроля и политического порядка, может посылать достоверный сигнал об этой способности, отграничиваясь тем самым от слабого правительства, тем самым запугивая массы в непрямом виде, которые в противном случае могут задуматься о протестных акциях против режима. Другими словами, такая пропаганда не предназначена для "промывки мозгов" людей конкретным контентом о том, каким хорошим является правительство, но предупреждает общество о том, как сильным оно является с помощью самого акта пропаганды».

Правда, это несомненно касается только тех систем, которые обладают возможностью «наказывать» своих граждан за непослушание. В принципе любая система может наказывать, но в демократической системе сделать это сложнее, чем в недемократической.

Энергетику всей системе информационной агрегации придают трансформирующие переходы между разными состояниями, поскольку любой из них может вносить изменения в исходное сообщение. Информационный агрегатор работает как «трансформатор», меняя сообщения в сторону, нужную для коммуникатора. Именно поэтому он и представляет интерес для всех.

Задолго до появления массовой копировальной техники Советский Союз контролировал любое тиражирование информации: от пишущей машинки до магнитофона. Здесь важен не только сам факт тиражирования, но и возможность трансформации любого сообщения в опасное для системы. Например, архив или библиотека являются нейтральными, если все имеют туда доступ. Но при наличии так называемого «спецхрана» советского времени, цензурировавшего то, что можно читать, а что нельзя, архив или библиотека начинают управлять потоками контента, что по определению им не может быть свойственно.

Государство открыто и скрытно всегда борется с носителями иной картины мира, считая их опасными для своего существования. И это как раз задача пропаганды - удерживать доминирующую модель мира, особенно в доминирующем СМИ - телевидении.

Д. Быков так прореагировал на заявление о том, что России не следует бояться утечки умов, что разные запретительные меры власти от глупости. Он говорит: «Мы напрасно думаем, что это проявление глупости — все эти запретительные законы. Это проявление тончайшей интуиции власти, потому что прекрасно эта власть понимает, что при усилении интеллектуальной активности, интеллектуальной деятельности, при появлении хоть какой-то независимой прессы, при появлении хоть какого-то интеллектуального поколения, хотя бы интеллектуальной атмосферы устаревшие политические «ноу-хау» покажут всю свою обветшалость и станет просто понятно, что эта политическая система при умном избирателе, при умном населении функционировать не может. Значит, она заботится о своей пролонгации. Она для этого очень тонкими, очень умными приёмами насаждает в обществе ощущение идиотизма, ощущение нарастающего идиотизма: “А вот запретим курить тут и запретим курить на экране. А вот объявим недействительной всю историю, начиная с такого-то года. А вот возьмём один праздник и заменим другим праздником. А вот устроим всенародную дискуссию о том, должен ли стоять на Воробьёвых горах князь Владимир”. В самом деле, это насаждение эклектики, интеллектуальной несостоятельности, абсолютной умственной безответственности. Это нормальная позиция. Вы напрасно думаете, что это глупость. Это как раз очень тонкий стратегический ход. Сегодня власти противостоит не тот, кто выходит протестовать. Вот вы говорите, что русские националисты ушли в подполье и занимаются физическими тренировками. Скажем так: русские несогласные тоже ушли в подполье и занимаются интеллектуальными тренировками. Они говорят о книжках всяких, они пытаются выучить детей. Сегодня с властью борется тот, кто возражает её интеллектуальному уровню».

В свою очередь А. Наринская видит эту проблему несколько иначе: «Я абсолютный противник теории заговора, идеи, что государство оглупляет людей, потому что дураками легче управлять. Я в такую одноходовку не верю. При этом, по факту и результату, дело к этому идет. Но вопрос “кто виноват” — очень сложный. Это встречное движение власти и интеллигентных людей, которые по разным причинам поддерживают этот тренд. Есть самоцензура, есть боязнь выбиться из налаженной колеи, есть боязнь, что о тебе не расскажут по телевизору».

Сегодняшнее будущее пропаганды просматривается также на пересечении с нейронаукой. Пропаганда не осталась в стороне от развития новых направлений, что позволило выйти на постановку совершенно новых задач. Оказалось, что изменения в сфере обеспечения национальной безопасности также привели к тому, что у военных возникли задачи, о которых они никогда раньше даже не задумывались. Например, У. Кейсбир  в своей диссертации пишет о следующей задаче: «использование военной силы для изменения, влияния и формирования культуры».

Сегодня также возникла новая единица для информационно-виртуальной войны - нарратив [см. тут, тут, тут, тут и тут]. Именно его пытаются проанализировать с точки зрения нейробиологии, чтобы «свой» нарратив сделать сильнее и достовернее «чужого».

И сегодняшний скандал с исчезновением с пьедестала почета 28 панфиловцев снова демонстрирует роль нарративов в истории. Нарративы исследуется повсеместно от Алисы Льюиса Кэррола до борьбы с экстремизмом [см. тут и Jefferies J. A fight for narratives in the battle against extremism // IO Sphere. - 2015. - Summer].

Нарратив - это способ оформления и виртуального, и информационного продукта. Военные на сегодня поняли то, что давно было известно в области литературоведения.  Б. Томашевский еще в довоенное время писал о том же, разграничивая фабулу и сюжет. Фабула представляет собой реальный порядок фактов, а сюжет - то, как они будут поставлены в художественном тексте. Анализ у военных звучит следующим образом: «Нарративы это не серии фактов, а рассказ, который разъясняет, как эти факты появились. Дискуссии об экстремизме часто фокусируются на определенных согласующихся драйверах, включая социально-экономические лишения, политические обиды, культурные контексты. Эти компоненты, несомненно, важны и сами по себе, но еще более важно то, как они получают объяснение в нарративе. Важна не просто несправедливость, а объяснение того, почему она существует».

Разработка контр-нарратива опирается на анализ идеологии Аль-Каиды, которая формулируется в следующем виде:

- мусульмане везде подвергаются атакам,

- только Аль-Каиды и ее сторонники борются с угнетателями ислама,

- если вы не поддерживаете Аль-Каиду, вы поддерживаете угнетателей.

В результате такого подхода пропаганда становится более объективно-ориентированной, ее эффективность возрастает.

Возникли и другие новые взгляды на направление возможного удара по противнику. А В. Иванов и Г. Малинецкий в своем докладе «Наука и войны будущего» заговорили об «элитных войнах»: «Oдним из наиболее опасных форматов разрушения России являются “элитные войны”. Реально страной руководят около 80 человек. Достаточно иметь возможность манипулировать этими людьми, создавать у них неадекватную картину реальности или внушить им неоправданные надежды, чтобы достичь своих целей без разрушительных кровопролитных войн. “Достать” этих людей в одних случаях можно через их собственность и банковские вклады в зарубежных государствах, в других — через родных и близких людей, создавая угрозы их жизни и благополучию, в‑третьих — через компрометирующую информацию личного характера».

Интенсивно развивается такое направление, как управление толпой. Причем это интересно не только с военной точки зрения, но и точки зрения полиции, поскольку эта проблема достаточно остро стоит и в случае футбольных болельщиков.

Военных интересует также то, как нарративы могут запускать разные типы эмпатии [см. тут, тут и тут]. Когда речь идет о противнике, наш мозг порождает «пробел эмпатии». Мы не можем смотреть на врага с пониманием и сочувствием. Это все заблокировано. Такая ситуация имеет место и в групповых конфликтах. Задача состоит в том, чтобы найти пути искусственного увеличения эмпатии, что увеличит про-социальное поведение индивидов. Сегодняшняя нейропсихология четко указала зоны мозга, которые отвечают за эмпатию.

Это попытка разговаривать с противником. Точно так возникла идея интенсифицировать разговоры с Талибаном. И все это важные пути для борьбы, поскольку без поддержки населения терроризм невозможен. При этом сегодня важным каналом таких разговоров стали социальные сети, поэтому методологии для анализа эффективности в этой сфере будут в дальнейшем привлекать все большее внимание.

Новый тип войны получивший название то гибридной, то прокси-войны, то нелинейной также более сильно опирается на пропаганду [см. тут, тут, тут и тут]. Часто военные действия в ней часто служат ширмой для усиленной пропагандистской кампании. Поэтому и в этой сфере нас ждут многочисленные новые примеры применения пропаганды. В такой войне часто непонятно, что эффективнее: реальные или пропагандистские залпы.

Пропаганда движется в сторону все большей ориентации на автоматическое реагирование получателей. Если аргументация ведет нас долгими коридорами рефлекторного мышления, автоматическое реагирование внезапно распахивает дверь, и мы застываем пораженные увиденным. Сегодня после всплеска интереса, вызванного работами Д. Канемана, эта сфера вновь переживает новое рождение после «Подталкивания» («Nudge») Талера и Санстейна. Дальше всех в этом направлении продвинулась Великобритания, создав отдельное подразделение Бихевиористских Инсайтов, которое теперь работает уже не в самом правительстве, но на его деньги (сайт - www.behaviouralinsights.co.uk). Это подразделение выпустило свой отчет за два года 2013 - 2015. Здесь говорится, что команда выросла с 14 в феврале 2014 до 60 на момент написания отчета. Было проведено 150 экспериментов в разных областях внутренней политики. Бихевиористская команда предложила свой метод, назвав его по первым буквам  четырех английских слов EAST - Easy - Attractive - Social - Timely (см. также тут, тут и тут).

По росту численности сотрудников и по тематике работ  мы понимаем, что государство активно пользуется подобными  методами. И другие подобные исследования, как правило, заканчиваются рекомендациями для правительства, как в случае очередного исследования по контрнарративам.

Пропаганда движется вперед семимильными шагами. И ее уже не остановить. Вероятнее всего на это бурное развитие повлияло то, что мир сместился в сторону информационной цивилизации, а благодаря этому и информационные "мускулы" стали сильнее.