И это работают не просто технологии технического плана. Их ограничения человечество научилось обходить, яркими примерами чего являются книги и интернет. Они действительно смогли «индустриализировать» наполнение информационного пространства путем создания таких объемов контента, которые были недоступны ранее.

В принципе, эти новые технологии имеют одну модель развития, в которой можно выделить три существенных последовательных шага: а) порождение в жестких условиях контроля контента для очень конкретных целей, без права на шаг влево или вправо, б) порождение другого контента, а не того, для которого первоначально они были созданы, в) появляются последствия распространения этого нового типа контента, которые никто не мог предугадать.

Книгопечатание возникает как проект по продвижению христианства. Оно было придумано для печатания единообразных экземпляров Библии. Затем печатники начинают печатать другие тексты, например, научные трактаты на латыни. Затем они начинают печатать тексты на народных языках. Любители конспирологии тут быстро отмечают, что всех учеников Гутенберга сразу переманила к себе Венеция, которая таким образом захватила в свои руки один из первых инструментов по управлению миром.

Неожиданным оказывается результат: печатание на национальных языках порождает национализм и современное деление на страны. В сфере религии возникает Реформация, с которой безуспешно начинает бороться Контрреформация во главе с иезуитами Лойолы. Иезуиты в числе прочего порождают барокко, архитектура которого передает величие и монументальность католической церкви в противовес протестантам. Через столетия нацистская архитектура, перед которой тоже стояла задача передать величественность и монументальность рейха, повторяет эти формы.

Интернет создается, чтобы суметь дать приказ ракетам с ядерными боеголовками в случае атаки Советского Союза, когда стандартные средства связи могут оказаться разрушенными, а ударить все равно хочется. Опять мы имеем дело с жестко ограниченным типом контента для передачи.

Интернет постепенно уходит от этого ограничения контента. Как и книги, он начинает подпадать под коммерческое управление ситуацией. И в этой точке его, как и книги, остановить уже было невозможно. В результате возникает разнообразие контента. Как и в случае Лютера, намного сложнее для власти стало управлять этим контентом. Госдепартамент говорит о праве на интернет. Происходит множество цветных революций, где свободный интернет обеспечивает осуществление тех функций, которые раньше контролировались государством. Правда, сегодня Фейсбук не только стал источником новостей для нового поколения, отбросив газеты и телевидение в сторону, теперь на базе Фейсбука и его лайков составляют четкие психологические и политические портреты пользователя: республиканец или демократ, сексуальная ориентация и под.

Это роль технологий. Но следует говорить и о важной роли лидеров. Причем это особые лидеры. Они стремятся совершить прорыв, опираясь при этом на все имеющиеся в их распоряжении силы, в том числе и на пропаганду, еще до того, как это слово вообще было изобретено.

Король Альфред объединяет англосаксов, написав их историю. Если до этого викинги ежегодно их грабили, то потом, за все время его правления, такого не было. Они превратились из разрозненных крестьян в народ. Вероятно, он достиг этого, сделав их едиными, а не набором отдельных крестьянских хозяйств, защищавшими только свой двор. Виртуальный щит в виде нового типа идентичности смог выдержать удар неприятеля.

Интересно, что король Альфред приходит к власти после смертей четырех своих старших братьев, что он считал проявлением судьбы. С помощью своих советников он изучал варианты идеального христианского правления, сам переводя некоторые тексты с латыни на древнеанглийский. Его фигуре посвящена отдельная глава в истории переводов во времена англосаксов [Stanton R. The culture of translation in Anglo-Saxon England. — Cambridge, 2002]. В 880-е он создал целую группу ученых и переводчиков. Но все это происходит благодаря уже существующему корпусу книг на латыни.

В целом все это результат использования новых технологий. С одной стороны, речь об использовании технологии рукописной книги, что, несомненно, сильнее любых устных потоков, поскольку подаваемая информация избегает любых индивидуальных отклонений. С другой — использование чужого контента, который принадлежал цивилизации, стоявшей выше по своему развитию. Это был стратегический контент, который трансформировал виртуальный мир англосаксов.

Реально англосаксы взяли две технологии другой цивилизации: манускрипт от Рима и контент от христианства. Другая коммуникативная технология, присущая древней Греции, оказалась невостребованной? Это технология софистов, которая вела к победам в устных дискуссиях. Как пишут исследователи [McNeely I.F., Wolverton L. Reinventing knowledge. From Alexandria to the Internet. — New York etc., 2008, р. 9]: «Литературное знание было важнее, чем научное в этом мире и повсюду в древности. Эффективная речь дает возможность управлять людьми, что в период до прихода развитых технологий имело большее значение, чем управление природой, предоставляемой наукой. Софисты работали с вызовами демократии с помощью искусства убеждения и педагогики сильного выступления». Эта технология была важнее для Греции, чем для Рима, поскольку в Греции в суде каждый должен был говорить за себя, представительство сторон не допускалось [Зелинский Ф.Ф. Древнегреческая литература эпохи независимоси. Часть первая. — Петроград, 1919, с. 170].

Про Юлия Цезаря пишут, что как пропагандист он был равен Наполеону и Гитлеру в своем понимании роли символов и знаний психологических потребностей масс [Jowett G.S., O'Donnell V. Propaganda and persuasion. — Newbury Park etc.,1992]. А Тейлор замечает о сменившем его императоре Октавиане, что тот был, вероятно, более успешным пропагандистом, поскольку умер всё же своей смертью [Taylor P.M. Munitions of the mind. A history of propaganda from the ancient world to the present day. — Manchester etc., 1995].

Следующей технологией, повлиявшей на человечество, стал перевод манускриптов на более долговечный материал — пергамент. Это делали монастыри, чью работу в этом плане Иннис охарактеризовал как монополию знаний [Innis H.A. Empire and communications. — Toronto, 2007]. Монастыри переводили на пергамент не все книги, а те, которые соответствовали христианской традиции. Поэтому за бортом этого «индустриального» процесса переписывания на новые носители оказались тексты, признавамые языческими, например, Аристотель, часть текстов которого дошла до нашего времени только благодаря арабским переводам.

Иннис пишет: «Цивилизация, в которой имело место доминироование пергамента как медиума, развила монополию знаний с помощью монастырей. [...] Эта монопольная позиция была ослаблена появлением и распространением бумаги, но реорганизации и контр-атаки, особенно со стороны инквизиции, отложили ее разрушение. Бумага поддержала развитие торговли, городов и образования вне контроля монастырей и, соответственно, церкви и соборов» [Innis H.A. Empire and communications. — Toronto, 2007, р. 158].

Почему мы говорим об этом в рамках анализа пропаганды? Дело в том, что пропаганда имеет как бы два возможных варианта действий. С одной стороны, она может усиленно продвигать нужную точку зрения. С другой — она может не пускать, например, путем цензурирования ту точку зрения, которую считает неправильной. То есть элемент цензуры также является элементом пропаганды.

Самые сильные СМИ, например телевидение, не будут нести протестные месседжи. Интернет как менее контролируемое пространство может себе это позволить. Но в ответ на него напускают кучу троллей, чтобы их комментами «сбить» это контрсообщение. То есть старая цензура легко принимает новые формы.

Новые коммуникативные технологии или их компоненты (бумага, книгопечатание, интернет) «взрывают» существующие социальные структуры: когда они перестают или не могут контролироваться властью. Сегодняшние власти научились работать в системе контркоммуникаций. При этом трудно себе представить выживаемость, например, Советского Союза при наличии интернета. Даже телевидение представляло для него определенные сложности, поскольку картинку было сложнее контролировать и корректировать в отличие от, например, текста.

Все цветные революции, как и революции в целом, являются элитной гражданской войной. Неудовлетворенная часть элиты (маленькая прослойка большой элиты) активирует население с помощью коммуникативных технологий, У большевиков это были агитаторы и пропагандисты, поднимавшие массы устным словом. Для таких социальных смен обязательной становится митинговая активность, когда все хотят стать ораторами.

Сегодняшние технологии позволяют вступать в войну против государства одиноким игрокам, поскольку государство потеряло контроль не только над информационным пространством, благодаря появлению интернета, но и над пространством физическим, примером чего служит терроризм, где малая группа представляет такую же опасность для государства, как и целая армия.

В качестве такого примера одинокого игрока в результате рассекречивания архивов ЦРУ возник и Остап Вишня, который, судя по документам, поддерживал активность повстанцев с помощью печатания своих текстов в широкой советской печати [см. тут и тут]. Это несколько парадоксальное, но теоретически вполне понятное действие.

Человек становится человеком только в социальном окружении. В социальной изоляции он чувствует себя очень плохо. Есть даже термин «социальная боль», созданный по аналогии с болью физической. Современные пропагандисты, рекламисты и пиарщики активно пользуются инструментарием социального давления на человека, подгоняя его под общепринятое поведение.

Пропаганду ругают все. Но точно так же все пользуются пропагандой. Государства переназвали ее информационной войной или информационными операциями, бизнес — рекламой и паблик рилейшнз, политтехнологи — избирательным технологиями. Все они направлены на то, чтобы с помощью коммуникации внести изменения в мышление человека, что должно привести его к поведению, выгодному для коммуникатора.