В первой части статьи мы рассказали о таких пропагандистских технологиях, как разрушение информационного монополизма,перераспределение информационного веса игроков, создание управляемых массовых единств, управление восприятием, управление героикой и управление врагами.

Канадский социолог и исследователь массовых коммуникаций Гарольд Иннис считал, что любые медиа не являются объективными, поскольку преследуют цели контроля пространства и времени [Tremblay G. From Marshall McLuhan to Harold Innis, or From the global village to the world empire// Canadian Journal of Communication. — 2014. — Vol. 37. — N 4]. Иннис считал, к примеру, средневековые монастыри монополистами знаний, поскольку в них тексты переводились с недолговечного папируса на долговечный пергамент. При этом отбирались «правильные» тексты, а «неправильные» уходили в небытие. Советская цензура, как и любая другая, также тиражировала «правильные» тексты, не допуская к тиражированию «неправильные».

Можно продолжить это наблюдение и объяснить его следующим образом. Структура (экономика) информации отлична от структуры (экономики) знаний. Если информация может базироваться на одном наблюдении, то знания требуют большого числа наблюдений. Каждая манипуляция пытается подать свою информацию как знание. Например, реклама закладывает свою информацию в мозг потребителя, чтобы «включить» ее в момент возникшей у него потребности (имеем переход: реклама зубной пасты на экране — бренд при виде полки в супермаркете). Известен феномен, что через две недели из памяти стирается источник информации, тем самым бренд зубной пасты в нашей голове превращается из информации в знание. Аналогично пропаганда перепрыгивает через уровень информации (факта), оперируя сразу знаниями.

Именно печать, разрушив единственно авторитетные цепочки, создала феномен бесконечного вброса информации, который используется во всех информационных кампаниях. Затем со ссылкой, которая якобы создает легитимность, его могут перепечатывать более солидные источники. СССР подобным образом сначала имплантировал нужные материалы в одну индийскую газету, а потом сам же перепечатывал их, распространяя по всему миру. Назовем этот инструментарий манипуляцией с источником (МИ).

Интернет повторяет путь создания множественности источников, первым шагом по которому было книгопечатание. Из-за «дешевизны» данного пути выхода со своим мнением мы имеем практически не массовое слушание, как это было в прошлом, а массовое говорение. Книгопечатание, кино и телевидение создали массового потребителя информации, интернет — это массовость источников информации, ярким примером чего являются блоги. Право на авторство резко расширилось, одним из негативных последствий чего стал троллинг, которому сегодня посвящается все больше исследований [см. тут и тут].

Харари в своей книге об истории человечества говорит о роли воображаемых объектов в становлении человека [Harari Y.N. Sapiens. A brief history of humankind. — London, 2014]. Именно они (а в эту категорию он включает и современные демократию и права человека) позволили обезопасить коммуникации между незнакомцами, создав связующие силы в виде религии, торговли и империй. Неизвестный человек перестает быть чужим, поскольку он пользуется той же символической системой.

Сюда же мы можем отнести и праздники, например, учитывая противоречивое отношение к празднованию 9 мая. Праздник, несомненно, является объединяющей символизацией. Более того, он выступает четким маркером «свой / чужой». Непризнание «моего» праздника вытесняет этого человека из списка «своих».

Ремчуков говорит также о другой роли праздника — как механизма, убирающего внимание от имеющегося негатива: «Голливуд как Фабрика грез по-настоящему расцвел с наступлением Великой Депрессии в США. И вот эти бесконечные мюзиклы, танцы, чечетки, бесконечная вот эта жизнь и становление Голливуда, и звезд, и новых гонораров, нового массового кино совпали именно в период самый тяжелый с экономической точки зрения, когда депрессия охватывала целые районы, 35–40% было безработных и люди перемещались по стране, искали любой заработок, там, рыть канаву или строить дорогу. Но сейчас, если говорить о 40-х годах в Америке, о 30-х — 40-х, то, безусловно, Голливуд — он порождает такую визуальную картинку счастливую. Так что я думаю, что это весьма манипулируемая, то есть осмысленно создаваемая картинка нашей жизни».

Вероятно, в будущем станет возможным более объективное исследование реагирования мозга на праздник в плане выделения окситоцина. Например, это можно увидеть при реагировании отцов на фотографии своих детей. Интересно, что в случае родительской и романтической любви происходит блокировка области мозга, отвечающей за рациональность [Bartels A. a.o. The neural correlates of maternal and romantic love // Neuroimage. — 2004. — Vol. 21. — I. 3; Bartels A. a.o. The neural basis of romantic love // NeuroReport. — 2000. — Vol. 11. — N 17]. Обратим внимание на этот феномен, ведь к нему, по сути, и стремится пропаганда, перенасыщая свое сообщение эмоциями, поскольку в такой ситуации рациональность оказывается вне игры.

Но вернемся к Харари, который по-новому посмотрел на изобретение денег, высоко оценив их в качестве инновации: «Деньги являются наиболее важным и революционным изобретением в истории». Он объясняет это тем, что они создают доверие между незнакомцами. Харари говорит: «Удивительная вещь, касающаяся денег, — это то, что они представляют собой не технологическую, а психологическую революцию». Капитализм трактуется деньги как наиболее поздний вариант религии: «Это наиболее успешная современная религия, так как большинство стран и народов верят в него». Капитализм возник 200 лет назад, и люди тогда считали и считают сейчас, особенно в постсоветской ситуации, что все проблемы будут разрешены благодаря капитализму.

Здесь упоминается феномен «доверия», который одновременно является важнейшей целью пропаганды. Можно вспомнить, как менялись типы экспертов, несущих правду с экрана в период перестройки. Если вспомнить «человека доверия» советского времени, то это мог быть известный рабочий или секретарь обкома, которого потом заменили специалисты в области слов (журналисты, писатели, диссиденты), массово вошедшие в списки первых перестроечных Верховных Советов.

Перестроечная программа «Взгляд» обладала именно этим набором приглашенных в эфир лиц, хотя и создавалась с подачи ЦК и КГБ для противодействия западной пропаганде среди молодежи. Вот воспоминания главы Гостелерадио СССР Кравченко [см. тут, тут и Кравченко Л. Лебединая песнь ГКЧП. — М., 2014]: «В 1987 году секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев пригласил к себе первого зампредседателя КГБ Бобкова, Афанасьева от "Правды" и меня, и объявляет нам: "Через три месяца мы прекращаем глушить западные радиоголоса. Поэтому сейчас самое главное: уберечь молодежь от тлетворного влияния Запада", — эту фразу Яковлева я записал в блокнот, который у меня цел и сегодня, — и поэтому мы должны за короткое время создать свои программы особенно для утреннего и вечернего эфира". Я в свою очередь собрал у себя в кабинете талантливых ребят из молодёжной редакции и предложил им сделать эти музыкальные информационно-развлекательные программы. Смелые по сюжетам и фактам, неожиданные по интерпретации этих фактов».

Все это говорит об еще одном методе блокировки рациональности — парадоксальности. Получается, что парадоксальность человека, факта, теории захватывает нас и не дает возможности включиться критическому мышлению. Перестройка, запуская новые факты и новых людей, активно воспользовалась тем, что можно обозначить как управление парадоксальностью (УП). Мертвое советское телевидение было моментально положено на лопатки новыми информационными потоками.

Этот же феномен подтверждают миллионные тиражи перестроечных газет и журналов. Информационный застой был взорван. Новые потоки блокировали любую рациональность. Журнал «Огонек» блистал, что отражает и появление диссертаций на тему «Огонька», и круглые столы на эту же тему [см. тут, тут, тут, тут и тут ]. О некоторых других контекстах того времени см. тут, тут и тут.

Последняя работа — диссертация Брусиловской об «оттепели», из которой мы приведем длинную цитату: «Такое "состояние умов" было подготовлено прежде всего кинофильмами и радиоприемниками, взятыми в качестве военных трофеев. Эти, по выражению В. Аксенова, "платонические рандеву со свободой" нарушили целостность мировосприятия послевоенного поколения и послужили стимулом интереса к жизни за "железным занавесом", а также желания выделиться из стандартно-серой и комсомольско-однообразной массы, найдя себе иных кумиров, нежели предложенных официальной пропагандой. Следствием вышеперечисленного становится увлечение джазом и появление "стиляжничества" как первой попытки проявления альтернативы общепринятым нормам социалистического быта. "Стиляжничество" — явление, которое вызрело внутри советской системы и самими фактом своего существования и противостояния официальной идеологии подтвердило большие резервы послевоенного поколения. Состоявшийся в 1957 году Международный фестиваль молодежи и студентов стал в прямом и переносном смысле слова «открытием Америки». Превращение Москвы на несколько дней в некое подобие Вавилона дало свои определенные результаты: исчезновение мифа о западных людях как о несчастных и обездоленных и одновременно рождение нового мифа — мифа о загранице как об универсуме, где жизнь в любых ее проявлениях лучше и качественнее, чем в отечественном варианте. Меняются и политические ориентиры властей — во внешней политике — все больше приобретает влияние тенденция на мирное сосуществование с капиталистическими державами, во внутренней политике — провозглашается курс на улучшение благосостояния людей, материальным воплощением которого становится массовое жилищное строительство, получившее в народе прозвище "хрущобы"».

То есть «оттепель», от «авторства» которой Хрущев всеми силами открещивался, была «чертежом» будущей перестройки. Причем мы видим явный повтор почти всех «силовых» линий, направленных на разрушение советской модели.

Не только Хрущев «шарахался» от перестройки. Участники тех событий также сами «отодвигают» от нее Хрущева. Например, Хуциев вообще отрицает роль Хрущева: «Это вранье, что на ХХ съезде он разоблачил культ личности. Это все было сделано сразу после смерти Сталина — поднимите газеты того времени. Буквально через месяц после смерти Сталина во всех центральных газетах: в ЦК КПСС планировались материалы о преодолении культа личности и о коллегиальном руководстве. Это все было до Хрущева. А он потом стал всех отставлять от должностей. Как он, например, с Жуковым поступил, который спас его, когда его хотели снять? Он его снял в тот момент, когда он плыл на корабле, когда у него не было даже возможности ничего сделать. Термин "оттепель", хрущевская оттепель — никакого отношения этот термин к Хрущеву не имеет».

Последнее замечание имеет архивное подтверждение. Дословно по одной из стенограмм Хрущев произносит следующие слова: «Сложилось понятие о какой-то "оттепели" — это ловко этот «жулик» подбросил, Эренбург. Вот сейчас берут художественное произведение и по нему делают кинокартины. Делается картина "Лес" Леонова. Когда я читал, я весь покрыл себя синяками, и то мог только первую книгу прочесть, вторую взял — ну никак не идет, никакие возбудительные средства не действуют. Вот мне Микоян говорил: "Ты знаешь, какой Окуджава? Это сын старого большевика". А старый большевик тоже был дерьмом, он был уклонистом, национал-уклонистом. Так что, конечно, дерьмо».

Пыжиков, автор монографии об оттепели, также подчеркивает роль того, что миллионы людей побывали во время войны за границей [см. тут и Пыжиков А. Хрущевская «оттепель». — М., 2002]. Хоть и с оружием в руках, они увидели другую жизнь, что потребовало внимания государства к выстраиванию потребительской модели жизни в ответ. Все изменения, приписываемые Хрущеву, были задуманы намного раньше, до его правления (см. современную дискуссию об оттепели тут и тут).

Информация, а не только знание являются силой, способной трансформировать общество. Возможно, в СССР это было связано с тем, что его часто именуют «логоцентрическим», то есть слово здесь играло более существенную роль, чем в других системах. Гройс пишет: «Медиумом экономики являются деньги. Экономика оперирует цифрами. Медиумом политики является язык. Политика оперирует словами — аргументами, программами и резолюциями, а также приказами, запретами, инструкциями и распоряжениями. Коммунистическая революция представляет собой перевод общества с медиума денег на медиум языка. Она осуществляет подлинный поворот к языку (linguistic turn) на уровне общественной практики».

Язык — это не только символы, но и коммуникации. Бернейс также говорит о коммуникации как об инструментарии по трансформации обществ: «Сеть коммуникаций, которые иногда дублируются, пересекаются и накладываются друг на друга, совсем не теория, а факт. Нам нужно признать значимость современных коммуникаций, осознать, что это не только сложно организованная сеть, но также и могущественная сила, ведущая общество к благу или, не исключено, к злу».

Сегодня возник и новый уровень подачи информации — дигитальная коммуникация. Как оказалось, человеку свойственно разное реагирование на информацию, подаваемую на бумажном и электронном носителях [см. тут, тут и тут]. Например, отвечая на абстрактные вопросы после прочтения рассказа, читавшие бумажную версию дали 66 % правильных ответов, в то время как читавшие дигитально дали только 48 % правильных ответов. При ответах на конкретные же вопросы ситуация изменилась: теперь 73 % правильных ответов было при электронном чтении и 58 % — при бумажном.

Авторы пытаются объяснить этот феномен тем, что дигитальные технологии запускают конкретное мышление человека. Они же связаны с быстрой обработкой информации, с недмедленным вознаграждением, которым характеризуется взаимодействие с дигитальной платформой. Одновременное выполнение многих задач, отвлечение внимания, перегрузка информацией также заставляют выбирать полюс конкретности в системе от конкретного к абстрактному. Все дает вполне конкретные подсказки по созданию материалов для будущих поколений пропагандистов, которые и сегодня большее влияние начинают уделять материалам, которые появятся на дигитальных платформах.

В более ранней работе эти же авторы при анализе игр также приходят к выводу, что аналоговые платформы активируют концепты, относящиеся к когнитивной сложности [Kaufman G. F. a.o. Lost in translation: comparing the impact of an analog and digital version of a public health game on players’ perceptions, attitudes, and cognitions // International Journal of Gaming and Computer-Mediated Simulations — 2013. — Vol. 5. — N 3]. Еще одним объяснением, которое они приводят, является то, что дигитальная игра в отличие от ее аналогового варианта стимулирует повышенный уровень возбуждения и срочности. А это увеличивает степень сложности игры для игроков. В целом можно обозначить этот метод как управление каналом коммуникации (УКК), когда определенные типы месседжей могут идти по одним каналам, другие — по другим.

Тут есть определенная параллельность с разграничением эпизодических и тематических фреймов новостей, предложенных Айенгаром [см. тут, тут и Iyengar S. Is anyone responsible? How television frames political issues. — Chicago, 1991].

Эпизодический фрейм акцентирует роль индивида в событии, тематический — проблемность, то есть они тоже как бы расположены в разных плоскостях: ниже и выше. Эпизодический фрейм говорит о единичном событии, тематический — о тренде. Эпизодический фрейм акцентирует изменения в человеке, тематический — как изменить решение проблемы. Как следствие, в первом случае вина за негативность ситуации ложится на человека, во втором — на государство.

Айенгар подчеркивает: «Людям демонстрируют эпизодическую подачу разных проблем — преступность, терроризм, бедность, расовое неравенство — с тенденцией приписывать ответственность за эти проблемы скорее индивидам, а не институциям или более широким общественным силам».

Тематические фреймы требуют большей подготовки (например, нужны прошлые события такого рода, комментарии экспертов), отсюда, в числе прочего, и их малая представленность в телевизионных новостях.

Отвечая на вопрос, что важнее факты или фреймы, Айенгар говорит: «Факты обычно вторичны. Ключевым вопросом является то, каким образом медиа будут указывать? Эпизодические фреймы указывают на индивидуальный аспект проблемы политики, в то время как тематический рассказ предполагает социальные причины». Так что мы можем обозначить этот метод как управление фреймами (УФ).

В работе о влиянии телевизионных новостей Айенгар с коллегами продемонстрировали, что акцент на одних событиях в теленовостях и игнорирование других не только формирует информационную повестку дня, но и позволяет оценивать кандидатов в президенты, исходя из их отношения к акцентируемым проблемам [Iyengar S. a.o. Experimental demonstrations of the "not-so-minimal" consequences of television news programs // The American Political Science Review. — 1982. — Vol. 76. — N 4].

Кстати, этот метод никогда не уходил с арены. Сегодня бывшие сотрудники Фейсбука подтвердили определенную манипулятивность своей новостной ленты. «Новостные кураторы», как они именуются в Фейсбуке, убирали новости, представляющие интерес для консервативной части читателей. Они также не ставят в ленту новостей о самом Фейсбуке. Это происходит таким образом: отобранные алгоритмом Фейсбука сообщения из консервативных изданий (например, из Breitbart, Washington Examiner или Newsmax) не ставятся на новостную ленту, если об этих событиях не говорят сайты New York Times, BBC и CNN. Есть также информация об использовании Фейсбука и на прошедших выборах; впрочем, компания сразу же выступила в New York Times с опровержением. В связи с этим была даже опубликована ранее закрытая 28-страничная внутренняя инструкция.

Коснувшись проблематики игры, следует также подчеркнуть, что сегодня возник даже термин GWAP — Games With A Purpose, игры с целью, где в качестве цели может быть не столько передача информации или знаний, но и привлечение людей к социальным проблемам. Здесь, как и в случае, например, телесериалов, реальные цели коммуникатора спрятаны за развлекательной оболочкой. Так что мы можем обозначить этот метод, набирающий серьезные обороты в последнее время, как управление развлекательностью — УР (о телесериалах см., например, публикации автора тут, тут, тут, тут, тут, тут и тут). Ведутся исследования в области разработки просоциальных игр (см. тут, тут, тут и тут; один из сайтов этой тематики — www.tiltfactor.org). Управление развлекательностью предполагает создание таких информационных и виртуальных продуктов, прикладные цели которых спрятаны. Они будут вторичными для пользователя, но первичными для создателей.

Не менее значимые разработки для будущих пропагандистских и информационных войн ведутся в сфере нейропсихологии, причем не только в области создания и понимания нарративов, где военные оказались одними из первых (после литературоведов, что естественно, и бизнесменов), но и в сфере оперирования с сакральным. Внимание к нейропсихологии сакрального, вероятно, во многом было вызвано тем, что последние военные конфликты оказались против людей другой культуры — мусульманской. Это вызвало призыв в военное дело не только антропологов, но и специалистов в области нейронауки. Этрен делал работы по объективному пониманию сакральности со стороны нейропсихологии, рассмотрев в качестве объекта израильско-палестинский конфликт и ядерную программу Ирана [см. тут, тут и тут]). Ядерная программа Ирана стала интересным объектом, поскольку это было сегодняшним созданием сакральности (см. подробнее Dehghani M. a.o. Emerging sacred values: Iran’s nuclear program // Judgement and decision making. — 2009. — Vol. 4. — N 7; Dehghani M. a.o. Sacred values and conflict over Iran’s nuclear program // Judgement and decision making. — 2010. — Vol. 5. — N 7).

Этрен с коллегами пишут: «Различия в сакральных ценностях являются важной частью многих фундаментальных политических расхождений, что делает подобные диспуты трудными для разрешения [...] Представляющееся контринтуитивным понимание сакральных ценностей оппонента, как мы считаем, предлагает удивительные возможности для прорывов к миру. Поскольку люди эмоционально сопротивляются обсуждать сакральные ценности, обычно решается, что переговорщики либо должны оставить сакральные ценности на конец переговоров, либо обойти их с помощью значительных материальных стимулов. Наши эмпирические результаты и исторический анализ говорят о том, что это ошибочно. Фактически предложение предоставить материальные преимущества в обмен на отказ от сакральной ценности реально делает разрешение конфликта более трудным, поскольку люди рассматривают его как оскорбление, а не как компромис. Оставление проблем сакральных ценностей напоследок только блокирует компромис по материальным вопросам».

Из последних исследований в нейронауке можно упомянуть также обнаруженную в мозге человека связку между символическими и социальными объектами [Tylen K. a.o. Trails of meaning construction: Symbolic artifacts engage the social brain // NeuroImage. — 2016. — Vol. 134]. Символические артефакты (флаг и под.) являются одновременно физическими и символическими объектами, поэтому они значимы в процессах социального взаимодействия.

Все эти аспекты при использовании их пропагандой можно обозначить как управление сакральностью — УС. Совершенно спокойно пропаганду вообще можно определять как управление сакральностью, поскольку патриотизм в значительной степени лежит в этой плоскости. Пропаганда выстраивает весь свой ряд объектов (героев, историю) именно под углом зрения достижения ими сакральности.

Интернет дал не только массового говорящего, когда всем стало доступно авторство, но и новый тип массового читающего / слушающего. Несколько утрируя, можно сказать: каждый может написать то, что услышат все. Однако некоторые сочетания параметров этого массового сознания оказались интересными для пропагандистов. Так, Росс, находясь на посту советника по инновациям Хиллари Клинтон, не уставал повторять одну триаду: технологии, сети и демография [см. тут и тут]. Расшифровать это можно так, что мир сегодня получил массовое сознание молодежи, привязанное к интернету и социальным сетям, а власти потеряли контроль над всем этим. Поэтому и случилось так много именно молодежных революций.

В третьей части статьи речь пойдет об управлении технологиями для целей пропаганды, управлении историей и управлении с помощью больших массивов информации.

.