Пропаганда встречается как в нейтральном понимании, когда речь идет о продвижении каких-то идей, так и в негативном, когда акцентируется заангажированность подобного продвижения. Такой пропаганда становится в случае ее тотальности, когда она навязчиво начинает присутствовать в любой человеческой среде типа лозунга «Слава КПСС», который тут и там висел в СССР.

Пропаганда занимает один полюс, развлекательность — другой, между ними находятся новости. Но и пропагандистские элементы, и развлекательные есть во всех трех вариантах. Речь только может идти о доминировании того или иного начала. Развлекательность может нести политическую нагрузку, примером чего была юмористическая передача «Прожекторперисхилтон» с Иваном Ургантом, получившая жанровое обозначение «актуального юмора». Новости также делаются с учетом требований развлекательности, которая должна иллюстрировать идеологическую матрицу, стоящую за ними.

Интересно, что негативную оценку всепроникающей развлекательности, а сегодня она стала обязательной приметой производства любого информационного или виртуального продукта, дал Розанов. Вот его слова, в которых его символом развлекательности является слово «кабак»: «Вся "цивилизация XIX века" есть медленное, неодолимое и, наконец, восторжествовавшее просачивание всюду кабака» [Розанов В. Апокалипсис нашего времени. — М., 2008, — С. 311]. И далее он дает примеры того, как кабак просочился в политику, в книгопечатание, хозяйство, в труд.

Сегодня же мы наблюдаем обратный процесс — не просачивание, а доминирование развлекательности, причем в чисто развлекательных модусах типа кино произошло понижение возраста зрителя, что ведет к увеличению статуса развлекательности в продукте. Например, Дондурей констатирует, что основным потребителем кино в России являются девочки 12–17 лет. Все это ведет к перестройке пропаганды, которая начинает осваивать не привычные ей формы, а развлекательные.

Пропаганда позволяет государствам расширяться в те сферы, которые закрыты для них на данный момент. Физическое пространство государства может быть расширено за счет информационного. Информационное пространство государства может быть расширено за счет виртуального, куда подпадает литература и искусство. Западный потребитель мог не признавать советскую пропаганду, но мог хорошо относиться к советскому искусству. Советский балет, например, мог быть инстументарием мягкой силы, который мог разрушать границы, установленные для физического пространства.

Границы физического пространства также могут нарушать герои, которые являются символами-нарушителями законов физического пространства. Гагарин (или довоенные герои-стратонавты) расширяли советское физическое пространство, как и альпинисты, устанавливавшие советский флаг на горных вершинах. Зоя Космодемьянская и другие нарушали законы физического пространства, отдавая свою биологическую жизнь ради коллективной победы. Японский камикадзе именно поэтому был героем. Он также погибал в биологической жизни, чтобы жить вечно в другом измерении.

В целом модель нового типа пропагандистского воздействия можно сконструировать с учетом следующих возможных вариантов трансформаций исходного канонического представления «источник — коммуникация — получатель»:

- трансформация источника,

- трансформация коммуникации,

- трансформация среды,

- трансформация получателя.

Трансформация источника исследуется с самых первых западных исследований пропаганды, где четко утверждается, что если источником информации является газета «Правда», то для западного человека это сообщение будет недостоверным. Кстати, по этой же модели уничтожения доверия к источнику работают сегодня тоталитарные секты, когда добиваются того, чтобы доверие существовало только к их лидеру, а телевизор или родители воспринимались как «исчадие ада».

Трансформация коммуникации и трансформация среды интересны тем, что пропагандисты при этом стараются проникнуть не только в публичное пространство, но и в закрытое, личное. К примеру, в сталинское время человека могли посадить за рассказанный анекдот, и результатом этого стало резкое снижение циркуляции «неправильных» сообщений даже на личностном уровне. Подобным образом домашняя среда, особенно в довоенное время, оказывалась насыщенной идеологическими символами. Это были правильные книги, правильные портреты вождей. Оруэлл красочно описал ту реальность, когда следовало изымать из собственных книг, например, Большой советской энциклопедии, неправильные статьи о людях, которые внезапно тоже стали неправильными. Каверин писал, что над страной стоял дым: это люди сжигали опасные фотографии, письма, книги.

Правильный советский человек в СССР или правильный немецкий человек в Германии получались именно из-за тоталитарного характера пропаганды, присущего этим периодам. Уклониться от пропагандистского потока нельзя было ни дома, ни на работе. Ни в мире реальном, ни в мире виртуальном, поскольку соцреализм главенствовал в литературе и кино, акцентируя не привычные характеристики и интересы просто человека, а именно советского человека, для которого коллективное было всегда выше личного. Именно на это было нацелено все: от школы до пропаганды.

Хлевнюк также считает, что роль репрессий в успешности пропаганды сталинского времени была достаточно высокой. Система строилась «на идеологии определенной, на пропаганде, которая была в двойне эффективна, поскольку страна была абсолютно закрыта, и, конечно, не было никаких других источников информации, кроме официальных источников информации, которые преподносились государством. Все было государственным. В общем, я думаю, что правильно пишут те историки, которые основную черту этой системы все-таки видят в разветвленном государственном терроре. Потому что, как только Сталина не стало, и эту подкладку, такую государственно террористическую вынули из под этой системы — уже буквально через считанные дни это произошло — соратники Сталина провели такую своеобразную реабилитацию, и чем дальше, тем больше — в считанные дни. Причем, я хочу подчеркнуть, речь шла не только о Хрущеве, на которого как бы потом повесили всех собак, что называется, в этом смысле. Это было общее решение, которое принимали, в том числе, и такие убежденные сталинисты, как Молотов, Каганович. Все первые реабилитационные акции, проводившиеся буквально в первые месяцы после смерти Сталина, — это было общее решение».

Без репрессий, которые помогали пропаганде быть более убедительной, все следовало выстраивать по-новому. Кстати, в истории СССР сталинского времени историки выделяют определенные периоды, когда репрессии уходили в сторону [см. тут, тут и Роговин В. Сталинский неонэп (1934 — 1936 годы). — М., 1995]. Это 1934–1936 гг., это 1939 г., и к ним исследователи сразу пытаются применить термин «сталинская оттепель».

Перейдем к последнему варианту трансформирования пропаганды — конструированию человека, поскольку создатели тоталитарной пропаганды облегчали с его помощью свой путь. Это конструирование нового человека, для которого и предназначалась пропаганда. Советский Союз конструировал как советского человека, так и советский народ. По воспоминаниям Вольского, бывшего на тот момент помощником Андропова, тот хотел отменить деление СССР по национальному признаку, но не успел. Вольский так передает слова Андропова, формулирующего для него ту задачу: «Давайте кончать с национальным делением страны. Представьте соображения об организации в Советском Союзе штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена. Нарисуйте новую карту СССР». Карта не была сделана, а развал как раз и произошел по национальным границам.

Андропов хотел трансформировать многое, к примеру, Арбатов вспоминает, что он получил задание разработать новые правила работы с интеллигенцией, а Бовин — по национальному вопросу [Арбатов Г. Человек системы. Наблюдения и размышления очевидца ее распада. — М., 2002]. Но совершенно понятно и то, что Андропов хотел сохранить имевшуюся систему, попытавшись улучшить ее функционирование. Он искал ошибки в работе системы, не признавая ошибочность самой системы, которая, несомненно, не смогла бы выжить в сегодняшних условиях, когда, к примеру, страна оказывается полностью открытой из-за интернета. Все же значительная доля силы СССР происходила из его закрытости. Хотя некоторое время тому назад американский теоретик информационных войн Аркилла заявил, что открытость помогла разрушить СССР, а теперь США надо перейти к политике «охраняемой» открытости, все же сегодняшняя экономика, как оказалось, требует и открытости, и разнообразия общества. Мир сейчас оказался сконструированным так, что он заинтересован в этом в целях достижения более интенсивного развития. Возможно, был и другой вариант, но реализованным оказался только этот.

Информация получает свою дополнительную силу именно в открытых системах. Пропаганда же по сути направлена на определенное сужение информационных потоков в пользу одной из имеющихся идеологических матриц. Кстати, США как-то ухитряются существовать в конкуренции двух матриц — либеральной и консервативной, за которыми стоят две партии. Нам это не особенно видно, но представители противоположных лагерей достаточно четко отслеживают чужие взгляды.

Вышеупомянутые процессы по трансформации среды отражают тип пропаганды, предложенный Эллюлем, когда на человека действует то, что он видит в своем быту. Для такой пропаганды не нужны слова, ее можно рассматривать как воздействия на чувственный мир человека. Она по определению не будет рациональной. Здесь то или иное решение принимает сам человек, а не повторяет навязанную ему пропагандой мысль.

Вероятно, следует признать, что Советский Союз был разрушен еще до перестройки именно такой пропагандой. Для советского человека такой разрушающей «инновацией» стали западные вещи: джинсы, нейлоновая рубашка, плащ-болонья, шариковая ручка... И поскольку быт советского человека формировался не столько экономикой магазина, сколько экономикой дефицита, когда следовало не покупать, а доставать, все это имело разрушительное воздействие.

Советский Союз не смог удержать свой вариант мобилизационной экономики и политики в условиях мирного времени. Социальное давление, которое осуществлялось государством, было недостаточным, поскольку массовые репрессии как инструментарий сталинского времени исчезли. Пропаганда также «умерла», поскольку стала восприниматься как определенный ритуал, нужный государству, но бессмысленный для людей.

Перестройка лишь оформила эту трансформацию массового сознания: сначала элиты, потом интеллигенции, а затем и всего населения. Перестройка всего лишь убирала одни памятники и расставляла другие. Своими текстами она «убивала» старую сакрализацию и вводила новую. Главным в перестройке стали именно процессы десакрализации. Десакрализация Ленина и КПСС создали пустое место, на которое были поставлены новые памятники.

У Курта Левина были сформулированы три правила такого рода процессов изменений, которые описывают все: от менеджмента до перепрограммирования членов тоталитарных сект [см. тут и тут]:

- «размораживание» старых представлений,

- введение новые представлений,

- «замораживание» новых представлений.

Сегодня многие, например, Лакофф или Клейн, говорят, что закрепление («замораживание») новых представлений возможно только в ситуации шока или травмы. В этой роли выступили не только перестройка, но и так называемый августовский путч, несущие по сегодняшний день множество вопросов без ответов. Но шоковый в основе своей характер мог помочь как «разморозить» старую идеологию, так и «заморозить» введенную новую. При анализе вхождения либеральной экономики считается, что шоки ее были заранее запланированными. Несомненно, что и такой большой пропагандистский проект, как перестройка, должен был учитывать не только сопротивление аудитории, но и закрепление новой информации путем превращения ее из информации в знание.

Любая работа с массовым сознанием включает элементы пропаганды. Политическая пропаганда является только частью этих управляющих потоков. Есть не менее важная пропаганда здорового образа жизни. По сути реклама и паблик рилейшнз строятся на тех же информационных методах. Все они, открыто и скрыто, подталкивают человека к смене поведения.

Пропаганда стабилизирующая строится на сближении власти и населения, дестабилизирующая — на выталкивании власти из этой связки. При этом телевидение, как писал его исследователь Фиск, практически не допускает протестных месседжей, поскольку ориентирована на доминирующую в данном обществе власть.

Современные войны базируются на большом объеме работы с гражданским населением. Имеются три основные аудитории: своя собственная, которая еще именуется домашним фронтом, противника и нейтральных стран. Накоплен опыт проигрыша войны именно на домашнем фронте.

Англичане выходят из бурской войны не только из-за того, что буры подавались в их собственных газетах как борцы за свободу, а английским солдатам оставалась только роль душителей свободы, а и потому, что, осуществляя тактику выжженной земли, они собирали население в концентрационные лагеря [Фергюсон Н. Империя. — М., 2013]. Смертность в этих лагерях была настолько высокой, что это тоже попало на страницы газет. Война на домашнем фронте была безнадежно проиграна.

Америка выходит из Вьетнама из-за такого же домашнего проигрыша. Телевидение впервые стало показывать войну с такой детализацией, которую до этого видели только солдаты. Это оказало серьезное давление на политиков, которым пришлось прекратить войну.

У союзников был неудачный опыт организации такого давления со стороны населения. Это так называемые стратегические бомбардировки, когда, к примеру, жилые кварталы Дрездена уничтожались, чтобы население перестало поддерживать фюрера (см. некоторые анализы применения военной силы как инструментария принуждения [см. тут и тут]). Психологическую часть проблемы оценивала группа психологов под руководством Ликерта (см. сегодняшний анализ бомбардировок [Gentile G.P. How effective is strategic bombing? Lessons learned from World War II to Kosovo. — New York etc., 2001] и отчет об эффектах атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, датированный 1946 г. [http://myweb.lmu.edu/jmureika/wmd/Documents/Nuclear/HandN.pdf]).

У Левина есть важное наблюдение, которое цитируется многими, иногда даже под другим авторством. [Lewin K. Time perspective and morale // Lewin K. Resolving social conflicts. — New York etc., 1967, p. 111]: «Одна из основных техник подрыва морали с помощью "стратегии террора" состоит в такой тактике — удерживать человека в неопределенности по поводу того, что происходит и что он может ожидать. Если дополнительно будут иметь место постоянные колебания между жесткими дисциплинарными средствами и обещаниями хорошего отношения вместе с распространением противоречивых новостей, то когнитивная структура этой ситуации будет полностью непонятной. Тогда индивид не сможет знать того, поведет ли конкретный план к его цели, или наоборот. В этих условиях даже те индивиды, которые имеют четкие цели и готовы идти на риск, будут парализованы серьезными внутренними конфликтами по поводу того, что делать» (см. другую его работу и некоторые работы о нем тут, тут и тут]). Это можно признать моделью психологии массового сталинского террора, когда каждый находился в ожидании ареста.

Кстати, во Второй мировой войне со стороны союзников было задействовано очень большое число психологов (см. анализ их работы [Herman E. The romance of American psychology. Political culture in the age of experts. — Berkeley etc., 1995; Jowett G.S., O'Donnell V. Propaganda and persuasion. — Newbury Park, 1992 и тут]).

Еще до окончания войны психологами и антропологами была проделана большая работа, которую можно определить как перевод на демократические основания Германии и Японии после того, как они сдадутся. Это исследования Левина по Германии [Lewin K. Resolving social conflicts. — New York etc., 1967], Бенедикт по Японии [Бенедикт Р. Хризантема и меч. Модели японской культуры. — М., 2004]. Причем рекомендации антропологов от разведки привели к тому, что японский император был выведен из числа преступников, его сохранили как символ Японии, поскольку в противном случае произошло бы крушение всей системы ценностей японцев.

Мюррей сделал в 1943 г. для Управления стратегических служб анализ личности Гитлера с рекомендациями, как вести себя с ним после сдачи и такие же рекомендации по Германии как стране [см. тут и тут]. В числе прочего он предлагает четыре шага, с помощью которых можно лечить как параноидальную личность, так и всю страну — Германию. Они таковы:

- доктор должен внушать уважение пациенту, с точки зрения страны, оккупационные части должны быть самыми лучшими,

- следует признать позитивный потенциал пациента, с точки зрения страны, следует восхищаться музыкой, культурой, красотами Германии, не признавая последних изменений,

- необходимо признание слабостей и ошибок, с точки зрения страны, последние десять лет немецкой истории следует интерпретировать как инфекционную болезнь насилия,

- пациент может быть подключен к групповой терапии, с точки зрения страны, немцы должны иметь идеал, на который будут смотреть снизу вверх.

Самой главной сложностью он видит работу с молодежью, которая получила нацистское воспитание. Среди его предложений есть даже закрытие всех школ и университетов, пока не появятся антифашистские учителя. Кстати, это прямо напоминает то, как действовала советская власть в послереволюционное время.

Будучи потом профессором Гарварда, Мюррей изучал поведение людей под стрессом и, как оказалось, экспериментировал над Качинским, который впоследствии стал не только профессором математики, но и шизофреником, рассылавшим в университеты и авиалинии бомбы [см. тут и тут]. Поэтому тот получил имя «Унабомбер» от University and airline bomber. Кстати, в одном из своих писем Мюррей писал: «Тип поведения, которое требуется современной угрозой, включает трансформации личности, которые никогда не были такими быстрыми в человеческой истории. Одной из трансформаций должно стать превращение национального человека в глобального». Для Управления стратегических служб он создал систему тестирования, в том числе возможностей агента выдержать пытки.

В послевоенное время было запущено несколько проектов уже по изучению СССР. И развернувшаяся холодная стала главным заказчиком этих исследований.

Предложенную Левиным модель легко можно наложить и на период перестройки, поскольку уровень неопределенности тогда тоже был достаточно велик. Особенно это касается любого советского человека, поскольку в той системе уровень предсказуемости был резко выше.

Такой тип того, что можно обозначить как «физиологическая» пропаганда заметен в некоторых ключевых периодах советской истории. Например, перед снятием Хрущева внезапно начались перебои с продажей хлеба. Или в период перестройки сознательно создавались перебои с продажей продуктов и табачных изделий. Продукты сгружались на подъездах к Москве, например, а почти все табачные фабрики были поставлены на ремонт [см. тут, тут, тут, тут, тут и тут]. Все это тоже очень похоже по действию на массовое сознание на модель Левина, которую можно обозначить как модель внесения психологической нестабильности. В такой ситуации блокируется любое сопротивление.

К парализующим массовое сознание действиям американские военные вернулись на следующем витке развития теории. Это была теория пяти колец Уордена, когда парализующим для страны становится атака сразу на несколько таких колец (вооруженные силы, население, инфраструктура, органическая база, лидерство) и теория «Шок и трепет» Ульмана, где речь идет о уничтожении воли противника сражаться [см. тут, тут и Lawson S.T. Nonlinear science and warfare. Chaos, complexity and the U.S. military in the information age. — New York etc., 2014; Ullman S. a.o. Shock and awe. Achieving rapid dominance. — Washington, 1996]. Именно они послужили моделью для войн сегодняшнего дня.

Такой же новый виток произошел с вниманием к Германии и Японии, когда сходные проблемы возникли в случае послевоенного Ирака и Афганистана, а потом еще и ряда стран после арабской весны [см. тут Janssens R.V.A. "What Future for Japan?" U.S. wartime planning for the postwar era, 1942-1945. — Amsterdam, 1995; Dobbins J. a.o. America's role in nation-building. From Germany to Iraq. — Santa Monica, 2003; Dobbins J. a.o. The RAND history of nation-building. — Santa Monica, 2005; Dobbins J. a.o. The beginner's guide to nation-building. — Santa Monica, 2007]. Здесь возник четкий термин и конкретная научная область — nation building. Кстати, в отношении Японии было высказано интересное мнение, что ей удалось избежать послевоенного шока за счет присоединения к победителю.

Пропаганда сегодня получит серьезное развитие, поскольку за нее взялись военные, которые вооружились инструментарием нейропсихологии. Это началось с военных исследований по нейробиологии нарратива и постепенно переключилось на пропаганду в целом [см. тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут и Neuroscience and media. New understandings and representations. Ed. by M. Grabowski. — New York etc., 2015]. Все это дает возможность посмотреть с помощью объективных методов на то, что создавалось до этого во многом субъективно. Интуиция теперь получит вполне доказательное объяснение.

Пропаганда будущего станет более объективной, но она не должна потерять тот уровень креативности, который был достигнут в прошлом. Например, известная песня «Лили Марлен» в исполнении Марлен Дитрих является результатом работы проекта Музак Управления стратегических служб [см. тут, тут и Marlene Dietrich contributed to OSS morale operations // OSS Society Journal. — 2009. — Spring/Summer]. Представители Голливуда были привлечены для написания и исполнения песен, которые транслировались Soldatensender (Солдатским радио). Немцы запрещали слушание станции, но безуспешно. Геббельс считал песню упаднической. Песня была написана в годы Первой мировой войны, но получила еще большую известность во время Второй.

Как пишет газета New York Times, Дитрих записала эту и другие песни, чтобы немецкие солдаты затосковали по дому и помрачнели. В этом плане пропаганда будущего будет больше работать с эмоциями, сближаясь в этом отношении с искусством. А уровень объективности присутствовал и в прошлом. Например, Донован, создатель Управления стратегических служб, в одной из своих лекций по психологической войне в числе первых факторов пропаганды называет знание психологии народа и степени сопротивления. О слухах он говорит: «Суть распространения слухов состоит в том, что вы знаете то, чего никто другой не знает, и что вы хотите, чтобы все знали то, что вы знаете, а другие нет. И эта человеческая слабость должна быть использована». Во всех таких подразделениях слухи являются типичной формой работы.

Делмер, который сам создал несколько таких популярных немецкоязычных радиостанций, работая в британском подразделении политической войны, писал, что на основании данных разведки и исследований военнопленных радио должно нести развлекательные элементы, поскольку солдаты устали от войны. Но задачи радио он видел в том, чтобы деморализовать немецкие силы. Кстати, в этом секретном тексте он подчеркивал, что достоверность Би-би-си должна быть сохранена. До войны он работал как журналист в Германии, был знаком с Эрнстом Ромом, который помог ему сделать первым среди британских журналистов интервью с Гитлером. Его считали симпатизирующим немцам, но потом все же допустили к секретной работе. Это подразделение политической войны было совместным американо-британским. Политическая война рассматривается как: «систематический процесс влияния на волю и и тем самым направляющий действия людей у противника и территорий, оккупированных противником, в соответствии с потребностями высшей стратегии» (о радиопропаганде см. также тут).

Пропаганда ведется с самых древнейших времен до сегодняшних дней. И пока не видно того, чтобы ее инструментарий оказался невостребованным. Пропаганда имеет множество реализаций: от слухов и анекдотов до кинофильмов и пьес. И на основном массе этого продукта не присутствует ярлычок пропаганда.