Человечеством давно управляют с помощью виртуальных механизмов; яркие примеры тому — религия, идеология, политика (где прикладной характер механизмов спрятан), а также реклама, паблик рилейшнз, информационные войны (где прикладной характер оставлен на поверхности, но может быть при большом желании обнаружен потребителем информации).

Основные варианты взаимодействия виртуальности и реальности таковы:

- прямое или косвенное влияние виртуальности на реальность, вплоть до трансформации последней,

- виртуальность как замена реальности,

- виртуальность как отвлечение от реальности,

- виртуальность в конкуренции с другой виртуальностью.

При этом виртуальность постоянно наращивает и усиливает свои позиции в реальности, поскольку является дешевым способом порождения если не реальности, то квазиреальности. Сильные политические и экономические игроки давно спрятались в виртуальные одежды, и мы видим только то, что положено видеть.

Государства научились достаточно серьезно управлять своей виртуальностью с целью недопущения тех или иных трансформаций реальности. В советское время массы поднимали на БАМ или на целину, акцентируя пассионарность молодежи. Потом виртуальность позвала население в перестройку. Виртуальность может активировать, а может тормозить политическую активность. Перестроечная активность также была быстро приглушена, а диссиденты как ее символы отошли на второй план. Сегодня они эпизодически возникают в художественной реальности, с помощью которой кинорежиссеры пытаются моделировать советское время. Но если в советской реальности они были маргиналами, кино делает из них мейнстрим, тем самым выстраивая новую модель прошлого. Люди опираются на это искусственно выстроенное для них прошлое, а не на собственные воспоминания. Когда-то подобный эксперимент уже был успешно проделан Советским Союзом, создавшим из дореволюционной России темное прошлое, в котором жили лишь народовольцы и большевики. Единая концепция учебника истории или литературы, к которой пришла Россия, также лежит в системе управления реальностью с помощью виртуальности.

В наше время идет серьезное программирование массового поведения с помощью телеэкрана. Управлять поведением всех сложно, зато можно управлять поведением на экране. К примеру, Ирена Лесневская говорит в интервью на радио «Эхо Москвы»: «Сегодня главнокомандующий — это телевизор, это ящик, который делает иллюзию, постановочные кадры. И называет это реальной жизнью». Семен Новопрудский пишет о подмене реальности: «Нас больше не интересуют ни своя коррупция, ни свои дураки, ни свои дороги. Россияне будто живут не в России». Всё это постепенно становится прописными истинами.

И это общая тенденция для всех стран. Есть одна цитата, которую приписывают Карлу Роуву, считавшемуся «мозгами» Буша во время его правления. Роув там говорит, что пока вы все описываете реальность, мы ее делаем, вы приходите, а реальность уже иная. Кстати, Роув отличался и тем, что во время предвыборной кампании старался смотреть телевизор без звука: его интересовала лишь визуальная составляющая. И это говорит о том, что именно ее он считал более важной для воздействия.

О варианте телевизионного госуправления много писали и Глеб Павловский, и Даниил Дондурей. Например, последний замечает следующее: «Телевизор с непридуманными драмами не справляется. Да, там океан сериалов. Но в них учат только двум вещам — как разбираться с любовными и семейными отношениями и как побыстрее стать бандитом. Сериалы типа “Жизни и судьбы” или "Брежнева" не в счёт. А зрителю нужно, чтобы ему кто-нибудь помог решить: на Болотную надо идти или лучше дома посидеть? А на выборы? К слову о Болотной и выборах... За последние 17 лет в России не сняли ни одного фильма с политическим сюжетом, будь это коррупция в высших эшелонах власти, борьба оппозиции и т. д. В Америке же снимают десятки подобных историй в год. К примеру, о том, как чудесный президент раскрывает заговор военной верхушки или собственного вице-президента».

Медиауправление реальностью во многом опирается на то, что сегодня нет иной возможности выйти на массового человека. Он уже растворен в миллионах таких же, как он, принципиально одинаковых людей, созданнях для потребностей экономического порядка при порождении общества потребления. Но, как оказалось, они нужны и для потребностей политического поведения, когда президентов научились продавать гражданам, как обычный товар потребителям. Мы живем в мире, где все похожи друга на друга, и это один из результатов глобализации.

Реальность смешивается с виртуальностью в бесконечных вариантах. ДиПаоло в своей книге о комиксах «Война, политика и супергерои» девятую главу посвящает президенту Обаме (DiPaolo M. War, politics, and superheroes: ethics and propaganda in comics and film. Jefferson, 2011). В одном из комиксов, который называется «Президент Зло», Барак Обама подается как супергерой, спасающий Америку от Армагеддона. Там по сюжету свиной вирус мутируют и создается его вариант, поднимающий из могил зомби, которые хотят захватить власть в Америке. Хиллари Клинтон, когда вспоминает об измене мужа, превращается в ужасного Хиллари Халка, который тоже наносит урон войску зомби.

Есть и чисто бытовые пересечения виртуальности и реальности. Например, к двадцатилетию выхода сериала «Друзья» на Манхэттене открылась такая же кофейня, как в фильме. Они могут иметь и коммерческий успех, поскольку большую часть доходов создатели фильмов получают от выпуска предметов, отражающих их фильм. Так, Гарри Поттер породил волшебный плащ или волшебную палочку, которые можно купить в магазине. Всегда продаются чашки или рубашки с изображениями героев, в том числе и взрослых.

Американский профессор Энтони Гирзински выпустил 118-страничную книгу о роли Гарри Поттера в избрании Обамы (см. разнообразные его интервью на эту тему тут, тут, тут и тут). Кстати, ДиПаоло в своей книге, вслед за многими критиками, причисляет к супергероям и Джеймса Бонда, и Шерлока Холмса, и Гарри Поттера. Кстати, есть и анализ влияния на Роулинг идеологии нацистской Германии.

Наиболее интересен тип воздействия, идущий не от политических медиа, а от казалось бы наиболее отдаленных от реальности текстов. Таким следует признать жанр фэнтези, который чаще всего реализуется в среде средневековых замков и жизни рыцарей, колдунов и волшебников. Уж тут-то, кажется, нет места современной действительности, тем более политической. Однако и этот тип текстов несет в себе очень четкие отсылки на проблемы современности, пример чего показали исследования Гарри Поттера.

В 2009-м профессор Гирзински со своими сотрудниками и студентами опросили 1141 студента из семи колледжей и университетов по всей стране. И вот что у них получилось. Половина студентов назвали себя фанами серии книг о Гарри Поттере. 58% из тех, что прочли книги, сообщили, что они голосовали за Обаму в 2008 г., в отличие от 45% тех, кто читал только некоторые или не читал вовсе. 83% студентов первой группы верили, что история отрицательно оценит администрацию Буша, в отличие от 74% менее ярых читателей Поттера.

Сам Гирзински говорит, что идеи в развлекательном жанре не обрабатываются человеком так, как информация, поскольку имеет место реагирование на более эмоциональном уровне, отстраненное от реальных фактов. Выбор развлечения также отражает уже существующие политические взгляды. При этом известный аргумент, что мы потребляем такие медиа, которые соответствует нашим политическим пристрастиям, менее применимы в развлекательных жанрах, чем в открытых политических медиа.

Сам процесс переноса некоторых уроков из текста в жизнь он описывает следующим образом: «Серия о Поттере имеет сюжет, призванный развлекать. Суть данного сюжета, как и всякого другого, в том, что герои получают определенные уроки по мере развития повествования и им представлены некоторые характеристики. По мере того, как мы погружаемся в историю и идентифицируем себя с героями, мы вносим эти уроки внутрь себя и иногда принимаем эти характеристики как свои собственные».

Интересно, что у него есть и предварительные результаты исследования воздействия «Игры престолов» и «Карточного домика». Они, как оказалось, понижают веру людей в справедливость мира. Поклонники Поттера в целом оказались более толерантными к разнообразию, хуже относятся к пыткам, более скептичны к власти, готовы к участию в политическом процессе, более восприимчивы к месседжу Обамы 2008 г. «Надежда и изменение».

Отвечая на вопрос, не могут ли они потом проголосовать за республиканцев, Єнтони Гирзински говорит, что у демократов нет монополии на толерантность. Но если республиканцы захотят выиграть в этой демографической нише, им придется изменить свое отношение к однополым бракам и к иммиграции.

Он еще подчеркивает и такой аспект перехода в реальность: «Все любят думать, что они рациональны, что они получают свои ценности и представления из рациональных процессов, а люди, которые не соглашаются с ними в этом поляризованном сегодняшнем поле, идиоты. Но правда в том, что мы получаем эти ценности из нашей культуры».

О подобного рода переносах пишут и другие авторы, разбирающие Гарри Поттера «по частям», например, Дж. Майерс: «Вероятно, наиболее известное и противоречивое представление мира Гарри Поттера никогда не появлялось в его книгах. На одной из конференций Роулинг объявила, что заботливый ментор Поттера Альбус Дамблдор был геем. Представление одного из главных героев гомосексуалистом является определенным влиянием на принятие решения в сторону гомосексуальности» (см. также тут).

Конечно, этой теории найдется много возражений. К примеру, уже есть следующие:

- Обаму избрали бы и без Гарри Поттера,

- студенты, как правило, исходно придерживаются более демократических взглядов,

- эта модель воздействия не получает подтверждения в других странах, например, в Великобритании студенты вырастают более консервативными и менее либеральными (большая часть этих аргументов тут).

Проводятся также серьезные исследования на тему влияния Гарри Поттера, которые подтверждают вышеотмеченные выводы. Новые сделаны на материале уже итальянских студентов. И, кстати, здесь утверждается, что происходит идентификация как с позитивными, так и с негативными героями даже одновременно (см. тут и тут). Еще один из выводов подтверждает то, что говорилось выше: «Участники, читающие о взаимодействии Гарри Поттера с героями, принадлежащими к осуждаемым группам, могли научиться перенимать взгляды дискриминируемой группы и в свою очередь применять эту расширенную способность для понимания неблагоприятных групп в реальном мире».

Авторы считают, что подобного типа исследования следует провести и в отношении других популярных текстов. Кстати, такой вывод делают почти все, кто по-иному посмотрел тексты легких жанров, поскольку, как демонстрируют исследования, они несут в себе последствия не менее значимые, чем в сфере нон-фикшн.

Кино и телевидение являются еще более сильными «трансформерами» действительности. Есть исследование о политических месседжах в американском кино, где подчеркивается, что кино не совсем подходит под типичный объект исследования в политологии или в социальных науках (Christensen T., Haas P.J. Projecting politics. Political messages in American film. — New York, 2005). Но связи с политикой столь сильны, что приходится изучать их. Множество книг анализирует разнообразные процессы взаимовлияния Голливуда и политики (Arnold G.B. Projecting the end of the American dream. Hollywood’s visions of U.S. decline. — Santa Barbara, 2013; Giglio E. Here’s looking at you. Hollywood, film and politics. — New York, 2010; Welky D. The moguls and the dictators. Hollywood and the coming of World War II. — Baltimore, 2008).

Назван набор конкретных последствий, которые могут давать фильмы в политической сфере (Christensen T., Haas P.J. Projecting politics. Political messages in American film. — New York, 2005):

- фильмы обучают, создавая модель поддержки и оппонирования правительству,

- фильмы дают ориентацию на конкретные проблемы и события,

- фильмы влияют на конкретное политическое поведение, например, голосование,

- фильмы влияют на знания и поведение конкретных групп, например, политических элит,

- фильмы порождают обсуждение и интерес медиа к конкретным проблемам.

Мы можем добавить еще одну функцию в этот список. Возьмем фильм Game change (2012), рассказывающий о Саре Пейлин и выборах 2008 г. Фильм проигрывает историю неудачного выбора кандидата в вице-президенты республиканцами. Кандидата, может быть, и искреннего, но неподготовленного для этой роли. Фильм, проигрывая в головах всех историю неудачи, одновременно учит, как никогда больше не повторять такой ошибки. Реально фильм творит историю будущего. Россия однотипно своими фильмами (Хрущев, Жуков или Фурцева) творит историю прошлого. То есть массовая культура может трансформировать прошлое или будущее даже без обсуждения, автоматически вводя в головы зрителей нужные оценки и требуемое понимание. И они могут быть сильнее реальных исторических фактов.

На сегодня также было реализовано множество проектов влияния на общественное мнение с помощью массовой культуры с точки зрения охраны здоровья граждан (см. тут, тут и тут). И это длится уже более двух десятилетий. В том числе изменение отношения к геям является результатом просмотра телесериалов. Изменение соотношения позитивно и негативно настроенных произошло за последние десять лет. Изучение изменений показало: 8 из 10 респондентов говорили, что они знакомы с геем. Но когда их просили назвать его, они упоминали телевизионных героев, что и говорит о воздействии популярных телешоу.

Борис Дубин справедливо подчеркнул, что социология сегодня измеряет не столько общественное мнение, сколько действие СМИ: «Уже на первом и втором путинском сроке (и тем более на третьем, под псевдонимом, и на четвертом) страна превратилась в придаток к телевизору. Тогда исследователи общественного мнения осторожно, между собой, обсуждали, что, вообще говоря, мы изучаем эффект СМИ, а не общественное мнение, о котором не может быть речи».

И еще по поводу сформированной в результате социальности: «Это некоторый новый тип массы, он отличается от массы, которую знали классики обществоведческой мысли и которая так пугала Ортегу-и-Гассета и других мыслителей. Сегодня масса рассеяна, она не может действовать в собранном виде как некий субъект, но ее вполне достаточно, чтобы поддержать руководителя. Начиная с маленькой кавказской войны 2008 года стало понятно, что эта виртуальная, рассеянная масса стала на самом деле силой. Когда начинаются реальные события, они готовы поддерживать, и поддержка вырастает до трех четвертей и даже до 80%».

Это все политические последствия без раскрытия механизма, как именно это происходит. Этот механизм лежит в двух плоскостях. С одной стороны, виртуальность обладает приоритетным правом на строительство иных миров. И для нее строительство дубль-мира даже неинтересно. С другой стороны, необходимо изучать этот механизм со стороны того, как именно осуществляется перенос из мира виртуальности в мир реальности, хотя читатель-зритель прекрасно знает о его ненастоящем характере.

По пункту выстраивания нового мира считается, что некоторые типы фильмов подходят для этого больше, чем другие. Например, речь идет о том, что анимационные комедии типа «Симпсонов» или «Южного Парка» создают больший простор для реализации изобретательности. Они, как и «Игра престолов», создают мощную воображаемую реальность.

Продюсер «Симпсонов» Эл Джин даже сказал, что сериал предшествует появлению социальных медиа и появился в том же году, когда была предложена всемирная паутина, и оба они создают свои виртуальные миры по сегодняшний день. Кстати, причиной двадцатипятилетнего успешного существования сериала продюсер считает то, что он посвящен семье. А в мире нет семьи, где бы всё было гладко.

Можно также вспомнить, что более сильная западная виртуальность практически разрушила советскую задолго до того, как всё это разрушение оформилось в перестройку. Мы уже тогда потребляли западную виртуальную продукцию с большим интересом, чем свою, считая ее «испорченной» идеологией.

Лев Гроссман, подчеркивая, что мир сегодня больше потребляет фантазийную, а не научно-фантастическую литературу, говорит (а он сам, кстати, тоже пишет книги про магические миры): «Это противоречит интуиции, поскольку действие фэнтези достаточно часто происходит в доиндустриальных пейзажах, где нет технологий, но есть что-то, что нам нужно. Мы используем ее, чтобы задавать вопросы. Нам нравится этот мир, наш новый мир, рай связности, сетевая утопия, но вполне возможно, что на каком-то уровне мы почувствуем себя такими же разъединенными, как Льюис и Толкин оказались в своем».

В восприятии виртуальности мы дистанцируемся от реальности, на нас большее воздействие оказывает эмоциональная составляющая. И это раскрывает способ воздействия, который используют создатели виртуальности. При этом, кстати, известно, что эмоциональность блокирует рациональность.

В чём лежит идея транспортации с помощью виртуальной структуры? Путь, раскрытый исследователями, таков: «Читатель теряет доступ к некоторым фактам реального мира за счет того, что принимает нарративный мир, созданный автором». Эта потеря доступа может быть даже физической, когда не замечают входящего в комнату, а может быть психологической, когда имеет место субъективное дистанцирование от реальности. То есть в результате человек не замечает, что факт виртуальный может противоречить факту реальному.

Говоря словами авторов, человек транспортируется в мир виртуальности, и эта транспортация является ментальной. Компонентами этой транспортации являются эмоциональные реакции, ментальное воображение и потеря доступа к информации из реального мира, в результате чего реализуется механизм изменения представлений о мире. Чем больше ассоциация читателя с позитивным героем, тем большей будет результирующая транспортация, тем больше вероятность принятия его представлений.

И вспомним еще раз результаты по Гарри Поттеру. Гирзински говорит в своих комментариях: «Уроки, которые фаны внесли в себя по поводу толерантности, разнообразию, насилию, пыткам, скептицизму и авторитетам, сделали демократическую партию и Барака Обаму более подходящими для фанов Гарри Поттера в данной политической ситуации». Кстати, сегодня Гирзински исследует влияние образов злодеев из научной фантастики и фэнтези на отношение к криминальной юстиции и терроризму. А начинал он с исследовательских семинаров в университете по анализу «Звездных войн» и «Южного парка».

Другие исследования подчеркивают, что главные герои Гарри Поттера оказались бы в современных движениях Occupy или Anonymous, поскольку у них совпадающие ценности: «Современные движения в сильной степени резонируют с темами социального равенства, социалистических политических идеалов, утилитарного определения справедливости и недоверия к власти и институциональным структурам. Они игнорируют разделение государства и нации, фокусируясь вместо этого на человеческих проблемах, которые многие участники считают более важными, чем любая индивидуальная или групповая культура. Говоря вкратце, эти движения во многом имеют сходные ценности с теми, которые разделяются героями в сериях о Гарри Поттере» (см. также тут).

Перед нами функционирует очень мощная индустрия по производству виртуального продукта. И то, что являясь мягкой силой, она не требует подпитки от государства, а живет своей собственной коммерческой жизнью, не должно закрывать от нас того, что перед нами один из важнейших механизмов современных государств, столь же значимый, как, например, и образование, которое также скрывает свои стабилизирующие государство функции.

Глеб Павловский подчеркивает, что у сегодняшнего государства остался единственный механизм управления — телевизионный (Павловский Г. Гениальная власть! Словарь абстракций Кремля. — М., 2011). Это управления страхами, поскольку другие функции (наука, медицина и под.) государство оттеснило на периферию. Оно порождает страхи на экране, чтобы затем выступать в роли защитника от этих страхов. То есть телесериалы являются важным элементом управления настоящим, а с другой стороны, поскольку они очень серьезно упорядочивают наше представление о прошлом биографическими фильмами, то они управляют и прошлым. 

Даниил Дондурей акцентирует, что Голливуд с тридцатых годов готовил население к постиндустриальному обществу, поддерживая такие индивидуальные характеристики личности и общества, как активность, инициативность, горизонтальную и вертикальную мобильность. В то же время постсоветское пространство ничего подобного не имеет.

Глеб Павловский выстраивает и новую модель власти телевидения над населением, когда телевидение становится уже неким самодовлеющим над всеми институтом. Даже социопросы уже измеряют не общественное мнение, а телевизионное: «Фактически, это медиаметрия, а не опросы общественного мнения. Аудитория отвечает на вопрос об усвоении ею вечерних новостей, а не о собственном мнении. Это не реальное общественное мнение, которое выражается в политических действиях. Оно заперто в мозгу зрителя, и ничего не говорит о его реальном поведении. Эти данные не говорят о том, готов ли этот человек лично взять автомат в руки и идти воевать. Но это, конечно, плохой показатель нашего внутреннего состояния. Идет превращение российских медиа в неуправляемую и безответственную ветвь власти. Это уже не управляемое телевещание, как вчера, а некое "патовещание", которое деформирует и истеризует мозги. Возникает человек, который может управляться только следующими телепередачами».

Постсоветское пространство вошло в информационное общество, однако вошло туда только телевидением, оставив население в обществе индустриальном. В результате у зрителя одни реальные проблемы, а телевидение дает ему другие виртуальные проблемы. В результате зритель, не имея силы противостоять телевидению, живет в навязанных ему виртуальных проблемах.

Более того, тот же Глеб Павловский подчеркивает, что телевидение управляет не только населением, но и властью, когда манипулирует градусом обсуждения проблемы: «Одновременно живет и работает архипелаг "Останкино", с его ультрапропагандой. Его все время рассматривают как динамик, вещающий из кабинета Путина, будто бы все это сам Путин говорит. Я боюсь, что это скорее динамик, направленный внутрь кабинета Путина. И происходит заражение собственной пропагандой, неизбежное психологически. Причем сейчас это уже не простая пропаганда, она вышла за все рамки добра и зла».

Как видим, виртуальность является переносчиком сильнодействующего «параллельного сообщения», от которого нельзя увернуться. Оно может быть встроено в развлечение, что делает его даже сильнее, поскольку там человек оказывается менее защищенным от такого воздействия, будучи поглощен совсем другим. То, что является развлечением для нас, не является таковым для создателя и отправителя этого сообщения.