Х. М. Энценсбергер вводит термин «индустрия сознания», что позволяет взглянуть на роль медиа иначе. Они, как, кстати, и школа, не столько описывают мир, как создают его в процессе такого описания.

Особенно рьяно эта функция создания действительности реализуется в сфере истории. Исторические события неизвестны в настоящем, неизвестен реальный статус тех или иных фигур и событий, который может быть иным вчера и сегодня.

Вот как об этом говорит С. Новопрудский для случая России: «Россия обожает совершать время от времени шумное историческое харакири. Сейчас мы вновь оказались в парадоксальной ситуации: страна вроде бы живет исключительно в прошлом и прошлым, но у нее опять нет истории. После октябрьского переворота 1917 года была фактически отменена история Российской империи. После событий марта — декабря 1991 года признана недействительной история СССР. При этом каждый такой исторический разрыв является бомбой под национальную идентичность: существование страны как бы начинается с чистого листа. Конечно, государству с тысячелетней историей невозможно смириться с тем, что ему “опять 25”. Но и сшить это разорванное в клочья историческое одеяло крайне сложно. Слишком велики дыры. Слишком сильно кровоточат старые раны. Слишком прочно сидит в головах идеологизированный конструкт бывшей “единственно правильной истории”. Мы оказались зажаты между тремя историями — и попали в новое безвременье. Неслучайно у нас до сих пор нет даже академической истории Великой Отечественной войны, главного события, от которого ведут свой политический дискурс нынешние российские власти. Написать ее действительно очень трудно. Ибо тогда неизбежно придется писать историю всей Второй мировой, в которую Сталин и Гитлер поначалу вступали союзниками».

В принципе на всем постсоветском пространстве сошлись три периода истории, из которых теперь все выбирают то, что считают нужным для себя. Украина столкнулась со столкновением героев, правильных для одной половины и неправильных для другой. А. Островский вообще назвал свою книгу «Изобретение России», хотя говорит только о периоде от Горбачева до Путина [Ostrovky A. The invention of Russia. The journey from Gorbachev's freedom to Putin's war. - London, 2015].

Прошлая история оказалась многовариантной, из нее можно брать подтверждающие события под любой вариант. Все  то, что подтверждает сегодняшнюю точку зрения, имеет шансы остаться в истории. Все то, что расходится с ней, подлежит забвению.

Мы трактуем официальные документы как правдивые, но на самом деле они также не отражают, а исправляют действительность. Вот свидетельства того, как Сталин правил сводки Совинформбюро: «Иосиф Сталин пожелал, чтобы все сводки Совинформбюро обязательно доставлялись лично ему. Иногда вождь собственноручно переписывал сводки, изменяя существенные детали.“Как-то в тяжелые дни на фронте я встретил Жукова и Василевского в приемной Сталина, — вспоминал партийный деятель Владимир Кружков. — Они ожидали приема, а я сводку Совинформбюро, которую ему понесли на подпись. Поздоровались, отошли и ждут. Я сижу на стуле, они стоят и тихо перешептываются. Сводка задерживается. Поскребышев за своим столом отвечает на звонки. Натянут, как струна... Наконец резкий звонок из кабинета. Через минуту Поскребышев появляется с бумагой. На ходу рассматривает ее и говорит Жукову и Василевскому:

— Товарищ Сталин разговаривает по ВЧ, придется подождать еще.

И передает сводку мне. Она вся исчеркана. Новые цифры, другие слова. Бумагу рассматривают Жуков и Василевский. Они знают, какая сводка уходила к Сталину, и внимательно смотрят на его правку. Ведь сведения давал Генштаб. Жуков напряженно морщит лоб и потом заливается краской, будто его уличили во лжи, лицо Василевского непроницаемо. Не проронив ни слова, оба молча отходят от меня”».

Даже та история, которая прошла перед нашими глазами, абсолютно неадекватна реальности. Два примера последнего времени. А. Куликов, который был министром МВД при Ельцине, считает, что результаты президентских выборов 1996 г. в России не соответствовали действительности. Цифры голосовавших поменяли местами, вследствие чего Ельцину приписали голоса Зюганова, а тому - Ельцина, получив в результате: за Ельцина 53,82% голосов, за Зюганова — 40,31%.

«Амбарная книга» Партии регионов продемонстрировала подкуп членов ЦИК, что ставит под сомнение выигрыш В. Януковича на президентских выборах 2010 г. [см. тут и тут]. Здесь возможной выигравшей стороной вполне могла стать Ю. Тимошенко.

То есть самые существенные события последнего времени, проходившие на наших глазах, оказываются не той развилкой истории, чем та, которая была реализована.

Сегодня мы можем только представлять себе Россию при Зюганове, а не Ельцине или Украину при Тимошенко, а не Януковиче. Это то, что называется альтернативной реальностью в истории и фантастике. Например, США выпустили сериал по роману Ф. Дика, где жизнь в Америке протекает после победы во Второй мировой войне Японии и Германии, которые разделили США на две зоны оккупации [см. тут, тут и тут]. Есть статьи на тему таких нереализованных развилок в советской истории, например, о том, как СССР мог выиграть холодную войну.

Множество неясностей связано и с фигурой Ю. Андропова, которому пытаются приписать возможность остановить развал СССР путем китайского варианта перестройки. Но Л. Млечин как автор книги об Андропове считает, что все это были пустые разговоры. Андропов был частью системы и отнюдь не ее мягким элементом. Млечин говорит в своем интервью: «Он был послом в Венгрии и видел ужас венгерского восстания 1956 года. Советская власть там рухнула лишь потому, что людям дали возможность говорить. И он точно знал, что есть связь между свободой слова и крушением режима. [...] Был прав, как оказалось. То, чего не смогли сделать с СССР шпионы, сделала свобода слова. В КГБ он первым делом создал, по сути дела, идеологическую полицию. Его предшественники, более жесткие люди, сократили это подразделение, считая маловажным, а Андропов сам курировал и превратил в ключевое».

Кстати, многие писали, как Андропов приходил к власти через череду смертей коллег. Возможно, что он уже не мог ждать, зная тяжелый характер своей болезни, и ему пришлось применить экстренные методы устранения конкурентов. Зять М. Суслова Л. Сумароков вспоминает о встрече 22 января Л. Брежнева на тему о реформе высшей партийной власти: «Главный вопрос о реорганизации высшего руководства партии и обсуждение деталей и соответствующей процедуры на встрече с Брежневым отводился Суслову, который уже достаточно давно и планомерно готовил эту тему. Андропов очень боялся этой встречи. Фактически его карьера и планы на будущее были поставлены на карту, и Андропов это прекрасно понимал.Чисто внешне ранее ему всегда удавалось демонстрировать свою бесконечную лояльность, включая порой плохо прикрытую, а то и вовсе нескрываемую лесть Брежневу (о чем с известной долей беспощадной иронии пишет, например, Громыко). Однако, имея в виду перспективные амбиции руководителя КГБ, постоянно скрывать действительную позицию становилось все труднее. Ведь потенциально на карту ставилась если не карьера, то репутация самого Брежнева. Дело Галины при определенной раскрутке могло быть представлено, как намеренная акция против самой партии (еще не ушла память о Берии). Именно потому Цвигун и получил пулю в голову из пистолета своего сотрудника. Кстати с подписями под некрологом о члене ЦК Цвигуне опять вышла какая-то неразбериха. Впрочем, Чазов проштамповал свое заключение, и дело, заслоненное другими серьезными событиями, быстро затихло. А менее чем через три дня последовала смертельная таблетка Суслову. Исполнителем был сравнительно недавно заступивший и не пользующийся ни авторитетом, ни расположением самого Суслова и членов его семьи, личный врач (формально сотрудник Чазова и одновременно аттестованный работник КГБ)» (см. также книгу его воспоминаний).

Больше подробностей можно увидеть в книге В. Легостаева «Как Горбачев "прорвался во власть”» [Легостаев В. Как Горбачев "прорвался во власть". - М., 2011

]. В. Гришин говорит о времени Андропова, что КГБ тогда разрослось количественно, соответственно менялась и его роль: «Органы госбезопасности фактически стали бесконтрольными» [см. тут и тут]. Можно увидеть возможные «развилки» при нормальном реагировании системы на вызовы и в работах В. Дашичева [см. тут,тут и тут]. С другой стороны, если бы система могла нормально реагировать, то это была бы другая система. Следует вспомнить также и  работы Ю. Жукова о времени Сталина. Опираясь на архивы ФСБ, он утверждает, что заговор против Сталина был, и Тухачевскому в нем отводилась роль военного диктатора. То есть была еще одна “развилка”.

Есть и такое мнение как бы со стороны «врагов» Андропова, которое тоже имеет право на существование: «Горбачев же пытался сделать все сразу: модернизировать экономику, ускорить экономический рост, провести демократизацию общества, активно сотрудничать с Западом. Контроль за ситуацией, который был у Андропова, был полностью утрачен. При этом его не остановила “элита”, как это сделали с Хрущевым. Она просто сдала страну. Перед этим “зачистили” последний оплот СССР – армию. Для этого использовали провокацию с перелетом Руста. Созданная Андроповым сеть также приняла участие в развале СССР. Видимо, решив, что шансов сохранить страну нет. “Андроповцы” сосредоточили все усилия на сохранении системы, перекачке в нее наиболее важных ресурсов. В целом Андропов сыграл отрицательную роль в судьбе СССР. Желая “модернизировать СССР” в меру своего понимания ситуации, он провел такой отбор в КГБ и партийном руководстве, что у руля после его смерти оказались откровенные “западники”, которые немедленно оказались “под колпаком” у Запада. Они не имели стратегического мышления, многие были коррумпированы, жили только личными и узкогрупповыми интересами. В результате Советский Союз был обречен».

Несомненно, что это конспирологическая точка зрения. Но она всегда будет иметь право на существование, поскольку архивы отказываются открывать по сегодняшний день.

У А. Фурсова: «Я глубоко убежден, что его “птенцы” не хотели разрушать страну. Они хотели изменить социально-экономический строй и работали на это. Но в 1989 году западная верхушка перехватила этот процесс, и разрушен был не только строй, но и государство. Чекисты проиграли. Я думаю, что они это поняли еще в 1989 году и начали создавать свою собственную экономическую систему внутри страны и за ее пределами. Начался вывоз золотого запаса. Тогда, как по мановению волшебной палочки, стали возникать структуры Ходорковского, Смоленского, Березовского. То есть, началась социальная эвакуация чекистов на случай демонтажа Советского Союза. Умным людям стало понятно, что процесс изменения системы проигран. И хоть сам Андропов к тому моменту уже несколько лет лежал в могиле, именно он был причастен к запуску этих социальных процессов».

Это снова конспирология, но у Фурсова есть и такое более объективное понимание конспирологии [Фурсов А. Криптология /криптополитэкономия капитализма как основа изучения западных элит // Изборский клуб. - 2016. - № 4]: «Конспирология как научная программа — это, помимо прочего, всегда раскрытие секретов власть имущих, того, как реально функционирует власть, как распределяются ресурсы и циркулирует информация».

То есть объем скрытой информации и действий все еще остается достаточно большим, поэтому при вроде бы переизбытке информации, на самом деле мы живем в обделенном важной информацией мире.

Причем некоторая информация может со временем выходить наружу, а некоторая всегда остается скрытой под грифом. Интересна в этом плане история книги о летчике А. Маресьеве. Печать очерка Б. Полевого в «Комсомольской правде» была остановлена резолюцией Сталина: «Интересно, но давать сейчас несвоевременно. Пусть товарищ Полевой напишет об этом подробней». Немецкая пропаганда писала в этот момент, что Советский Союз разбит и бросает в бой последние резервы - стариков, детей, недолечившихся раненых. По этой причине рассказ о безногом летчике не смог появиться. Книга была написана через три года - в 1946-м.

Наша реальная жизнь также покоится на множестве иллюзий, на которых выстроены политика и экономика. Они призваны объяснять нам правильность того пути, по которому идут общество и государство.

Профессор Принстонского университета вместе с коллегой выпустил книгу по поводу демократии [Achen C. H., Bartels L. M. Democracy for realists: why elections do not produce responsive government. - Princeton, 2016] , где обратил внимание на ряд неадекватностей в нашем понимании выборов. В книге он говорит о двух моделях демократии: популистской и избирательной. В первой модели акцентируется роль обычных граждан, во второй акцентируются выборы как механизм отбора лидеров.

Ахен подчеркивает в книге, что в США 46% граждан отвечают на вопрос социологов, что для них жить в демократии «абсолютно важно». В то же время только 7% согласны с тем, что имеют в стране «полностью демократическое» управление. Это речь о стране, которая принята за образец демократии.

Ахен и Бартельс опровергают популярные представления о демократии, в рамках которых живем и мы. Например, представление о том, что политики слушают людей. На самом деле картинка несколько иная: «Результат таков, что идеи не поднимаются от людей к партиям и кандидатам. Идеи плывут вниз к людям. У избирателей есть привязанности и идентичности, которые центральны для понимания того, что происходит во время выборов. Партии и группы интересов мобилизуют эти идентичности, рассказывая людям, как следует думать об их проблемах, в отличие от представления, что индивидуальные люди отбирают политиков на основе своих политических представлений». Последнее понимание авторы называют «народной теорией демократии». Сам же Ахен говорит: «Реально это не работает. У людей нет ни времени, ни интереса следить за проблемами, и они делают серьезные ошибки, нанося себе вред в этом процессе».

Все это по сути объясняет серьзную бессмысленность всех наших голосований с последующими причитаниями, что избрали не того или не тех.

В книге Ахен и Бартельс пишут, что президент Вильсон и министр финансов были на побережье в 1916 году в отпуске, когда там произошли атаки акул. Они считают, что это принесло падение голосов для Вильсона по следующим причинам (и это еще один пример из их книги):

- было несколько смертей и эмоциональный стресс у населения,

- выборы были только через несколько месяцев после этих событий, которые оказались еще свежи в памяти,

- федеральные лица были с самого начала событий, что привлекло к акулам совсем другое внимание, поскольку все ждали, что они предпримут, хотя правительство не управляет акулами.

Речь в этом случае идет о ретроспективной теории голосования, когда избиратели реагируют на прошлое поведение кандидатов. Ахен и Бартельс считают, что следует уделять внимание социальным, профессиональным, расовым и религиозным идентичностям избирателей, а не тому, как они поддерживают конкретную политику.

В качестве примера Ахен говорит об идее Трампа построить стену на границе с  Мексикой: «Не верится, что большое число людей очень сильно возжелали построить стену на границе с Мексикой и нашли кандидата, который тоже верил в это. Мы считаем, что все наоборот. Многие из тех, кто верит Трампу, построили бы стену, получив идею от него. Мы обращаем внимание на обстоятельства жизни этих людей, которым политическая система не уделяет внимания, - экономическую борьбу, которая привела их к такому кандидату, как Трамп».

Ретроспективная теория говорит об экономическом голосовании: стала ли жизнь лучше или нет [см. тут и тут]. Ахен и Бартельс считают, что правительства многие вещи не могут контролировать, например, плохую погоду и урожай, наводнение и атаки акул.

На более глубинном уровне они называют ретроcпективный подход вообще слепым: «Когда избирателям больно, они бьют по правительству, оправдывая себя правдоподобными культурными конструктами, имеющимися у них.Только когда таких конструктов нет, или амбициозный соперник на трон не может их предложить, люди переносят свое разочарование на других козлов отпущения или просто страдают. В большинстве случаев кандидаты расплачиваются на избирательных участках за плохие времена, даже в ситуациях, когда объективные наблюдатели не видят рациональных основ для предположения, что эти кандидаты как-то принимали участие в том, чтобы принести боль избирателям».

Однотипно роли акульих атак авторы трактуют роль наводнений и засух.

В книге они также пишут: «Если наша интерпретация культурного элемента в стихийном бедствии правильна, можно найти существенное бедствие, за которое правительство бы несло ответственность и в то же время оно избегло электоральных обвинений, поскольку эта ответственность не была сконструирована политическими оппонентами». В качестве такого примера они приводят пандемию испанского гриппа в 1918 г. Тогда в США умерло полмиллиона людей. Но для наказания избиратели должны были представить себе, что правительство могло действовать по-другому, чтобы предотвратить ситуацию. Идея политической ответственности на этих выборах не прозвучала. 

Ахен считает, что надо смотреть вне политических событий, чтобы понять, кто выступит в роли поддержки: «Политические позиции - это то, что вы слышите. Но это не основное, важно то, как люди думают о себе самих. Обращайте внимание на то, как люди конструируют понимание своей жизни. Они выстраивают понимание того, кто они такие, в чем состоит их жизнь, почему они хорошие люди. Они привносят эти структуры в политику, а потом получают их назад сложными путями».

Его подход к демократии акцентирует неравенство в американской политике. Сам он считает современную систему такой, которая по-разному относится к людям в том, что она им предоставляет. Его мнение таково: «Мы должны помочь людям понять, как демократия может работать по-иному, увидеть места, где она в сильной степени порождает неравенство».  

С точки зрения своей теории Ахен и Бартельс рассмотрели в газете New York Times стратегию кандидата в президенты Сандерса. Здесь они пишут: «Десятилетия социально-научных доказательств показывают, что поведение избирателей в первую очередь являются продуктом унаследованных политических привязанностей, социальной идентичности и символической преданности. Со временем вовлеченные граждане могут конструировать политические предпочтения и идеологии, которые рационализируют их выбор, но эти вопросы редко становятся фундаментальными. Это является ключевым в объяснении того, почему современная американская политика так поляризуется: электоральное наказание кандидатов, занимающих экстремальные позиции, достаточно сдержанно, так как избиратели политического центра не надежны в поддержке кандидатов, которые наиболее близки им по проблемам».

Этими словами они подчеркивают то, что основной является отнюдь не проблемная ориентация избирателей. Социальная идентичность и символическая привязанность демократических избирателей останавливается не на Сандерсе, а на Клинтон, поскольку она многие годы была ролевой моделью для многих женщин, союзником афроамериканцев и других меньшинств. И эта историческая привязанность побеждает ее недостатки как кандидата.

В отношении демократии совершенно понятно, что она лучше тех вариантов, которые мы имеем на постсоветском пространстве (см., например, стандартный повтор позитивов демократии). Но никто почему-то не ищет ничего нового, живя в рамках тех недостатков, которые отмечались выше.

Человечество достаточно консервативно. Получив какую-то иллюзорную программу, оно испытывает ее на людях несколько поколений, лишь затем переходит к следующей. Э. Паин видит сегодня подобный кризис в Европе, проявившийся в связи с появлением мигрантов:«Как только появляется кризис гражданской идентичности, на первый план выходят глубинные и архаичные формы консолидации и интеграции — примордиальные. Вспоминаются этатистские принципы государства — этнические, религиозные. Гражданская консолидация по сравнению с этими, более древними, формами консолидации, - новое явление в этом мире, хрупкое и незащищенное. Вместе с государственным эгоизмом на сцену выходит второе проявление кризиса: рост национализма, ксенофобии, политического радикализма и терроризма в Европе».

Как видим, кризисы ломают демократию, которая хорошо работает только в рамках стабильного мира. А поскольку мир на наших глазах теряет стабильность, переходя в свое новое структурирование, следует искать и новые формы демократии.