Мы давно обучены тому, что новости должны удерживать не одну (например, отражение реальности), а несколько составляющих. Они могут сами формировать реальность, как это происходит, к примеру, в случае политтехнологических проектов или создания имиджа власти и ее институтов. Всё это не случайные, а интенсивные и системные процессы, поэтому их последствия существенным образом отражаются в информационном пространстве, даже если потребитель новостей не обращает на это внимания.

Новости должны удерживать картину мира, которая свойственна данной стране и не является таковой для другой. Они также могут отражать интересы финансового капитала, стоящего у их основания. В качестве примера можно вспомнить информационные войны 2014 года между украинскими телеканалами «Интер» и «1+1». Как видим, стандарты журналистики являются в определенном смысле поверхностным параметром, который может вступать в противоречие с остальными требованиями.

Глеб Павловский говорит о цензуре, работающей на опережение, когда власть наперед выхватывает то, что собирается делать оппозиция, и присваивает это себе. Однотипно, кстати, работали и советники Клинтона, придумав идею, что президент должен стоять над партийными различиями. Это позволяло брать инициативы республиканцев и работать с ними, как со своими собственными.

Павловский также вспоминает цензуру замещения: «Это была замещающая цензура, цензура сюжетная, когда до того, как аудитория поймет, что правда, а что нет, ей уже предлагают сюжет, от которого она не может оторваться. Настолько он, с одной стороны, интересен, а с другой — сконструирован так, чтобы отвечать на ее ожидания».

Мы можем переформулировать этот феномен в еще более сильной форме — новости как цензура. То есть новости служат не чтобы рассказать, а чтобы скрыть, чтобы убрать внимание от «опасного», чтобы изобразить новость там, где ее нет.

Новость как цензура, по сути, не является новым феноменом. Именно такими по результату являются интервенции в новостное пространство спин-доктора, политтехнолога, специалиста по паблик рилейшнз. При этом произошло еще одно существенное изменение: как показывают исследования, даже в самых качественных изданиях количество статей, имеющих своим происхождением не работу журналистов данных изданий, а информационные или пиар-агентства, составляет уже больше половины материалов. Исследователи из Кардифского университета дают следующую статистику по британской прессе: «Меньше, чем одна из пяти газетных статей (19%) базируется в основном на информации, которая приходит из готовых материалов. В реальности 60% журналистских материалов полностью или частично строится на готовой информации, и только 12% являются полностью независимыми от таких материалов».

Таким источником готовой информации может выступать и власть. К примеру, во времена Буша сложилась практика размещения готовых телевизионных новостей (см. тут и тут).

Это отражает модель дискурса, идущую от ван Дейка и других исследователей, что дискурс напрямую отражает властные и социальные отношения: «Власть прямо реализуется и выражается с помощью разного доступа к разнообразным жанрам, содержанию и стилям дискурса. Этот контроль может быть проанализирован более систематически в терминах форм (ре)продуцирования дискурса, а именно материального производства, артикуляции, распределения и влияния. Тем самым медиаорганизации и их (часто международные) корпоративные владельцы контролируют и финансовые и технологические условия производства дискурса, к примеру, газеты, телевидения, печатного бизнеса, как и телекоммуникационной и компьютерной индустрии».

Ван Дейк говорит о допуске тех или иных властных или невластных групп не просто к медиа, а даже к определенным жанрам. Например, это те, кого интервьюируют. Мы легко представляем себе этот «водораздел», поскольку интервьюируемые лица сразу встают перед нашими глазами.

Правда, Фило из «Медиагруппы Глазго» подчеркивает один аспект роли журналиста, который вступает в противоречие с доминирующими представлениями: «Вполне возможна ситуация, когда нечто будет серьезным образом отражаться в новостях, в то время как журналисты могут показать аудитории, что это не является очень важным. В этом смысле журналисты вмешиваются и пересматривают оценку события, преуменьшая его важность. Обнаружение этого требует квалитативного анализа текста. Под квалитативным я понимаю подход, который адекватен уровню значения в том смысле, что он отражает то, как передаются реальные значения. Когда текстовый анализ закончен, нет причин, чтобы не подсчитать значения внутри текста. Фактически квантитативное измерение такого анализа очень важно, например, для демонстрации доминирования некоторых объяснений новостных подач».

Кстати, в «Медиагруппе Глазго» выступили и с обоснованной критикой теории медиаэффектов, перечислив десять спорных моментов (см. информацию о самой группе тут, ее сайт — www.glasgowmediagroup.org/). Первым из них стало то, что не следует искать причины насилия в обществе, отталкиваясь от медиа, поскольку первопричины все-таки находятся в самом обществе.

Ван Дейк напоминает нам, что роль новостей не является прямой в плане управления поведением людей: «Медиавласть является символической и убеждающей, в том смысле, что медиа имеет потенциал контроля разума читателей или зрителей, но не их действий». Перед нами, по сути, возникает система принципиально косвенного контроля, что делает ее гораздо более сложной, чем нам кажется.

Это сложная конструкция управления давно усвоена человечеством, когда информация и знания задают границы «разрешенного» мира. Первым и самым ярким примером является религия. Она достаточно успешно работает в плане создания границ разрешенного/неразрешенного поведения.

Новости даже в норме способны трансформировать мир под себя. Но они становятся вдвойне более действенными, когда такая трансформация становится планируемой заранее.

При этом отражение реальности является лишь одним из параметров, которым должна следовать журналистика. Например, в «Принципах американской журналистики» названы следующие пять ключевых функций журналистики в демократической системе (Craft S. a.o. Principles of American journalism: an introduction. — New York, 2013):

- журналистика информирует, анализирует, интерпретирует и объясняет,

- журналистика расследует,

- журналистика порождает публичный разговор,

- журналистика помогает создавать социальную эмпатию,

- журналистика способствует открытости.

Как видим, отражение реальности тут представлено достаточно слабо, зато вовсю присутствует отражение или даже создание социальной реальности.

В утрированном виде ненужность новостей была представлена в статье Добелли в газете Guardian. Он говорит, что:

- новости неадекватно описывают реальность,

- новости нерелевантны,

- новости не имеют объясняющей силы,

- новости токсичны для вашего тела (они часто запускают действие лимбической системы),

- новости увеличивают число когнитивных ошибок,

- новости блокируют думание,

- новости работают как наркотики, поскольку читатель жаждет знать продолжение истории,

- мы тратим много времени на новости,

- новости делают нас пассивными,

- новости убивают креативность.

Эти идеи в свою очередь были подвергнуты критике и были названы опасными.

Фило отмечает еще одну особенность новостей, которую он обозначил как «больше новостей, меньше взглядов». Он имеет в виду, что в новостях отсутствуют, как правило, критические голоса. Этот же дисбаланс можно увидеть и в освещении международных новостей. Например, он приводит результаты исследований палестино-израильского конфликта, которые комментируются в два раза чаще со стороны произраильского взгляда, чем пропалестинского.

Всё это позволяет нам отойти от того упрощенного взгляда на новости, который превалирует и в учебном, и в академическом подходе. Тем более что и сами новости постоянно трансформируются.

Следующим важным трендом стала трансформация новости под не новость в том плане, что она приняла на себя все приметы развлекательности. Понятно, что это делается для того, чтобы облегчить ее прохождение в массовое сознание. Однако одновременно это трансформировало саму новость. Если мы почитаем возмущение желтой прессой в момент ее возникновения, то с удивлением обнаружим, что все это приметы современного новостного потока. То есть то, что в то время вызывало возмущение, сегодня стало нормой.

Новые технологии всё время принципиально расширяют аудиторию доставки культурных смыслов, дойдя в случае кино, например, потенциально до всего человечества. Интернет продолжил эту традицию, доведя ее до максимально возможного уровня.

При этом все новые технологии постепенно смещаются в сторону «развлекательности». Это заставляет и старые технологии подстраиваться под этот тренд. Это и американское деление на «жесткие» и «мягкие» новости, последними называют те, которые приходят к зрителям с помощью ток-шоу. Тем самым главные новости всё равно попадают к тем, кто не смотрит теленовостей. Это и подача стандартных новостей в более привлекательном виде, что получило название инфотенмент. В любом случае речь идет об определенной «деградации» процессов восприятия информации современными людьми, когда они начинают отталкивать то, что сложно, хотя именно эти новости (и события, стоящие за ними) влияют на их жизнь.

Паттерсон считает, что мягкие новости вообще разрушили интерес людей к новостям. Он задает мягкие новости методом от обратного — как те, которые не являются жесткими. К последним он относит освещение событий с участием первых лиц, важнейшие проблемы или существенные нарушения рутины ежедневной жизни.

Мы видим еще один вариант разделения на два типа: жесткие новости — это новости с позиции государства, человека в галстуке, сидящего на работе, мягкие — со стороны человека, сидящего дома. С третьей стороны, возможно, перед нами некая смена картины мира современного человека. Жесткие новости отражают то, что ему навязывают государства, а мягкие — отражают его собственный интерес.

Ведь недаром мягкие новости также стараются определять как более сенсационные и более личностные, которые менее привязаны ко времени. Эти характеристики, как пишет Паттерсон, стали превалировать в новостях: в начале восьмидесятых они составляли 25%, а сегодня достигли почти 40% всех новостей. Объяснение Паттерсона таково: «Рост мягких новостей базируется в маркетинге и рейтинговых исследованиях, указывающих, что новости, основанные на развлечении, могут привлекать и удерживать аудитории». И это вновь принципиально неновостная характеристика, которая формирует новости.

Мы также должны расширить поле влияния на новость так, как это сделал Бурдье, анализируя произведения искусства. Он написал: «Производителем ценности книги или картины является не автор, а поле производства, которое, в качестве универсума веры, производит ценность произведения искусства как фетиша, продуцируя веру в творческую силу автора. Произведение искусства существует как символический объект, представляющий ценность, только когда оно распознано и признано, т. е. социально институировано как произведение искусства читателями или зрителями, обладающими диспозицией и эстетической компетентностью, необходимой для того, чтобы распознать и признать его в этом качестве. Следовательно, наука о произведениях искусства должна рассматривать в качестве своего объекта не только материальное, но и символическое производство — т. е. производство ценности произведения, — или, иными словами, производство веры в ценность произведения. Эта наука должна учитывать не только непосредственных изготовителей произведения в его материальности (художников, писателей и т. п.), но также и целый ансамбль агентов и институтов, участвующих в производстве ценности произведения посредством производства веры в ценность искусства вообще и веры в отличительную ценность того или иного шедевра. Сюда входят критики, историки искусства, издатели, арт-дилеры, владельцы галерей, музейные кураторы, покровители, коллекционеры, канонизующие инстанции (салоны, академии, жюри конкурсов и т. п.). Нужно также учесть систему политических и административных органов, уполномоченных заниматься делами искусства (различных, в зависимости от эпохи, министерств, таких как Управление Национальных Музеев или Управление Изящных Искусств), которые могут воздействовать на рынок искусств либо посредством вердиктов о канонизации, связанных или не связанных с экономическими поощрениями (заказами, пенсиями, премиями, стипендиями), либо посредством регламентации (налоговых льгот для меценатов или коллекционеров). И, наконец, нельзя упускать из вида представителей институций, занятых в производстве производителей (школы изящных искусств и т. п.) и в производстве потребителей, способных признать произведение искусства как таковое, т. е. как ценность, начиная с учителей и родителей, ответственных за первоначальное усвоение артистических диспозиций».

Это слишком большая цитата, потому что велик круг тех, кто косвенно влияет на символизацию продукта. Это создание большого числа людей и немаленького объема профессий.

Кэмпбелл говорит о таблоидизации журналистики. И это не только приоритет, отдаваемый, например, звездам кино или телевидения. Политика также ушла в эту сферу создания известности, поскольку именно в ней кроется эффект узнаваемости.

В другом своем выступлении Кэмпбелл говорит следующее: «Угроза журналистике идет не от политики, а от нее самой [...] Журналистика должна задуматься над тем, как восстановить свою репутацию [...] И это может быть сделано только в следующем поколении».

Журналистика (и новости как ее продукт) вошла в сферу интересов военных, поскольку победой сегодня считается не только победа на поле боя, но и одновременно в информационных потоках. Военные, как следствие этих изменений, также вовсю принялись изучать нарративные структуры, стоящие за текстами, в надежде разгадать загадку убедительности одних нарративов и неубедительности других (см. тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут, тут, а также: Neate M.C. The battle of the narrative. — Kansas, 2010 / School of advanced military studies; Casebeer W., Russell J.A. Storytelling and terrorism: towards a comprehensive 'counter-narrative strategy' — Strategic Insights. — 2005.- Vol. IV. — I. 3; Barnes S.W. 21st century military-media relationships: improving relations and the narrative through education. Washington, 2014 / National Defense University). И здесь вновь речь идет о доверии к тексту и его автору.

Журналистика перестала быть сильной, по сути перестав быть четвертой властью. Та или иная ветвь власти потому и считается властью, что является независимой. Конечно, это относительная независимость, но без нее о власти не может быть и речи. Журналистика советского и постсоветского пространства была сильной только тогда, когда власть обращала на нее внимание. Если такого реагирования нет, а оно сегодня становится не совсем реальным при наличии огромного потока сообщений, идущего по интернет-сайтам и социальным сетям, то и журналистика теряет все признаки власти.