Эрик Хевлок также считается членом Торонтской школы коммуникации, хотя сам он это не особо признает, даже пишет об этом как бы с некоторым удивлением (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986, p. 17). Его основным профессиональным объектом изучения была античность. В Торонтском университете он работал еще до войны, потом перейдя в Гарвард. Основной идеей, которую он продвигал, стало понимание того, что основные достижения западной мысли сформировались как результат перехода греческого общества от устной к письменной форме общения людей (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986;  Havelock E.A.Preface to Plato. – Cambridge – London, 1963).

Хевлок ищет разные пути вхождения новой письменной культуры и ее последствия. Например, он отмечает следующее (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986, p. 103): «Начало алфавитной революции связано с созданием топика как темы дискурса, что сделало возможным преобразование акустически запоминаемой речи в материально сохраненные видимые артефакты, которые было возможным менять местами».

При этом он отмечает и то, что греческое общество порождало и сопротивление использованию алфавита (Havelock E.A.Preface to Plato. – Cambridge – London, 1963, р. 90). Во-первых, устные формы языка и мысли продолжали существовать и после изобретения алфавита. Во-вторых, классическая греческая литература не может быть адекватно понята без понимания ее устности.

Хевлок интересно подчеркивает, что греки изобрели не алфавит, греки создали грамотность. В нескольких своих текстах он акцентирует, что за 700 лет до нашей эры все греки были безграмотными. Тексты Гомера как устные предполагали запоминание, одним из инструментариев которого был ритм. Тексты Аристотеля, уже как письменные, предполагали помещение в визуальный артефакт.

Хевлок отмечает существенные последствия, к которым ведет письмо: «Власть порождается механизмами письменной коммуникации. Коммуникация не только является инструментом мысли, она также создает мысли. Алфавитная коммуникация, что означает грамотная коммуникация, породила тип мышления, которое повторяет динамическое течение ежедневного опыта в "высказываниях" одного или другого вида. Это делает возможным концептуальный анализ того, что происходит вокруг и в нас самих, и создает возможность не просто рассуждать о том, что происходит, но контролировать и изменять это. Этой возможности нет в устной культуре».

Это наблюдение предельно ясно разъясняет тот сдвиг, который происходит в человеческом обществе с появлением письменности, поскольку фиксирует не только изменения в нашем мышлении, но и новые возможности по управлению.

Хевлок даже увидел разницу между Западом и СССР в разнице письменности, которая является не просто чужой по отношению к привычной им западной, но и определенным барьером. Грецию он рассматривает как место конфликта между устным и письменным разумом.

Проблема запоминания, наиболее остро стоявшая перед устными обществами, решалась с помощью ритма, ритуалов, драматургии и подобного. Всё это требовало, по мнению Хевлока, большого социального пространства. Другими совами, это более затратные механизмы, чем письмо. Но письмо также трансформировало само мышление, сделало его более четким.

Если современное общество покоится на письменности, то общества прошлого были погружены в устность. Хевлок пишет (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986, p. 65): «Чтобы понять разницу между двумя вариантами обществ, следует признать, что в первичной устности отношения между людьми целиком определялись акустически с добавлением визуального восприятия поведения тела. Психология этих отношений также акустическая. Отношение между индивидом и его обществом является акустическим, между им самим и его традицией, его законами, его властью».

Об Иннисе Хевлок пишет, что тот изучал бумажную промышленность Канады, и как патриоту ему было тяжело видеть, что леса вырубаются, чтобы закончить свое существование в виде газеты в нью-йоркской подземке (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986, p. 43). Странно для человека, погруженного в античность, видеть такие пассажи о современности. У Хевлока один из разделов книги называется, например, «Радио и повторное открытие риторики». В контексте радио у него возникает даже Гитлер (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986, p. 31 – 33). Он подчеркивает, что Рузвельт и Гитлер воспользовались радио для влияния на умы людей, имея в качестве предшественников менестрелей устных веков. Он вспоминает свои впечатления от выступления Гитлера по радио, когда он стоял на улице в Торонто в 1939 году и слушал трансляцию речи. Он пишет: «Я иногда задумывался, не мог ли Маклюэн как молодой человек в Торонто того же времени слышать ту же речь, получить такой же опыт. Многое из того, что он потом написал, отражает такую возможность».

Членом Торонтской школы коммуникации также называют и Теда Карпентера, антрополога и специалиста по визуальной коммуникации (см. о нём). Его называют пионером исследований в области визуальной антропологии. Во время работы в Торонто Маклюэн и Карпентер вместе вели курсы, имели совместные публикации. В его некрологе в New York Times, а он умер в 2011 году в возрасте 88 лет, говорится, что он заложил основы медиаисследований вместе со своим другом Маршаллом Маклюэном. Оказывается, что книгу «Понимание медиа» они писали вдвоем, но потом Карпентер убрал свое имя с обложки. Когда один из студентов спросил, может ли он записывать его лекции, Карпентер ответил следующее: «Вы не должны были спрашивать. Любой преподаватель, который ответит отказом, находится вне связи с миром современных медиа и их отношений с образованием».

В статье Карпентера «Новые языки» можно прочесть все идеи, которые в других вариантах мы слышим от Маклюэна. Она начинается с того, что все языки признаются массмедиа. Но новые медиа – кино, радио, ТВ – являются новыми языками, грамматика которых еще не известна.

Карпентер подчеркивает, что идея может принадлежать какому-то одному варианту медиа. Каждый из них отбирает свои собственные идеи. С его точки зрения, каждый тип медиа открывает свой тип реальности, своей правды. Он видит скрытые от других измерения реальности. Еще одно интересное наблюдение: появление нового вида медиа освобождает старые медиа для креатива. Они перестают ориентироваться на власть и прибыль.

А это вообще «чистый Маклюэн» (см. также полный список работ Карпентера): «Мы не смотрим телевизор, это он смотрит нас: он направляет нас. Журналы и газеты более не передают "информации", а другие пути видения вещей. Они отказались от реализма как слишком простого: они представляют себя вместо реализма. Life является чистой рекламой: его статьи упаковывают и продают эмоции и идеи, как их платная реклама продает товары». Кстати, это очень точное описание сегодняшних женских или гламурных журналов.

Автор самого термина «Торонтская школа коммуникации» напишет, что в 1950 г. Торонто был небольшим городом с миллионом жителей. Этого автора звали Дон Сил, и именно он свел вместе Маклюэна и Карпентера, поскольку понял, что они идут параллельным курсом. В тот момент они все трое читали в Торонтском университете. Есть и такое интересное наблюдение у одного из их современников: «Тед был Энгельсом для Маклюэна Маркса». Это можно понять так: Маклюэн, несомненно, был сильнее, но Маклюэн не мог бы реализоваться без Карпентера.

Д. Сил находит еще одно объяснение, почему именно Торонто стал таким центром: «Торонто был городом, в котором, к удивлению, не было давления, присутствующего в большинстве основных американских городов, а Торонтский университет, на который не влияли военно-промышленные исследования, предоставлял до конца пятидесятых относительно свободную от давления академическую среду, имевшую склонность к критике. Между прочим, в этом аспекте интересно вспомнить способ, которым Маклюэн подчеркивал большое число раз историческую связь между термином "школа" и греческим "scholia", исходное значение которого, как повторяли Платон и Аристотель, было свободное время».

Если Маклюэн интересовался модернистскими литературой и театром (Дж. Джойс, Э. Паунд, кубисты, дадаисты), то Карпентер – этнолингвистикой, языком тела, что также было совершенно новыми подходами.

В работе «Молчащая музыка и невидимое искусство» Карпентер рассказывает, что в примитивных обществах существовал институт неслышимой музыки. Если сегодня искусство принадлежит всем, по музеям бродят толпы посетителей, то у американских индейцев только малая часть их искусства предназначалась для всех. У аудиопространства нет фокуса, нет фиксированных границ. Глаз, наоборот, фокусирует, располагает объекты в физическом пространстве.

Японский и тибетский буддизм имеют эзотерические изображения, которые не должны видеть чужие глаза. Некоторые буддийские мандалы должны быть разрушены по завершению. Жители деревень американских индейцев живут в окружении закрытого искусства: они видят и слышат только то, что им положено. Базовой характеристикой звука является то, что он может заполнить пространство. Кстати, с пятидесятых годов Карпентер делает телепрограммы для CBS, отсюда тоже его внимание к визуальной коммуникации.

Говоря об исследуемых им обществах как примитивных, одновременно следует подчеркнуть достаточно высокие их достижения во многих областях. Например, в одном интервью Карпентер упоминает, что арктические карты, сделанные до 1951 года, базировались на рисунках эскимосов. Последующая аэросъемка подтвердила их большую точность. В некоторых случаях, когда карты делались по словам британских морских капитанов, они оказались неверными, а корабли пропали. Эскимосы оказались лучшими навигаторами. 

Следует отметить также, что у Маклюэна не было сильных связей с Иннисом, хотя так считается. А источники его идей следует искать за пределами современности. Как отмечал Карпентер, различия между Маклюэном и Иннисом были более чем сильными.

Карпентер вспоминает семинар по коммуникации, в котором были и Маклюэн, и он. Он функционировал на деньги Фонда Форда в 1952–1953 гг. И именно эту группу он называет «нашей». Термин «слуховое пространство» первым высказал Карл Уильямс, психолог, еще один участник Торонтской группы, который хотел сделать психологию более объективной наукой. И этот термин электризовал всех. Маклюэн заговорил об «акустическом пространстве».

Карпентер объясняет «взрывной» характер этого взгляда следующим образом: «“Акустическое пространство” предлагало ключ. Если "грамматика" уха может структурировать пространство, могут ли другие чувственные коды объяснить молчащую музыку, невидимое искусство, танец без движения? Не являются ли чувства сами по себе первичными медиа?».

Собственный опыт подсказал ему еще одну характеристику. Работая одновременно на телевидении, радио и в печати, он попытался повторить тот же материал для разных медиа. Но это не срабатывало. Его вывод из этого был таков: «Ни один вариант медиа не является полностью нейтральным. Некоторые идеи легко переходят в те или иные медиа, другие – не очень. Если бы все медиа были одинаковыми, нам был бы нужен только один вариант».

О Маклюэне он вспоминает: это было тридцать два года совместной дружбы, они встречались ежедневно, проводили время в кухнях друг друга, читали те же работы, ходили в джаз-клубы, бродили по улицам.

Идеи всей этой группы журналисты приписывали потом исключительно Маклюэну как единственному гуру. Как говорит Карпентер: «Это делал не Маклюэн, хотя он никогда не возражал». Например, идею линейной и нелинейной кодификации реальности высказала Дороти Ли. Она взяла идею линейности из физических наук. Маклюэн в результате заговорил о «типографическом человеке». Идея «медиа является сообщением» приходит из лекции Монтегю «Метод является сообщением», которую посетили Маклюэн и Карпентер. «Медиа является массажем» идет от Закса, которому Маклюэн объяснял исходную фразу, а Закс как любитель бань и массажей сказал «как массаж?».

Карпентер суммирует этот метод следующими словами: «Всё происходило как на фабрике Энди Уорхола. Всё от классики до комиксом проходило вторичную обработку. На выходе Маршалл дистиллировал, форматировал, полировал, оркестровал. У него была выдающаяся способность подводить итоги, затем называть идеи незабываемыми заголовками». Далее есть и такая фраза: «Обычно говорят об оригинальных идеях Маклюэна. У него их не было [...] Его гениальность лежала в восприятии, а не в креативности. Он воспринимал мир таким, каким видел, и просто описывал увиденное», Кстати, когда Карпентер покидал Торонто, Маклюэн организовал так, чтобы их колледж купил библиотеку Карпентера по европейской магии и колдовству.

Разницу с Иннисом Карпентер видит в том, что если Иннис был приверженцем открытого общества, то Маклюэн – закрытого, если Маршалл любил Америку, Иннис боялся ее влияния на канадскую идентичность. Иннис никогда не был ментором Маклюэна, не был он и его защитником. Хотя Хевлок, кстати, говорит именно о менторе (Havelock E.A. The Muse Learns to Write. Reflections on orality and literacy from antiquity to the present. – New Haven, 1986). 

Хевлок также говорил, что это он употребил фразу «Торонтская школа коммуникации» на лекции, которую посетил Иннис, а от него она перешла к Маклюэну. Но Карпентер говорит, что такой школы никогда не было, это просто было наблюдение за шоу в музейной кофейне. В Торонто были такие места для сборищ: телевизионщики приходили в одно место, художники – в другое.

Карпентер также подчеркивает существование параллельных исследовательских путей в то время. Это группа была создана в 1947 г. при госдепартаменте по подготовке работников дипломатической службы, где были Бирдвистелл, Холл. Возглавлял ее Трейджер (см. тут и тут). Эти имена известны сегодня как создатели теории невербальной коммуникации. Кстати, антрополога Ли, как и Уорфа, предложившего принцип лингвистической относительности (Lee P. The Whorf theory complex. A critical reconstruction. – Amsterdam, 1996), цитировали в учебных хрестоматиях этой группы, поскольку они писали как раз о том, что каждый язык удерживает свою собственную картину мира.

Дороти Ли также входила в Торонтскую школу (см. о ней и ее основную статью о линейной и нелинейной кодификации реальности, также –  Zaharna R.S. Asymmetry of cultural styles and the unintended consequences of crisis public diplomacy // Intercultural communication anddiplomacy. Ed. by H. Slavik. – Msida – Geneva, 2004). В работе она пишет, что опора на скрытую линейность сегодня присутствует во всей нашей умственной работе. Линия не только соединяет, но и движется, например, дороги бегут. Мы выстраиваем события хронологически в линейном порядке, чего нет в примитивных обществах.

И последний факт – в 1965 году Карпентера пригласили присоединиться к Маклюэну на встрече в одной пиар-фирме в Сан-Франциско. Оказалось, что встреча была нужна для того, чтобы сформировать заказ: конвертировать Маклюэна во всемирно признанного медиагуру. Бюджет составлял всего лишь шесть тысяч долларов. Отсюда начался ураган интервью, рецензий, статей, книг, карикатур, телевыступлений Маршалла Маклюэна. Методы продвижения товаров и звезд были использованы для продвижения академического ученого.

Ничто этому не помешало, как подчеркивает Карпентер. Иннис как основной источник был мертв, Дороти Ли не была публичной фигурой, Холл, у которого Маклюэн заимствовал понятие «расширения человека, сказал, что сам взял эту фразу у другого ученого». Мамфорд переживал, но переживания можно закрыть благодарностью в предисловии.

Вся эта картинка немножко иная, чем мы привыкли слышать. Но мы слышим перепевы чужих воспоминаний, а это воспоминания из первых уст, в которых жажда славы становится одним из движущих моторов. Но, наверное, это свойственно не одному Маклюэну.

В результате для Торонтской школы, для ее формирования Иннис и Хевлок становятся пионерами, а Маклюэн и Карпентер – продолжателями. Причем Иннис своими исследованиями «закрыл» исторический аспект, ведь он исследовал смену материала для письма. И действительно, к примеру, на камне мы не поставим лирическое стихотворение, для поэзии потребовался папирус. Возможно, Маклюэн стал столь нужен и интересен, поскольку на него пришлось время телевидения. Что касается Карпентера, то реально он недооценен. Но он и писал меньше, уделяя много времени полевой работе как антрополог. И основная идея школы всё же у Карпентера. Это мысль о том, что каждый вариант медиа обладает собственным взглядом на реальность. Отсюда уже можно вывести и более известное понимание Маклюэна, что медиа и есть сообщение. По Карпентеру, оно и есть таковым именно потому, что видит свое, избирая из реальности то, чего не видят другие медиа.

Карпентер ценил книгу Маклюэна «Галактика Гуттенберга». О книге «Понимание медиа» он писал, что видел, как Маклюэн ее писал, обложившись поочередно каждым номером журнала Торонтской группы и работами автором этого номера.

В целом, несмотря на массу критических замечаний Карпентера, мы не будем отнимать у Маклюэна славу первопроходца. В любом случае Торонтская школа ввела в обиход следующее:

- она обнаружила причинно-следственные связи между цивилизацией и коммуникацией, точнее между типом цивилизации и типом коммуникации,

- сформулирована причина этих переходов: каждый тип медиа имеет свое восприятие действительности,

- разнородный профессионально характер торонтской группы породил междисциплинарный подход к коммуникации,

- печать породила все характеристики современного западного общества (индивидуализм, частный взгляд на жизнь,  национализм и др.),

- торонтская группа стремилась к более объективному изучению социальных объектов, хотя тексты самого Маклюэна, по правде говоря, не являются примером такого подхода, поскольку его наблюдения не опираются на эксперименты или иные объективные доказательства.

По каждому из этих пунктов будет не один, а много соавторов. Например, исторические аспекты влияния коммуникации на цивилизации описаны подробно Иннисом, однако на эти темы рассуждает и Маклюэн, например, связывая сложное доалфавитное письмо с жреческой властью, а переход к алфавитному письму – с властью военных (Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека. – М. – Жуковский, 2008, с. 94). Линейное кодирование действительности, возникшее под влиянием письма, о котором писала Ли, позволяет Маклюэну заявить, что римлянин как представитель уже визуальной цивилизации чувствовал бы себя в США как дома, в то же время древним грекам были бы ближе устные культуры, например, Ирландия (Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. – Киев, 2003, с. 88–89).

Маклюэн также интересовался тайными обществами и конспирологией (Theall D. F. Virtual Marshall McLuhan. – Montreal, 2001). И это вполне вписывается в его образ. Как подчеркивает Сил: будучи историком Возрождения, Маклюэн интересовался магией, алхимией, оккультизмом, древними мистериями. Он считал, что секретные общества имеют существенное историческое влияние. Отдельная глава книги посвящена влиянию Маклюэна на французскую школу. Есть отдельные работы, например, где Бодрияр рассматривается как новый Маклюэн.

В оценке результатов школы подчеркивается, что Хевлок, Маклюэн и в меньшей степени Иннис занимались структурой коммуникативных медиа. Делаются даже далеко идущие выводы. Например, Торонтская школа предложила конкурентную по отношению к Фрейду или Марксу модель глубинной структуры человеческого поведения.

Выделяют и другие последствия влияния школы. Например, главной ее чертой признается то, что технологии медиа являются более важными, чем передаваемое ими содержание (Katz E. The Toronto school and communication research // The Toronto school of communication theory. Interpretations, extensions, applications. Ed. by  R. Watson, M. Blondheim, R. P. M.Watson. – Jerusalem, 2007‎). Другие исследователи подчеркивают, что Маклюэна и Инниса коммуникации более интересовали как процесс, а не как структура (Blondheim M., Watson R. Innis, McLuhan and the Toronto school // Ibid). Другой темой становится акцент на последствиях коммуникаций. И третьей – фокус на технологиях коммуникаций. Все эти три темы и формирует тот собственный объект исследований, характерный для Торонтской школы. И говоря об Иннисе, подчеркивают, что коммуникация интересовала его на уровне страны, империи, цивилизации. В принципе, следует признать, что это характерно для всей школы. Они исследовали «макрокоммуникацию», если можно предложить подобный термин.

В целом Торонтская школа скорее была виртуальной, чем реальной. Но это отнюдь не умаляет ее результатов. Тем более такая совместная работа гуманитариев достаточно редка. Гуманитарии – скорее одиночки. Нужна дополнительная сила, чтобы их удалось объединить. Единственным близким примером советского времени была Тартуская школа семиотики, объединенная вокруг фигуры Юрия Лотмана.