Недавно созданный российский профсоюз журналистов «Журналистская солидарность» заявил, что пропагандисты российских СМИ не имеют никакого морального права называться журналистами. Это явление, по их мнению, противоречит этическим стандартам профессии журналиста и является индикатором возможной фашизации России. Игорь Кривенко, один из создателей профсоюза, в своём интервью «Русскому монитору» назвал журналистов, которые включены в систему продуцирования угодных Кремлю месседжей, «сотрудниками информационных войск Путина, информационными боевиками». Однако в России имеет место и противоположное мнение, которое допускает существование пропаганды как одной из разновидностей знаний, а стиля изложения информации по-киселёвски считает одним из журналистских жанров. Альтернативный вариант «Журналистской солидарности» – от профессора Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций Санкт-Петербургского государственного университета, заслуженного работника высшей школы Российской Федерации Корконосенко Сергея Григорьевича.

От редакции MediaSapiens. Редакция не все взгляды интервьюируемого разделяет. Но мы решили опубликовать это интервью в целях дискуссии, а также с целью представить иную точку зрения на роль и задачи журналистики в современном мире. Для нас в Украине оно важно еще и для понимания того, на какой основе сегодня строится журналистское образование в стране, ведущей против Украины информационную войну.

Сергей Григорьевич, скажите, пожалуйста, существует ли пропаганда в российских СМИ? Если да, то в какой форме?

Во-первых, и это мои твёрдые давние убеждения, слово «пропаганда» не несёт в себе какого-то негативного смысла, какой-то отрицательной коннотации. Это мы придаём пропаганде то содержание, которое считаем необходимым. Если я буду иметь в виду пропаганду как распространение знаний, то она ограничится просвещением, и это хорошо. Допустим, пропаганда здорового образа жизни, или искусства, науки – здесь нет ничего антигуманного. Но вот та пропаганда, которая чаще всего упоминается сегодня, она связана с манипулированием. И это явление скверное. Особенно когда вдалбливаются вместо знаний готовые взгляды, суждения. Такая пропаганда, как и та, что граничит с просвещением, всегда была, есть и будет в любой журналистике. Она есть в русской, она есть и в украинской. Относительно российских СМИ – пропаганда там есть, она имеет разнонаправленный характер. И никуда от этого не деться.

А если говорить о пропаганде, которая использовалась и используется российскими СМИ на протяжении российско-украинского конфликта, – что это за явление? Как вы его оцениваете?

Прежде всего, нужно понимать, что значительная часть российских средств массовой информации находится под сильным влиянием государства, и это факт. Но я бы не сказал, что это ужасный факт. Это – реальный факт. Ну и соответственно, эти СМИ не противоречат установкам, политике государства. Ну, а как эти противоречия выглядят на практике – это известная журналистская технология, когда акцентируется внимание на более выгодных сторонах событий и ретушируются те, которые не очень выгодны. По моим наблюдениям, не социологическим исследованиям – которые в своём большинстве лукавые – преобладающая часть населения поддерживает политику России в этой ситуации с Украиной: за суверенное и независимое крымское государство. Поэтому то, что говорится в официозных и других средствах массовой информации – это в некой степени удовлетворение запросов людей. Сложно представить, что в нынешних условиях, когда ничего невозможно скрыть или спрятать, телеканалы начнут говорить то, что принципиально неприемлемо для публики. Это невозможно, так не бывает.

А разве приемлемо для публики, когда российские СМИ говорят неправду о том, что происходит в Украине?

Я не очевидец этих событий, и поэтому мне тяжело говорить, что правда, а что – нет.

Давайте тогда рассмотрим факт, который известен в мировом журналистском сообществе – как Дмитрий Киселёв освещал события, происходящие в Украине. Ведь то, как он это делал, не подпадает ни под какие этические стандарты журналиста.

Информация выбирается из большого количества фактов. И это, наверное, крайние случаи в этике… Если мы искренне придерживаемся плюрализма, свободы слова, высказывания, то пусть будет иная точка зрения высказывания и у других средств массовой информации. Пусть будет реакция блогосферы. Но самый неправильный путь на сегодня, на который мы по инерции начинаем ступать, это когда мы говорим, что вот этот должен выступать, а этот – нет. Недопустимы идеи, взгляды, высказывания, которые запрещены мировым сообществом. Я имею в виду нацистские идеи, идеи расового превосходства, факты, которые вызывают у людей проявления ненависти и вражды. Вот это – запрещено. Но мнение человека по всем мировым стандартам не подвергается никакой мировой цензуре. Поэтому как бы я ни относился к Киселёву и ему подобным ораторам, я считаю, что он имеет право высказываться. Я считаю, что это – голос государственного телеканала. Как по мне, то основным жанром обсуждения на телевидении есть дискуссия, где, может быть, несколько и стоило добавить разнообразия, но, в принципе, это дискуссии свободные, где представители разных позиций перебивают друг друга. А дальше – люди смотрят то, что хотят смотреть.

В начале нашего интервью вы сказали, что есть разные виды пропаганды. Как вы думаете, российское население различает эти виды пропаганды? Нет ли под этим видом некого эффекта влияния на сознание?

Основное средство, откуда люди черпают информацию, это телевидение. Когда мы говорим о населении, мы должны принимать во внимание, кто и что смотрит и слушает. Сегодня говорить о народе как едином целом сложно, потому что мы по-разному живём и мыслим, черпаем информацию из разных источников. В большинстве случаев люди различают пропаганду.

Вы говорили, что определённые российские СМИ придерживаются точки зрения государства. Как вы считаете – это правильно? Ведь один из этических принципов работы журналиста – это не быть ретранслятором государства, как это было раньше во времена  коммунистической партии на территории СССР?

Я не сказал, что они придерживаются точки зрения государства. Они просто на это мнение откликаются. И ещё на то, чего требует аудитория. Так делает преобладающая часть средств массовой информации. То есть, информация совпадает с официальной позицией представителей власти. Примитивно думать, что вот позвонили в редакцию и сказали, делайте так-то. Такого уже не бывает. Медиа живут и питаются материалом, который находится в общественной среде. Если они улавливают настроение, которое и редакционной политике близко, и аудитории, тогда это только вопрос выбора, и он почти очевиден. Что касается обязанностей журналиста ретранслировать или не ретранслировать официальную позицию: ещё раз скажу – если мы стойко придерживаемся идей плюрализма, свободы высказывания, то давайте разрешим журналистам поддерживать и позицию правительства. Давайте разрешим какие-то другие – огульные, оппозиционные мнения, не основанные ни на чём. Вот я две недели назад посмотрел материал, посвящённый событиям в Украине на «Эхо Москвы». Там были краткосрочные прогнозы относительно развития ситуации – и ни один из них не сбылся – всё произошло наоборот. Это же не значит, что после этого нужно закрыть «Эхо Москвы», которое на свой лад интерпретируют, перебирает факты? Работать просто надо лучше.

Существует ли цензура в российских СМИ?

Согласно Конституции России, статья 29, цензура запрещена. Буквально два слова – цензура запрещена. И цензура как официальная институция отсутствует. В России существуют различные способы давления на СМИ, среди них – экономический рычаг, самый мощный, разумеется. Я бы лучше использовал такие понятия – механизмы, инструменты давления на СМИ. Сейчас часто говорят о таком понятии, как самоцензура. Я принципиально не принимаю этого понятия. Это штамп, который не обоснован. Цензура – это всегда запрет извне. Это и по закону, и по юридической логике. Что же есть вместо этого квазитермина? Самоконтроль. Если мы говорим о руководстве медиахолдинга, то руководство контролирует себя и выбирает какой-то стиль поведения, оглядываясь на самые-самые разные обстоятельства. Это нормально. Так же и самоконтроль журналиста, который оглядывается на своё ближайшее начальство, общую ситуацию в стране. Но чаще всего, конечно, на руководителей своих. Так что возникает вопрос выбора. В интересах контроля журналист будет делать то, за что его не накажут, или будет выполнять свой профессиональный долг в пределах морального императива? Все ли справляются с последним заданием? Да конечно, не все. Если считать, что у нас в стране примерно 150‒180 тыс. журналистов, то в такой массе люди не могут быть высокопрофессиональными. Этический закон в своей сфере они просто плохо знают. Ну и вопрос о том, что журналист выполняет какую-то высокую миссию, стоит далеко не перед всеми.

В вашем понимании, каким должен быть профессиональный журналист в России?

Почему же говорить только о России? Мы же пытаемся найти какие-то общие взгляды, не всегда совпадающие, конечно же. Но хотя бы декларативно сходимся на общих деонтологических принципах. Деонтология формулирует базовые моральные основания профессии. И среди них первое – это профессия, у которой есть миссия. Вообще, есть такое понятие, как высокие профессии – педагог, медик, юрист. И журналист – среди них. Эта миссия заключается в том, что журналист ощущает себя порождением общества, что он служит обществу, ставит общественные интересы выше личных. Журналист также должен понимать сущность профессии, не технику, не механизмы. Мне кажется, что сущность самой журналистики точно выражается самим понятием «жизнь». Журналистика не подобие, а жизнь. В искусстве есть понятие жизнеподобия, но это – имитация жизни. А журналистика растворена в жизни. А это значит, что в первую очередь профессиональный журналист ищет реалии в жизни, стремится в них разобраться и их представить. Далее, профессиональный журналист ‒ это тот, который владеет техникой труда, не собственно технологиями. Обученных журналистов среди тех, кто в журналистике, очень немного.

Как должен быть обучен журналист? У него должно быть формальное или неформальное журналистское образование?

Здесь есть разные мнения. Но есть реальность, которую не перешагнуть, и она заключается в том, что журналистика есть средство самовыражения. Если так, то значит, что доступ к этой профессии должен иметь каждый. Не только к профессии, но и к использованию тех или иных средств массовой информации. Требования образовательного ценза сразу отпадают. С другой стороны, мы понимаем, что это профессиональная деятельность, и она оплачивается, и потому здесь требуется мастерство. Его приобретают по-разному. Но, конечно, самый простой и внятный путь – профессиональное образование.

Для журналиста лучше иметь базовое журналистское образование или образование в другой сфере?

Это из тех вопросов, когда говорят, что «всё зависит». Мне встречалось большое количество людей, которые не имели базового журналистского образования, и это очень хорошие профессионалы. Это люди, которые пришли в редакционные коллективы и смогли понять детали повседневной профессиональной работы журналиста. И это хороший путь. Плохой путь, ‒ когда собираются люди, никогда не обучавшиеся в профессии и ничего не слышавшие о ней, начинают создавать издания, ТВ – они делают журналистику заново, не пытаясь вникнуть в опыт предшественников. Это всё равно что создавать любительские театры и признавать их национальными. Поскольку я в образовании давно, почти сорок лет работаю в университете и вижу, как оно меняет студентов, что потом из них получается, то для меня ценность образования несомненна. Причём я не считаю, что выпускник журналистской школы должен обязательно работать в СМИ. Если это государственный вуз, то журналистская школа – это рассадник людей, получивших прививку университетской культуры, способных хорошо, культурно мыслить о жизни, делать эту жизнь. Поэтому если наши выпускники и выпускницы становятся государственными деятелями, это хорошо. А такое нередко бывает – например, Геннадий Селезнёв, который несколько раз избирался председателем Нижней палаты Государственной Думы. Или становятся бизнесменами и несут в себе ядро университетской культуры в своей бизнес-деятельности – это тоже хорошо. Или становятся родителями,  воспитывают детей в поле культурной медиаграмотности, и последние не погибают на улице, в компьютерных сетях. Очень часто студенты, уже подходя к финишной прямой, не знают, тем ли они занимаются. Таким образом, журналистское образование – это самоценность. И она должна быть поставлена так, чтобы перед человеком открывались безграничные возможности. Не знаю как в Украине, но в России одной из первых задач образования есть реализация потребности личностного развития.

Как вы считаете, российские журналисты рейтинговых телекомпаний объективно освещают и освещали события, которые происходят в Украине?

Понятия объективности в журналистике для меня вообще не существует. Мы переводим этот термин самым прямолинейным образом. Объективность – это означает взять какой-то материальный объект и просто перенести его в другое пространство. Субъективность – это одна из главных характеристик журналистики, это человеческая деятельность. Близко к этому понятию стоит понятие непредвзятости. Она в освещении украинско-российского конфликта присутствует далеко не всегда. Медиа сейчас надо просто перестать обвинять друг друга. Когда я смотрю новости европейских стран, которые освещают украинско-российский конфликт, я не перестаю удивляться, насколько однобоко освещаются события. Западные власти приветствуют киевские силы, нынешнюю администрацию, поддерживают их. Вот такая предвзятость мешает услышать, что говорится по соседству. Помириться не получится, потому что Обама закрутил свои дела, Путин – свои: а между ними оказалась Украина. А до жителей последней у многих украинских политиков нет никакого дела. В стране бедствие, и надо думать о том, как людей от него избавить. Какая разница, каких идеологических позиций люди придерживаются. Принцип гуманизма я считаю одним из основных принципов работы в профессии журналиста, поэтому сейчас журналисты должны делать всё, чтобы враждующие стороны примирить.