Люди очень чувствительны к распознаванию своих и чужих смыслов. Именно это затрудняет проникновение чужих смыслов в систему своих. Но в любом случае иммунная система социосистемы будет пытаться их распознать и уничтожить. Только очень сильные социосистемы могут позволить себе существование параллельных смыслов, загоняя их на маргинальные позиции. 

Появившееся понятие мягкой силы демонстрирует возможности косвенного проникновения своих смыслов в чужое пространство. Дж. Най называет в качестве примеров американской мягкой силы «Майкрософт» или Гарвард (Nye J. S., Jr. Soft power. The means of success in world politics. ‒ New York, 2004). Сюда также можно дописать и Голливуд. Мягкая сила движется к вам за счет того, что вы сами этого желаете. Более того, вы готовы даже платить за вхождение к вам мягкой силы. Но одновременно Най подчеркивает, что перед нами способ достижения того, чего хочет страна. То есть это всё же сила, хотя и в мягкой упаковке.

США могут продвигать, например, не демократию, а интернет. Право на интернет госдепартамент вписал в права человека. Это связано с тем, что ни авторитарные, ни тоталитарные режимы не могут выдержать свободное распространение информации. Они могут удержать свой мир, свою модель мира только в случае полного информационного контроля, когда в информационном пространстве не функционируют неконтролируемые властью сообщения.

Россия продвигает проект «Русский мир». Но проект «Русский мир» как продвижение и удержание русской цивилизации, то есть, по сути, матрица ценностей по-русски, имеет существенный недостаток в том, что он на самом деле центрируется только на языке. Чайковский, Чехов, Толстой и так имеются в структуре общего культурного мира, когда «Щелкунчик» Чайковского спокойно и чуть ли не обязательно присутствует в период, например, западного Рождества. И как раз это является самым ярким примером мягкой силы, поскольку ничего не требует для своего продвижения, сам этот культурный продукт обладает своей собственной движущей силой.

Русский мир направлен на создание ситуации, при котором отношение к России будет стабильно позитивным. Поэтому главной составляющей здесь становится даже не продвижение своих ценностей, а удержание в своей орбите, культурной и политической, «своих» на всем постсоветской пространстве. И, конечно, на это работает информационное (новости, например) и виртуальное (телесериалы, например) пространство. Но последние события в Украине заставили не только Украину, но и прибалтийские страны отключить российские телеканалы, то есть проект лишился своего инструментария. 

Параллельно хочется бы спросить при всей критике Русского мира, а какой же украинский проект такого рода имеется? Какой может быт украинская мягкая сила? И не только по отношению к России, но и ко всему миру. Такого украинского проекта пока нет.

Россия достаточно интенсивно выстраивает и удерживает свое информационное пространство как в области так называемых «жестких» новостей (обычные новостные программы), так и «мягких» новостей (разнообразные ток-шоу). Они не только тиражируют «правильную» информацию, но и не пропускают «неправильную». Ток-шоу, кстати, позволяют не только отойти от официальной лексики, что характерно для новостей, но и уделяют внимание более широким контекстам, переводя новость в более человеческое измерение, которое ближе и понятнее зрителям. Они трактуют события в Украине без учета точки зрения Украины, что позволяет приписывать любому событию совершенно противоположные смыслы, лишь бы они соответствовали модели мира, удерживаемой СМИ.

При этом существенное число интернет-сайтов и нишевых телеканалов (например, Kontr.tv, смотрите здесь и здесь) создаются чтобы отобрать зрителей от источников оппозиционной точки зрения.

В программе «Диалоги» («Дождь», 7 мая 2014 г.) мы услышали и увидели в встречу А. Венедиктова, главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» и Г. Тимченко, экс-главного редактора «Ленты.ру», уволенной после интервью с Д  Ярошем, поскольку ограничением последнего времени стало не давать слово украинским авторам в российских СМИ.

А. Венедиктов, отвечая на заключительный вопрос ведущего, сказал, что Путин рассматривает медиа как инструмент политической борьбы. И поскольку владелец медиа может влиять на его содержание, Путин в свое время и поменял владельцев НТВ и ОРТ. Г. Тимченко, отвечая на этот же вопрос, подчеркнула, что в результате этой работы Путина в информационном пространстве осталась выжженная земля, что именно он является конструктором такой системы управления СМИ.

А. Дугин видит следующий вариант борьбы с иносмыслами в США: «В Америке существует множество способов так локализовать инакомыслие, так справиться с идейными врагами Соединенных Штатов Америки! Но мы не знаем о том, где эта оппозиция, где наша евразийская "пятая колонна" в США, но она тоже есть. При этом Запад, именно Америка, действует чрезвычайно удивительно, удачно в этом: она не подавляет напрямую, она контролирует дискурс. Людям с отличной точкой зрения совершенно невозможно прорваться на первые главные издания в СМИ, им нет шансов появиться на телевидении. И я не говорю о том, что мы должны их физически подвергать репрессиям. Это совершенно не нужно, более того, это происходит от слабости. Этих людей надо изолировать от средств массовой информации, надо подвергнуть их остракизму, и надо просто не повторять американский сценарий».

И на вопрос В. Познера, нужно ли изолировать и его, Познера, А. Дугин отвечает со всей прямотой: «Думаю, что да». Мы живем во время жестких слов, когда произошло обострение международных отношений. Россия заняла жесткую позицию, но получила и жесткий ответ.

Патриотическая российская сторона выстраивает сложные структуры, которыми пытается объяснить ситуацию признания ими Путина как вождя, но одновременно окруженного их «врагами». Для этого был придуман новый термин — шестая колонна. Вот как задает его В. Коровин: «“Шестая колонна” ‒ это то же самое, что “пятая”, если оценивать взгляды, приоритеты, пристрастия, но только “пятая колонна” борется с Путиным открыто, бросая прямой вызов. “Шестая колонна” не так ‒ она улыбается, отдаёт под козырёк и клянётся в верности. Там, где “пятая колонна” прорывает полицейское оцепление, “шестая” сидит в кабинете и перечисляет на счёт “пятой”. Там, где “пятая” открыто критикует, навязывая свои подходы, “шестая” их реализует, тихо, без лишних слов. “Пятая” выходит “маршем мира”, прикрываясь поролоновым Макаревичем, “шестая” ‒ саботирует, притормаживает, морозит, подменяет политику технологией, а поддержку ‒ симулякром».

И даже святая святых Администрация Президента попадает под обстрел: «Администрация Президента ‒ так тут ещё дух Суркова не выветрился, а это: постмодерн вместо политики, стишки и музычка вместо идеологии, симулякры вместо партий, чистая технология, кривляние и разводка, и опять ‒ семья на Западе, дети в Лондоне. Но это же не враги Путина, все они, напротив, друзья Путина, “клуб друзей Путина”, т. е. не “пятая колонна” ‒ те-то враги. Тогда какая? Очевидно, “шестая”… ».

И это действительно сложная конструкция, которая, с одной стороны, множит число врагов, а с другой ‒ наводит порядок в иерархии врагов, тем самым упорядочивая наш непонятный мир.

Основной вариант разделения врагов – на внутренних и внешних. Это самые ужасные враги. Интересно, что эти полюса не меняются, даже при изменившейся политической системе. Наличие такого врага позволяет оправдывать любые поступки. Вот что говорит А. Проханов по поводу Крыма: «Мы буквально выхватили Крым из-под носа натовских генералов, натовских кораблей, натовских орбитальных группировок. Такое оказалось по плечу сильному, оснащенному государству, идущему на великие риски, знающему цену этих рискованных издержек, цену стратегических приобретений».

По сути, мы имеем призыв не просто к более жесткому, но и более жестокому миру. И в этом мире вновь человеческие судьбы мало кого волнуют, а центральным становятся интересы государства.

А. Кертис интересно подметил, что в современном западном мире всюду есть альтернатива, кроме политики. Но мы вспомнили его еще и по другой причине. Кертис посвятил свои размышлению тому, что за мифом о think tank'х стоит совсем другая реальность. По мифу они должны генерировать новые идеи, а на самом деле мир использует их как скрытые пиар-агентства, которые продвигают чужие идеи.

Он упоминает Э. Фишера, который создал за свою жизнь 150 think tank'ов и стал сэром (см. о нем и его жизни тут, тут и тут). Есть его интересная цитата: «Коммунизм (и фашизм) являются ядом для людей. Социализм – это та чашка, откуда они их пьют».

Журнал  Forbes пишет о его рецептах успешности think tank'а. Там перечисляется ряд таких принципов:

• работать как в бизнесе,
• иметь высокие академические стандарты,
• уделять внимание медиа,
• стоять вне политики,
• фокусироваться на причинах и результатах.

Именно Фишер работал с таким экономистом, как Хайек, доведя своей деятельностью его до уровня лауреата Нобелевской премии. В этой работе они пришли к выводу, что

писатели и журналисты являются ретрансляторами чужих смыслов, а не их создателями. Им нужно давать эти смыслы для дальнейшего распространения, поскольку именно они выходят на население.

Когда Фишер пришел к Хайеку в послевоенные годы, он получил от него такой совет (Blundell J. Waging the war of ideas. ‒ London, 2003): «Общество может быть изменено только с помощью изменений идей. Сначала вы должны достичь интеллектуалов, учителей и писателей, с помощью обоснованных аргументов. Их влияние на общество будет превалировать, а политики лишь последуют за ними». Этот разговор состоялся в 1946 г., когда Фишер пришел спросить у Хайека о перспективах политической карьеры.

Хайек интересным образом определял, кто же является интеллектуалом. Он увидел две важные характеристики:

• способность говорить/писать по большому количеству вопросов,
• возможность знакомиться с новыми идеями до того, как с ними познакомится широкая публика.

Джон Бланделл, который описывает смысл и способы работы Гайека и Фишера по продвижению идей либеральной экономики, акцентирует следующие ее основания:

• прорыночные идеи оказались нерелевантыми и увлекающими людей, тем самым открылся путь к нерыночным идеям,
• люди заняты сегодняшними событиями, теряя из виду долговременные последствия,
• интеллектуал является «привратником» идей,
• лучшие прорыночные люди становятся бизнесменами, лучшие антирыночные — интеллектуалами и учеными,
• надо верить в силу идей.

То есть интеллектуал в этой модели является ретранслятором чужих идей, он просто более адекватен процессам их распространения. Однако в результате проделанной многолетней работы именно созданные Фишером 150 think tank'ов привели в мир рыночную экономику.

Как пишет А. Кертис о think tank'е Фишера, выделяя его отличия: «Think Tank, который осоздал Энтони Фишер, был другим. У него было интереса к порождению новых идей, поскольку он уже знал “правду”». Он уже имел все идеи, которые были нужны, изложенными в книгах профессора Хайека. Вместо этого его целью было воздействие на общественное мнение — с помощью продвижения этих идей. Это было большим отклонением от модели RAND — вы не углубляетесь в производство идей, вместо этого вы углубляетесь в продажу и продвижение того, что Хайек прямо назвал «секонд-хенд идеями».

Такую же функцию ретрансляции чужих смыслов Д. Дондурей увидел и в современном российском телевидении. Он рассматривает три федеральных канала как единый холдинг, призванный удерживать нужную модель мира в умах россиян: «Цель этого холдинга, как и школы, других институтов программирования, — не политика, а передача во времени культурных матриц. Чтобы в XXI веке непременно сохранились правила существования, зарекомендовавшие себя с XVI-го, и отношения с государем, и неуважение к элитам, обязательное недоверие, сотни видов страхов. Телехолдинг работает на то, чтобы “правила игры” воспроизводились в головах и тогда, когда у 85% населения России будут компьютеры Mac».

Правда, трудно себе представить столь сложную систему с такими тонко поставленными целями. Хотя если судить по результату, то качество результата впечатляет. Телевидение действительно четко управляет мышлением российских граждан.

А. Бородай, ставший премьер так называемой Донецкой республики, четко ретранслирует смыслы, которые витают в российской публицистике последнего времени: «- Да, действительно выпускник философского факультета МГУ. По взгляду я русский патриот. Может быть, даже меня можно назвать отчасти империалистом, я считаю, что те административные границы, которые были в свое время проведены советскими вождями в унитарном, по сути дела, государстве, сегодня федеративном, не должны разделять русских людей. Какая разница между ростовчанами, допустим, и жителями Донецка. Никакой принципиальной. Ментальной разницы нет совсем никакой. Я не считаю эти границы реально существующими. Они не существуют в реальности на сегодняшний день. Я считаю, что русский народ должен быть единым, должен объединяться постепенно после катастрофы, которая произошла в 1991 году. Ему необходимо постепенно восстанавливаться. Для этого складываются политические, экономические, геополитические условия. Сейчас Россия стала снова активным игроком на геополитической сцене. Раньше она таким в течение многих лет не была. А сейчас стала. Остается это только приветствовать. Русские патриоты могут проявлять собственные инициативы в этом вопросе. Я как русский патриот это и делаю».

Сегодня также поставлен интересный вопрос о том, что нельзя автоматически переносить понятие свободы прессы на телевидение (Nel L. The freedom of the press and the freedom of the television // African Journalism Studies. ‒ 1987. ‒ Vol. 8. ‒ N 1). Телевидение предоставляет меньшую возможность для выбора, чем это имеет место в случае прессы. выделяют набор отличий в этих двух типах коммуникаций, в рамках которых телевидение отличается в следующем:

- нехватка места и времени на телевидении,

- способ подачи,

- более сильная коммерческая потребность в развлечении, чем в информировании,

- акцент на визуальном действии.

Интересные отличия также находят в следующем: «Сам способ газетного освещения разрешает гораздо больший выбор для читателя. Читатель может выбирать из набора статей. [...] В газете читатель может читать одно, игнорировать другое. В телевидении он получает то, что ему дали. Его возможности выбора существенно ограничены». При множестве каналов он получает выбор, но пользуется им для отбора развлекательных программ.

Это связано с тем, что “почти все телевизионные каналы западных стран предлагают более или менее тот же самый политический набор. В противоположность этому печатные медиа предлагают гораздо больший политический набор, чем это есть в телевидении”».

Телевидение подает информация вне контекста. В печатных медиа существует разница между фактом и мнением, новости стоят в контексте. В телевидении зрителю трудно различить факт и мнение.

В этом плане телевидение является идеальным средством для пропагандистов типа Д. Киселева. При этом порождаемое ими мнение оказывается по воздействию сильнее факта, поскольку в нем преобладает эмоциональная составляющая.

По сути, Советский Союз времен перестройки также был опущен в эмоции. Это был не рациональный, а эмоциональный переход к постсоветскому миру. Все возникающие в информационном поле факты несли существенный эмоциональный заряд.

Сегодня и разрабатываются, и анализируются методы, с помощью которых происходит смена ценностной матрицы. Одним из них является «окно Овертона» (см. тут, тут, тут и тут). Там есть ряд шагов продвижения идеи в общественное сознание, первый переход именуется от немыслимого к радикальному. И так постепенно, шаг за шагом, идея становится все более приемлемой.

Нечто подобное мы увидели и в идее аннексии Крыма, которая выглядела абсолютно невозможной за погода до этого события. Интересно то, что очень много российских специалистов по пиару и политтехнологов обслуживали Крым и Донбасс (см., например, тут). И это снова говорит о планировании и проведении этой войны сначала в виртуальном и информационном пространствах.

Практически работал гуманитарный спецназ. Первая его группа в составе политтехнологов, пиарщиков, социологов, работников Администрации Президента России обеспечивала в Крыму проведение референдума. Вторая – обеспечивала те же цели на федеральных каналах (Киселев, Мамонтов и др.). Все в сумме составляет достаточно большую группу людей. Украина же не воспринимала это достаточно серьезно, в результате стала существенно отставать в своем реагировании.

Возможно, что такое нереагирование в виде неприменения оружия лежит и на западных дипломатах, которые не захотели применения оружия, чтобы не втянуть свои страны в вооруженный конфликт, о чем пишет Ю. Мостовая. По мере ухода от этой точки остается все меньше возможностей адекватно понять эту ситуацию, хотя одновременно появляются не просто журналистские, а уже и академические исследования проблем Крыма и востока Украины в связи с агрессией (см. тут, а также Darczewska J. The anatomy of Russian information warfare. The Crimean operation, a case study. ‒ Warsaw, 2014 / Centre for Eastern Studies).

Мы живем в мире чужих смыслов, лишь изредка нам попадаются новые. И это, наверное, естественно для человека, которому комфортнее именно в мире знакомого, чем незнакомого. Просто иногда имеет место внезапная смена. Если дореволюционная Россия жила в рамках «православия, самодержавия, народности», то для советского времени уже ближе были лозунги французской революции («свобода, равенство, братство»).

Украине сегодня придется искать свои собственные смыслы. Отсутствие их как раз и объясняет отсутствие национальной идеи. Если влыть в мире чужих смыслов,  позитивного результата не будет.