Сегодняшние инфовойны стали более серьезным оружием, чем были когда-то. Можно увидеть совершенно новые сферы применения и новые типы инструментария. Все это во многом связано с развитием социальных наук, которые получили совершенно новый импульс в XXI столетии, а также возникновением технологий, доступных не только государствам, но и отдельным людям.

Самым сильным вариантом «жесткой» инфовойны нам придется признать действия террористов, взрывающих невинных людей, чтобы обратить внимание на свои цели. Об этом говорят многие, например, см. следующее высказывание: «Современная форма терроризма в основе своей является стратегической коммуникацией в самом чистом виде — месседж и действие, использующим глобальную коммуникативную сеть более для влияния, чем для информирования. Современный глобальный терроризм также является экстремальной формой политической войны, порожденной глобальными процессами, скоростью технологий и ресурсами интернета».

В терроризме слова факультативны, а действия первичны. Еще более точно можно сказать, что действия и выступают в роли слов. Причем это такие громкие слова, что их услышит каждый.

Дезинформация была законом холодной войны, поскольку просто информация в случае конфликта никому неинтересна. Холодная война выпячивала то, что одна из сторон старалась замолчать. Один из теоретиков пропаганды тогда точно подметил, что СССР и США рассказывают о том, чего нет. США делает это в рекламе, СССР — в соцреализме.

Сегодня американцы вернулись к идеям рабочей группы, которая изучала активные мероприятия советской стороны. Этому посвящена отдельная работа [Schoen F., Lamb C.J. Deception, disinformation, and strategic communications: how one interagency group made a major difference — Washington, 2012]. Приводится мнение Рейгана, который сказал своему советнику по национальной безопасности: «Моя идея по поводу американской политики в отношении Советского Союза проста, даже некоторые могут сказать, что упрощенная. Она такова: мы выигрываем, они проигрывают».

Ряд общих выводов из этого изучения таков, что нельзя сбрасывать со счетов эффективные коммуникации. Конкретные выводы вылились в следующее:

• против серьезных угроз эффективные стратегические коммуникации критичны,
• для этого требуется глубокая и разнообразная экспертиза от самых разных структур, поэтому так важно сотрудничество между ними,
• в этой области легко ошибиться, поэтому создание месседжей и быстрое реагирование требуют полноценной работы,
• хотя стратегические коммуникации затратны и сложны, Соединенные Штаты должны быть включены серьезным образом для достижения результата.

С одной стороны, странно, что им приходится уговаривать самих себя в том, что является столь важным. Но, с другой стороны, понятно, что коммуникации всегда и везде стоят на втором плане, сравнивая с настоящим понятием силы.

Коньков предложил свою классификацию войн, основанную на достоверности используемых образов:

• война первого поколения: чисто физическое столкновение, вообще без образов,
• война второго поколения: с использованием образов, отражающих реальность,
• война третьего поколения: с использованием образов, искажающих реальность, это религиозные и идеологические войны,
• война четвертого поколения: с использованием образов, заменяющих реальность, примером которых он считает цветные революции,
• война пятого поколения: с использованием образов-симулякров, являющихся, по Бодрийяру, «копиями без оригинала».

Как и Прохватилову, нам представляется слабо различимыми между собой войны четвертого и пятого поколений у Конькова. Но этого и не может быть, ведь перед нами газетная статья. Тем более это даже не классификация войн, а классификация использования информационного компонента в войнах.

Коньков так описывает войны пятого поколения: «Несуществующие события, фальсифицированные причинно-следственные связи, заранее подготовленные "свидетели", "герои" и "эксперты", — всё это должно быстро заполнить собой мировое информационное пространство и сформировать там нужный агрессору образ реальности, который сам по себе может считаться новейшим оружием массового поражения».

Возвращаясь к дезинформационной цепочке, которую создает атакующая сторона из любой простой коммуникативной цепочки, следует признать, что нарушение возможно в каждом компоненте. Если мы возьмем самую элементарную коммуникативную цепочку «говорящий — канал — сообщение — слушатель», то здесь возникают следующие виды замены, ведущей к дезинформации:

• говорящий: за вещающим с экрана журналистом или экспертом могут стоять совсем другие люди,
• канал: устный канал общения может быть избран для достижения большего доверия, которое может быть у него как неофициального,
• сообщение: заменить посылаемое сообщение,
• слушатель: утечка информации может быть сознательной, тем самым реальный слушатель / читатель, думающий, что он не должен был этого видеть, оказывается обманутым, поскольку утечка планируется под массовую аудиторию.

Еще одной возможностью для искажения становится то, что для каждого такого компонента могут быть также поставлены новые задания, заменяющие старые. Если мы стоим на позиции необходимости повлиять на слушателя, то нашими задачами могут стать:

• разорвать связь слушателя со своим говорящим,
• разорвать связь слушателя со своим каналом,
• разорвать связь слушателя со своим текстом.

К примеру, перестройка как информационная война «оторвала» слушателя от «старых» говорящих (секретарь обкома) в пользу новых (диссидент). Для чего были созданы новые передачи типа «Взгляда», позволившие порождать новые типы текстов. Можно использовать и другие типы власти, а не только политическую, для легитимации сообщения. Например, это делают эксперты.

Роадс говорит, что люди уделяют внимание не столько аргументам, сколько выводам, к которым они ведут. Если эти выводы совпадают с их представлениями, они примут и цепочку аргументации. Об этом говорит работа Стиффа, которую он цитирует. Если пропагандист приходит к правильному выводу неправильными методами, то его простят.

Еще один важный компонент пропаганды, который он обсуждает, это неупоминание того, что может навредить пропагандисту, опускающему противоречащие его цели подробности. Если мы посмотрим на телеэкраны, то увидим, что это и стандартная, и весьма успешная коммуникативная операция, которую всегда легко оправдать тем, что не все может вместиться в новостной выпуск.

Вторым компонентом становится контекстуализация. Если неупоминание уводит ненужную информацию из поля зрения зрителя, то контекстуализация, наоборот, создает ее. К примеру, предыдущие сцены могут создавать эмоциональный контекст для последующих.

Роадс также говорит о манипулировании причинами и следствиями, которое вытекает из того, что может быть множество причин, приводящих к данному результату. Мы, кстати, часто встречаемся с этой манипуляцией, когда власти хвалят свои успехи, например, в экономической сфере, хотя к этому ведут и другие причины (см. также разъяснение этих приемов).

Нам встретилась также другое интересное высказывание Роадса: «Люди, которые думают о влиянии как о "наборе трюков по манипулированию людьми", а так думают многие, эти люди на сасмом деле рассуждают о тактиках принуждения. У меня есть несколько простых вопросов, которые я задаю, чтобы определить, является ли эта конкретная тактика убеждение или принуждение. Если будет известно, какую тактику вы используете, вызовет ли это возмущение? Эта тактика усиливает или ослабляет ваши отношения?»

Шеллоу разъясняет эту фразу, что принуждение направлено на изменение поведения вне того, как думает цель, каковы ее взгляды. Это эффективная кратковременная тактика, но она несет долговременный проигрыш из-за разрушенных взаимоотношений (см. некоторые другие взгляды Роадса тут и тут, кстати, в последнем тексте его представляют как специалиста по работе с враждебно настроенными аудиториями, у него также есть свой сайт — www.workingpsychology.com, где есть его более развернутая биография).

Его другом является Сагарин, который специализируется на сопротивлении аудитории [см. тут, тут, тут, тут, тут и тут]. Последняя из этих работ написана в соавторстве с известным хакером Митником (см. его книгу Mitnick K. The art of deception. Controlling the human element of security. — Indianapolis, 2002).

Мы видим, как основные усилия и теоретиков, и практиков смещаются с места выработки сообщений на место их принятия — на аудиторию. Это в любом случае правильно, поскольку точкой отсчета всегда была аудитория, учет которой увеличивает эффективность передаваемых сообщений.