Американская модель проведения информационных операций широко известна, поскольку активно применяется в мирной и военной обстановке. Британская модель, скорее малоизвестная из-за меньшей практики и теории, иная, что в свою очередь позволяет ее сторонникам критиковать американскую модель (см. подробнее о британской модели). Эти модели различаются выбором базовой точки отсчета: модель, заимствованная из рекламы и пиара у американцев, акцентирует смену отношения к объекту, модель британцев акцентирует в качестве цели смену поведения, а не смену отношения. Они расходятся в том, что даже при позитивном отношении к объекту есть ситуации, когда по отношению к нему всё равно проводят негативные действия. Примером являются действия молодежи в Афганистане, которые могут выполнять задачи по расстановке мин против английских военнослужащих, чтобы заработать денег для обучения в Англии.

Российская модель получила название рефлексивной. Если в отношении американской и британской моделей можно сказать точно, что они вошли в практику и не являются на сегодня чистой теорией, то в отношении российской модели сказать это наверняка нельзя.

Единственной подсказкой в пользу такой возможности становится анализ двух английских военных аналитиков. Один увидел применение рефлексивной модели в случае войны с Грузией, другой — с Украиной.

Кстати, западные аналитики всё время интересуются этим направлением, приезжая на их ежегодные конференции. И как не интересоваться, если в качестве цели задается не что-нибудь, а управление противником.

Стив Тетем отмечает, что рефлексивное управление было использовано в случае Крыма. В частности, речь об использовании хорошего понимания трех целевых аудиторий: русскоговорящего большинства Крыма, украинской власти, международного сообщества, особенно ЕС и НАТО. Было спрогнозировано их возможное поведение, что говорит об акценте именно на поведении.

Российские специалисты рассматривают как цель дезорганизацию врага, что в свою очередь ведет к информационному превосходству. Рефлексивный контроль противника состоит в том, чтобы противник принял правильное с точки зрения коммуникатора решение, которое нужно не противнику, а коммуникатору.

Чарльз Бленди, британский военный аналитик, подчеркивает, что, изучив личность Михаила Саакашвили, российские военные поняли: его импульсивность может быть использована. В свою очередь Тетем добавляет: «Русские знали, как увеличить политическое давление на него, а также то, что он сделает, когда это давление станет непереносимым».

Бленди перечисляет следующий набор возможных действий по рефлексивному управлению :

- давление силой (кстати, у американцев есть целое направление, именуемое принудительной дипломатией, где считается, что силу надо демонстрировать, чтобы в нее поверили, например, переместить войска, что мы постоянно видели на границах Украины),

- помощь оппоненту в формулировке понимания исходной ситуации,

- путем формирования целей противника,

- путем формирования алгоритма принятия решений

- путем выбора времени для принятия решений.

По последнему пункту тоже понятно, что лучшего времени для проведения акций, чем период безвластия в Киеве, когда все имели приставки и. о., быть не могло. Характерной также является череда министров обороны, появившихся в период военных действий.

В России, кроме скрытых от всех военных исследований, этими работами занимается Владимир Лепский (есть целый сайт этого направления, имеющий то же название, что и журнал «Рефлексивные процессы и управление», — www.reflexion.ru), исходно они были инициированы работами Владимира Лефевра, который затем эмигрировал в США (см. его биографию). Но по сути это тот же процесс влияние на принятие чужого решения, которыми занимаются все: от бизнеса и политтехнологов до военных. Кстати, Лепский называет тему свое дипломной работы под руководством того же Лефевра. Она была связана с компьютерным моделированием рефлексивных процессов в условиях локального конфликта ПВО с авиацией противника .

Лефевр считал, что Россия повторяет систему СССР, анализируя американскую и российскую систему ценностей. Он говорит: «В рамках этой системы отсутствует процедура разрешения конфликта, которая сохраняла бы достоинство обеих его сторон. Всегда есть победитель, проигравший и некая сила, стоящая над схваткой. Почему в России сейчас строй наподобие авторитарного? Потому что власть и народ отделены друг от друга, и люди, особенно в провинции, не способны сами разрешить конфликт — непременно должен быть начальник».

Интерес военных к дезорганизации противника (как и защите самих себя от такой дезорганизации) может быть также связан с теорией организованного хаоса. У Лепского тоже есть работа на эту тему, хоть ссылается он в первую очередь на западные исследования, например, Стивен Манна, который, кстати, один из немногих, кто при рассмотрении хаоса затронул гуманитарные объекты.

Лепский подчеркивает, что технологии управляемого хаоса — это инструмент в миропроектной борьбе. Он говорит о целях этих технологии следующее: стоит «задача ослабления или разрушения национальных государств, с перехватом управления этими государствами со стороны транснациональных корпораций, транснациональных преступных синдикатов, наднациональных органов и организаций, подконтрольных инициаторам запуска технологий управляемого хаоса. При решении этой задачи имело место совмещение "мягких форм" технологий управляемого хаоса с варварскими военными агрессиями (например, Югославия, Ирак). Как следствие, эти процессы должны вести к концентрации контроля над финансовыми, военными и информационными ресурсами мирового сообщества со стороны организаторов управляемого хаоса».

Всё это так, если идти по следствиям, но у нас, как правило, нет внятных доказательств, что перед нами системный процесс, кем-то проводимый для достижения именно этих целей. А без таких доказательств мы имеем дело скорее с конспирологическими представлениями.

Лепский много пишет о сложившейся бессубъектности России, приметами чего являются: блокировка рефлексии; неспособность адекватно воспринять и оценить сложившуюся ситуацию, подняться над нею, самоопределиться и самоидентифицироваться; отсутствие смелых, хорошо обдуманных «прорывных» идей и готовности, умело взаимодействуя с другими субъектами, их реализовать.

Он рассматривает бессубъектность как главную болезнь России: «Преодоление этой болезни возможно только при условии консолидации государства и общества для перевода страны в режим развития. В стране отсутствует институт заказчиков развития, который в российских реалиях масштабной коррупции можно создать только на основе административно-общественных структур — не для советов и консультаций, а для реального управления развитием». Однако разговор на эту тему пока остается только разговором.

Владимир Лепский поднялся и на уровень выше, занявшись проблемой сборки субъектов развития на евразийском пространстве. Здесь, а это было выступление на ежегодной конференции 2013 г., он также констатирует потерю субъектности, завершая свои рассуждения следующим псаажем: «Одним из важнейших направлений расширения проблематики интеграционных проектов на евразийском пространстве должен стать поиск и формирование новых форм механизмов субъектности мирового сообщества в условиях многополярного мира».

В США Лефевр включился в борьбу с терроризмом, что совпадает с направленностью этой борьбы, которая состоит в максимально детальном изучении личностей террористов, например, для предотвращения привлечения новый членов в террористические структуры.

И вот один из отзывов на эту работу: «Согласно Джонатану Фарлею, математику из Стэнфорда, занимающемуся прикладными исследованиями по проблеме национальной безопасности, теория рефлексии Лефевра была советской альтернативой теории игр, широко принятой в то время истеблишментом американского министерства обороны. Как утверждал сам Лефевр, его рефлексивный подход позволяет в определённых ситуациях переиграть противника, следующего стратегии теории игр».

Лефевр упоминал в своих воспоминаниях, что теория игр не пришлась ему по душе, так как недооценивала интеллект противоположной стороны. Мы не упомянули об одной еще составляющей теории Лефевра. Это ее базовая точка — представления каждого человека о себе, что, соответственно, позволяет, меняя их, менять и поведение человека. Тем самым, например, террористов можно делать менее уверенными в себе или менее ревностными в своих представлениях. Индивидуальное поведение вытекает из представлений о себе, формируемых другими людьми и средой.

Речь идет о порождении ситуаций и действий, которые в свою очередь будуть порождать ситуации и действия противника: «Главной целью является развитие методов влияния на процессы принятия решений противником с помощью манипулирования его представлениями о реальности».

Можно привести крымский пример «вежливых людей». Они блокировали в определенной степени применение оружие к ним самим. Или переформатирование российских военнослужащих в добровольцев, что также останавливает рассмотрение России как страны-агрессора. Блокирует применение оружия и использование в качества щита гражданских лиц.

Мы всё время говорим о лицах, принимающих решения на самом высоком уровне, но такие же проблемы стоят и у лиц, сидящих у телевизора и принимающих свои, тоже важные решения. А восприятие происходящего отражается на них самым серьезным образом. Вот данные по теракту в Беслане: «Анализ медицинской статистики показал, что онлайн-трансляция на ведущих телеканалах захвата заложников в Беслане, переговоров и последующего штурма привели к резкому (в 2-3 раза) увеличению обострений хронических сердечно-сосудистых и неврологических заболеваний в период с 1 по 20 сентября 2004 года и последующей смертности больных на всей территории нашей страны. Таким образом, медиасопровождение Бесланского теракта увеличило количество жертв как минимум на порядок и может рассматриваться как пример "непрямого информационного воздействия с отсроченным летальным эффектом"»

То, о чем говорит Лефевр, вроде носит вполне знакомый характер. Однако он обосновал это применением математического аппарата, что создает больший уровень объективности для лиц, принимающих решения. Впрочем, военные, которые будут работать по этой теории, отнюдь не математики. Тут нужны психологи и социологи.

Но многое отражает достаточно простые представления. Взять то же создание хаоса. Оказывается, кстати, что в начале ОТечественнойй войны этот метод был использован немцами: «ВЧ-связь, находившаяся в здании НКВД Брест-Литовска, также оказалась в руках немецкой разведки. И никто ей не мог воспрепятствовать, чтобы посылать ложные сообщения для нарушения управления частями Красной армии. Кто же осмелится ослушаться шифрованной телеграммы, поступающей из всесильного НКВД?!».

В заключение упомянем мнение Тимоти Томаса, который занимается изучением рефлексивного контроля больше других и даже сам выступал на конференциях в Москве. В одной из своих работ, где он анализирует представления российских военных по этому поводу, он приходит к следующему выводу: «В войне, где используется рефлексивное управление, сторона с самым высоким качеством "рефлексии" (более способная к имитации мыслей другой стороны или предсказывать ее поведение) будет иметь лучшие возможности победить. Качество «рефлексии» зависит от большого количества факторов, наиболее важные из них — аналитическая способность, общая эрудиция и опыт, сфера знаний о противнике» (см. тут и тут).

В качестве примера рефлексивного управления он говорит о том, как в октябре 1993 г. удалось вывести из парламента парламентариев, засевших там. Вот его пример: «Согласно плану, в день грандиозной демонстрации в поддержку Белого Дома, милиция "позволила" протестующим использовать один из своих коммуникационных узлов. В это время военные власти передавали по радио вводящие в заблуждение сообщения на бездействующей частоте. Создавалось впечатление, что сообщения были фактической беседой между двумя высокопоставленными чиновниками Министерства внутренних дел (МВД), которые обсуждали грозящий штурм Белого Дома».

Через несколько минут Руцкой и Хасбулатов вышли на балкон Белого дома и призвали всех идти на захват телестудии Останкино. Это также дало возможность Ельцину обвинить Руцкого и Хасбулатова в призывах к гражданскому неповиновению.

Есть также большая, но старая работа, посвященная рефлексивному контролю, в которой больше рассматривается советская модель мира, а рефлексивный контроль выглядит как то, что сегодня именуется информационными операциями. Здесь рассматривается два пути построения рефлексивного контроля:

- с помощью трансформации картины мира,

- с помощью отбора нужных сообщений.

По сути все три модели (американская, британская, российская) направлены на трансформацию модели мира противника/оппонента. Только американская и британская достаточно четко указывают цели, куда будут стремиться, осуществляя свое воздействие. В качестве такой цели в рефлексивной модели можно назвать представления человека о себе, поскольку и здесь коммуникация будет направлена именно на изменение этой точки.

Мы можем выстроить следующую таблицу, отражающую разницу этих трех подходов:

В продолжение первого примера можно рассказать. После сентября 2001-го, когда зам. госсекретаря США стала Шарлотт Бирс, была проведена кампания по изменению отрицательного отношения к США в арабских странах. Для этого было сделано сравнение ценностей: американских и мусульманских. Из пяти первых ценностей совпадение нашлось только в одной — отношение к семье и детям. И именно на эту тему стали производить ролики, рассказывающие о том, как хорошо живут в Америке арабские семьи. Правда, кампания не оправдала возложенных на нее надежд.

Центральность точки принятия решений является важным компонентом всех трех подходов. Вопрос только в качественном знании целевой аудитории, степени ее сопротивляемости и возможностей по принятию иной точки зрения. Всё это выносит на одно из первых мест именно изучение аудитории.

Автор: Георгій Почепцов