Сунь-Цзы считал, что лучше атаковать разум противника, чем его укрепленные города. Но разум можно атаковать только оружием коммуникативного толка, то есть смысловым. Смыслы ведут войска к победе: одни смыслы для себя и другие смыслы для противника. Одни должны воодушевить, другие — принудить сдаться.

Гибридная война — это война тишины. У нее громкие результаты, но скрытое исполнение. Удерживаются в активированном состоянии только смыслы. Они ведут ту и другую сторону, хотя слово «война» не звучит вовсе.

Какие смыслы подтолкнули Россию на военные действия? Одним из таких смысловых параметров стала зависимость мышления от пространства. История России выстроена на пространственном мышлении. Отсюда и Александр Дугин с его геополитикой, отсюда потребность к жесткой централизации, без которой регионы бы быстро растеклись в разные стороны.

Глеб Павловский рассказывает о концепции Михаила Гефтера: «Социум власти привязывает Россию к ее пространствам, превращая их держание в самодовлеющую задачу. Он при этом теряет русскость входящих в него земель, обменивая на идентичность-подданство, идентичность-зависимость и в конечном счете на новые формы рабства. Гефтер считал русское рабство возвратной болезнью русских режимов после Ивана IV. Государственным состоянием, в которое социум власти периодически опрокидывает и население, и его правителей».

Акцент на пространственном мышлении заставляет Россию смотреть на Украину или на Прибалтику с пристальным вниманием. Из трех пространств — физического, информационного и виртуального — Россия оказывается руководимой физическим. В то время как другие страны заняты экспансией в информационном и виртуальном пространствах.

Но движение в физическом пространстве все равно требует опоры на символы, идеологемы, мифы. Идеологемы используются не только в процессах стабилизации, но и в процессах дестабилизации. Михаил Одесский говорит об идеологеме как о «понятии принципиально не точном, обязательно употребляемом в качестве оценочного» [Одесский М. Идеологема «революция» и возможность социальных потрясений в современной России // Логос. — 2006. — № 5]. Максим Корнев, анализ руя идеологему «кулак», говорит об идеологемах как о средством управления и манипулирования общественным сознанием. Вайскопф М. в книге «Писатель Сталин» проанализировал партийную риторику Сталина ([Вайскопф М. Писатель Сталин. — М., 2001], см. отклик на эту книгу Михаила Одесского [Одесский М. Поэтика террора и текст Сталина // Новый мир. — 2001. — № 10]).

Все это представляет собой ментальную матрицу, сквозь которую советский человек видел мир. То, что было в этой матрице, виделось хорошо. То, чего в ней не было, с затруднением могло проявиться у человека. Вероятно, человек сам подавлял в себе не те представления, что давало ему возможность более комфортной и даже более безопасной жизни (см,. например, последнюю книгу воспоминаний Каверина, демонстрирующую, как жизнь сталинского времени была пронизана непрекращающимся страхом [Каверин В. Эпилог // Нева. — 1989. — № 8]).

Можно ли перебить территориальные устремления? Наверное, нет, если сегодня они ощущаются как угроза со стороны Запада. Все прошлые империи и сегодняшние квази-империи захватывают пространство. Если Запад больше ориентируется на захват потребителей, то у России интересы лежат в области идеологических устремлений.

Пространственная экспансия не осталась в прошлом для нынешней России, поскольку это наименее технологичный тип экспансии. По этой причине она и наиболее заметная из трех. Экспансия информационная и виртуальная опираются на новые технологии. К примеру, результате книгопечатания — массовый роман — приходит в Россию из Франции, и создается не только книга, но и русский массовый читатель, которого также надо было воспитать. Это время становится временем французского влияния на Россию, поскольку дети знати лучше знали французский, чем русский.

Кстати, Александр Колпакиди считает такую ориентацию элиты на Запад опасностью сегодняшнего дня: «Только при подавлении традиционной элиты страна процветает. И после смерти Сталина, при Хрущеве, при Брежневе элита является уже основой номенклатуры, тогда она и восстановила все худшие черты царской прослойки, которые привели страну к 17-му году. Главное, что не хотелось бы — чтобы сейчас это продолжалось, потому что нельзя создать процветающую державу, опираясь на такую предательскую элиту, у которой не только дети за границей учатся, но и все капиталы там, которая непонятно как может вообще считаться русской элитой. Опять же скажу, термин "элита" тут — антинаучный, правильно с академической точки зрения — "быдло-элита"».

Западная модель пропаганды, которая то затихает, то уменьшается в своих объемах, как нам представляется, более ориентирована на форму, то есть на опору на более объективные методы изучения воздействия. Чтобы в период холодной войны перевести ученых на такие более объективные методы, практиковалось издание закрытых исследований по пропаганде для широкой публики [Simpson C. Science and coercion. Communication research and psychological warfare 1945 — 1960. — New York etc., 1994]. Сегодня приоткрыта фабрика гигантской пропагандистской работы времен холодной войны как со стороны Британии [Lashmar P., Oliver J. Britain's secret propaganda war 1948 — 1977. — Phoenix Mill, 1998], так и со стороны США [Baracskay D. U.S. strategic communication efforts during the cold war Influence warfare. Ed. by J.J.F. Forest. — Westport, 2009].

Один из таких бойцов дезинформации Алвин Снайдер перечислил наиболее успешные дезинформационные кампании той холодной войны [Snyder A.A. Warriors of disinformation. American propaganda, Soviet lies, and the winning of the cold war. — New York, 1995 и тут]. Со стороны СССР это кампании о том, что американцы сознательно изобрели СПИД, что ФБР причастно к убийству Мартина Кинга и Улофа Пальме, что американцы ввозят детей, а затем распродают их на органы. Со стороны США это обвинение в сознательном уничтожении южнокорейского лайнера Боинга-747 30 августа 1983 года. Тогда американцы стерли из записей важные детали, демонстрирующие, что советский летчик не знал, что это пассажирский самолет, и представили пленку на Совете безопасности ООН. Тогда впервые в качестве доказательства фигурировало это видео, которое в наше время Снайдер охарактеризовал следующими словами: «Видео было мощным, результативным и неверным» [Снайдер А. Америка потратила миллиарды, запугивая мир Россией. Интервью // Комсомольская правда. — 1997. — 26 ноября].

Пропаганда во время войны имеет два крыла: она негативизирует противника, чтобы оправдать свои действия, и лепит позитивный образ самого себя. В военное время пропаганда воспринимается на ура, поскольку меняются законы достоверности. Как правда воспринимается всё то, что важно для тебя. Как неправда — все то, что затрагивает твою картину мира.

Роль негативных настроений в коммуникативно атакуемой стране резко переоценивается. Американцы, например, считают, что если рейтинг одобрения работы президента падает ниже 40 %, он не может идти на второй срок [Quelch J.A., Jocz K.E. Greater good. How good marketing makes for better democracy. — Boston, 2007]. Однако власть прекрасно держится, даже тогда, когда шесть или семь из десяти избирателей не одобряют действий президента.

Однотипно СССР переоценивал роль диссидентов, разворачивая борьбу с ними и расширяя штаты КГБ времен Андропова. То есть они парадоксальным образом нужны были именно ведомству Андропова, чтобы доказать свою важность и необходимость. В самом ведомстве, кстати, прекрасно понимали, что только зарубежные контакты являются опасностью, но не сами диссиденты или националисты.

Александр Колпакиди говорит о развале СССР: «Диссиденты сыграли в развале СССР не слишком большую роль, хотя они этого никогда не признают, но это факт. Они дали для контрэлит мощное оружие идеологии. Посмотрите, ни один из диссидентов не занял никаких постов в новой России. Сейчас они все ходят под угрозой быть названными иностранными агентами и чувствуют себя неуютно».

Диссиденты были, по сути, «промежуточными» источниками информации. Они существовали потому, что их транслировали обратно на СССР западные радиоголоса. Тем самым они получали медийное присутствие, которое не соответствовало их реальному весу.

Сегодня также следует уделить внимание более системным анализам развала больших систем ([см. тут и тут], см. также исследования Алексея Юрчака на тему анализа позднего СССР тут и тут). Большая система, вероятно, может выдерживать большие нагрузки на себя, но не бесконечно.

По прошествии многих лет мир сегодня попал в еще один период холодной войны, а Украина — даже горячей. Причем теперь накоплен бесценный опыт прошлых десятилей. Для США, например, это все более изощренный способ управления социумом с помощью коммуникаций (см., например, Kumar M.J. Managing presidential message. The White House communications operation. — Baltimore, 2007; Maltese J.A. Spin control. The White House Office of Communications and the management of presidential news. — Chapel Hill — London, 1992: а также бесконечную череду воспоминаний советников и пресс-секретарей президентов и министров Morris D. Behind the Oval Office. Getting reelected against all odds. — Los Angeles, 1999; Моррис Д. Игры политиков. — М., 2004; Hughes K. Ten minutes from normal. -New York etc., 2004; Luntz F. Words that work. It's not what you say, it's what people hear. — New York, 2008; Lattimer M. Speech-less. Tales of a White House survivor. — New York; Fleischer A. Taking heat. The President, the press, and my year in the White House. — New York, 2005; Clarke T. Lipstick on a pig. Winning in the no-spin era by someone who knows the game. — New York etc., 2006; Frum D. The right man. — New York, 2003; Noonan P. On speaking well. — New York, 1997). Не менее важен для понимания инструментария информационной войны и опыт президентских кампаний (см., например, McGinnis J. The selling jf the president. — New York etc., 1988;  Issenberg S. The victory lab. — New York, 2012).

Россия также получила принципиально новый опыт работы спичрайтеров (см. Книги: Отзвук слова. Из опыта работы первых спичрайтеров России. — М., 1999; Александров В. Кронпринцы в роли оруженосцев. Записки спийрайтера. — М., 2005; Колесников А. Спичрайтеры. — М., 2007, статьи и интервью  тут, тут, тут и тут), а также не менее важный опыт ведения внутренних информационных войн.

Одним из игроков на последнем поле был Сергей Доренко [ см. Доренко С. Юбилей строптивости // Субботник НГ. — 2001. — № 1–13 января; тут и тут ]. Он вспоминает слова благодарности Путина после его информационной борьбы с Примаковым и Лужковым: «Он вывел меня в тамбурок сразу рабочим кабинетом и сказал, что очень признателен за то, что я сделал. И что он хочет, чтобы я знал, что он понимает и значение сделанного, и то, чем я рисковал». Доренко приводит также интересный пример из работы дирекции информации ОРТ: «Как рассказывает Константин Эрнст на совещании 22 марта прошлого года было решено объявить, что Явлинский сделал косметические операции, подтяжки. И не случайно, а, как придумали в Кремле, чтобы понравиться гомосексуальным избирателям».

После гибели Курска произошли серьезные изменения в порождении информации, в результате чего она стала действительным оружием, правда, против своих собственных мирных жителей (см. некоторые особенности того времени и достигнутых результатов в управлении информационной повесткой дня Россия: стратегия достоинства. Имидж и реальность страны. Информационные технологии и кризисные ситуации. — М., 2001; Павловский Г. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля! — М., 2012).

В результате была создана действительно изощренная система информационной поддержки действий власти. Тем самым одновременно стала возможной передача институциональной памяти из прошлого в настоящее.

Причем на фоне действительно сложной ситуации в стране удается удерживать высокий уровень доверия. Сложность ситуации проистекает из девяностых годов, которые издатель Александр Иванов увидел в следующем виде: «Крым, санкции — о'кей, но это только язва на ноге. А проблемы заложены гораздо глубже. Все неразрешимости были заложены в 90-е. Я не связываю это только с деятельностью Путина — с конца 80-х мы оказались в кризисе. Генеалогия проблем связана с резкой деиндустриализацией 92—96-го годов. Она привела к очень сильному — экономическому, социальному, демографическому — ослаблению страны. Есть статистика смертности, заболеваний, алкоголизма, наркомании, говорящая, что 90-е были ужасными. Для меня они не были такими — но не могу же я транслировать свое эйфорическое состояние на всю страну. У этих процессов зачастую нет авторства: невозможно сказать, что во всем виноват Горбачев, Чубайс, Путин, Ельцин, — тысячи разных факторов носят спонтанный характер».

Пропаганда всегда носит и носила принципиально манипулятивный характер. В его основе лежит обыденная коммуникативная ситуация — по отношению к другому мы всегда выстраиваем иные слова и объяснения, чем те, которые произносим в голове самим себе. Политические интересы превратили эти механизмы в достаточно опасные и непредсказуемые.