«Правила репортажа» — цикл профессиональных портретов украинских и зарубежных журналистов, которые были лекторами Школы репортажа в Украинском католическом университете. Героями проекта уже были Анна Гин, Екатерина Сергацкова, Соня Кошкина, Павел Решка, Олег Криштопа, Пётр Андрусечко,Игор Мечик, Анастасия Рингис и Дмитрий Фионик.

Российская журналистка Светлана Рейтер поняла, насколько безжалостна государственная система к судьбе отдельно взятого человека, в 36 лет. После этого она написала ряд остросоциальных репортажей-расследований для журналов Esquire, «Большого города» и «Ленты.ру», часть которых вошла в книгу «о беспросветной русской жизни» под названием «Сами по себе».

«Задача социального журналиста в том, чтобы показать, что есть система, которой, в общем-то, плевать на человека, и есть разные люди с массой частных проблем», — сказала Светлана, выступая перед участниками Школы социального репортажа в Украинском католическом университете. Она рассказала, что такое комплекс бога у журналиста, почему она не пользуется социальными сетями и не пишет репортаж, пока не соберёт минимум пятнадцать, а лучше пятьдесят интервью.

О первом опыте

Как часто бывает в жизни, социальная журналистика — абсолютно спонтанное и, мягко говоря, случайное мое решение. Очень долго я занималась глупой журналистикой, ни разу не социальной: делала какие-то переводы, писала о каких-то кинозвездах для журналов, прости Господи, Playboy и Cosmopolitan. И как-то так проволоклась до 36 лет, пока не забеременела во второй раз. Тогда я столкнулась с ужасно страшной историей.

В России существуют некие тройные тесты для беременных. Будущую маму направляют на анализ крови, и если он показывает высокий риск развития у ребенка синдрома Дауна, ей говорят: «Слушай, наверное, тебе стоит сделать аборт». Со мной лично это и случилось. Но мне повезло в двух вещах. Во-первых, мой муж — голландец, человек, воспитанный совершенно иначе. Он сказал: «Что бы ни было, мы оставляем ребенка». Во-вторых, я стала много читать на эту тему и узнала, что эти анализы поразительно неточны.

С нашим ребенком все в порядке, но я поняла одну простую вещь: в стране, которую я люблю и в которой живу, есть нечто под названием «система», и ей плевать на частный случай. То есть, никто беременным женщинам на третьем месяце не объясняет, что этот анализ достоверен на 30 %, никто не ведет статистику, сколько несчастных женщин, которые долго не могли забеременеть, делают из-за этих показателей аборт. И я тогда подумала: это ужасно интересно.

В тот момент я работала в «Большом городе» с замечательным редактором Катей Кронгауз. Она сказала: «Пишите об этом». Так я сделала свой первый социальный репортаж-расследование с банальным названием «Биохимия и жизнь». После этого уже понеслось.

О задачах

Как мне кажется, задача социального журналиста в том, чтобы показать, что есть система, которой, в общем-то, плевать на человека, и есть разные люди с массой частных проблем. И попытаться эту систему сбить.

Но самая важная задача — показать людям, что все мы ходим под Богом. Не надо думать, что если у вас больше денег в кошельке, то у вас больше амортизаторов. Это не работает. На месте людей, о которых я пишу, может быть любой. У каждого может заболеть ребенок или он сам может быть неправомерно обвинен или осужден. Это тоже надо показывать читателям.

О комплексе бога

У журналиста должны быть здоровые амбиции. Он не поп-звезда, и о своей известности ему думать не стоит. Хорошо, если она есть, но много ли вы знаете популярных журналистов уровня Мадонны, которые занимаются полевой работой? Мне кажется, что журналистика, особенно социальная, — это максимально прикладная профессия. Периодически я сравниваю ее с работой ассенизатора. Назовете ли вы хотя бы одного звездного ассенизатора?

Собственно говоря, поэтому меня нет ни в одной социальной сети. Журналисты в соцсетях — это некое искажение реальности. Во-первых, становишься очень зависимым от мнения других, во-вторых, ведешь себя как гуру. Начинаешь ставить свои тексты и писать: «Ребят, ну прочтите, я так долго им занимался. Ну прочтите меня, пожалуйста». Это неприятно. Мы же пишем не для своих друзей в соцсетях, а для читателя.

Также очень важно избежать комплекса бога: мол, я занимаюсь социальной журналистикой, а значит, делаю благое дело. Не надо думать, что мы лучше кого-то. Это не так. Просто мы выбрали эту тему, ею занимаемся, если все получается — очень хорошо, но от этого мы не становимся лучше.

У меня как-то случилась очень неприятная ситуация, за которую до сих пор себя виню. Я работала над материалом о беременных женщинах, у которых был лейкоз. Для того, чтобы написать текст, мне надо было обзвонить человек десять или пятнадцать и сделать это довольно быстро. Звоню я одной маме, а она начинает плакать. Но мне же писать надо, и я говорю: «Мам, мы либо плачем, либо рассказываем». Я это сказала, но потом подумала: «Свет, ты попустись. Что ты делаешь? Почему ты решила, что можешь ей указывать? Она плачет — пусть поплачет, потом поговорим. Сдашь текст позже». Такая вот история.

Если вы занимаетесь острыми значимыми темами, будьте уважительны к собеседнику. Я понимаю, что это предельная банальность, но мы часто торопимся помочь всем по принципу «вас много, а я один». В таком случае лучше сбавить обороты.

Что читать / смотреть

Говорить о своих текстах всегда очень сложно: зависаю в деталях и не могу объективно оценить. Когда я перечитываю, то мне кажется, что тут не дожато, там пережато, а здесь очень как-то сопливо. Поэтому свои тексты я не люблю, но очень люблю чужие. Я готова читать все тексты Лены Костюченко, очень люблю, как пишет Олеся Герасименко, есть такой прекрасный журналист-бытописатель Макс Мартемьянов, очень хорошо пишет Егор Мостовщиков, абсолютно блестящая серия репортажей Дениса Бояринова на «Таких делах». В общем, есть люди, которых я всегда читаю с огромным удовольствием.

А еще я большой поклонник производственных фильмов о журналистах. Есть несколько картин, которые я бы советовала посмотреть. «Спокойной ночи и удачи» — это такая чистая ода журналистике в ее идеальном понимании, где человек борется с плохой системой, не сдается и идет до конца. «Фрост против Никсона» — гениально описанная подготовка к интервью. «В центре внимания», а также «Вся президентская рать» — картина об Уотергейте, идеальное пособие по работе с источниками.

Еще в фильме «Вся президентская рать» есть одна очень важная вещь: никто не заметил, что расследование по Уотергейтскому скандалу было набором заметок, простых, максимально сухих, поначалу даже не на передовице.

Мы все хотим писать большие раздумчивые тексты, какие-то батальные полотна, но если есть информация, требующая сухой подачи, то так и нужно делать. Не надо воротить нос от заметок, даже от пяти строчек. О вас никто не узнает — это правда, но вам это и не нужно. Зато вы поднимете проблему.

О подготовке

Все понимают, что перед тем, как поехать на репортаж или пойти на интервью, нужно подготовиться. Если вы работаете на поточном производстве — в газете, на сайте, — у вас нет на это времени, но его всегда надо найти. Нельзя идти на интервью, чтобы задать вопрос о творческих планах.

Понятно, что если не удается подготовиться, то всегда можно как-то выкрутиться. Едешь и работаешь. Иногда бывает, что на месте все находишь и получается. Но если заранее подготовиться, достать любой контакт, к которому, если что, придешь за советом, это всегда помогает, ускоряет процесс. Журналисту и так сложно сходу понять, что происходит на самом деле, а человек, который в этой ситуации живет, может объяснить.

Работа с источниками

Есть один очень простой тест. Представьте себе ситуацию. Вы получили невероятно важную информацию от источника и вам без нее никуда, подготовили публикацию и тут он звонит: «Христом-Богом умоляю, не ставь это». Вот, что вы будете делать?

Журналистика — это очень нечестная, в какой-то степени манипулятивная профессия. Информация — это самое ценное, что у нас есть. За нее надо держаться зубами, когтями — как угодно. Мы втираемся к человеку в доверие, вроде как живем его проблемами, а на самом деле — нифига. Потому, что вырабатываем в себе инстинкт охоты за информацией. Это такая странная подлость журналистики, но к этому привыкаешь.

В работе с источниками самое важное — заверить человека, что мы гарантируем его безопасность, не сдадим даже на допросе. И это надо выполнять. Это железное правило.

Работа с героем

Как по мне, основная задача социального журналиста — как можно меньше показывать себя. Когда пишем о какой-то проблеме, важнее всего — герой, и он должен быть максимально выпукло прописан. Журналист — это ходячий фотоаппарат и диктофон. Все. У нас есть великолепная возможность показывать жизнь людей, и больше ничего не нужно. Если вы думаете, что ваше личное мнение кого-то интересует, то очень сильно ошибаетесь.

Ставьте себя на место своего героя, даже если он ужасно неприятный и противный. Говорите с ним так, как вы бы хотели, чтобы говорили с вами в такой момент. У меня это срабатывает в большинстве случаев. Если тема деликатная, то сначала надо найти минут пять и поговорить с человеком о чем-то отвлеченном. Потом сказать, что вы журналист. Если он откажется продолжать разговор — это его право. Если герой не идет с вами на контакт, попытайтесь достучаться дважды или трижды и больше не надо. Вряд ли у вас в итоге получится его уговорить.

Иногда приходится действовать очень быстро: сообразить, что за человек перед вами, и наладить с ним контакт, а где-то нужно действовать нахрапом. Со временем к этому приспосабливаешься.

О важности второй стороны

Когда вы пишете репортаж, у вас кровь из носа должна быть вторая сторона. Очень важно попытаться наладить с ней контакт, даже если человек вам ужасно неприятен. У вас должна быть вторая сторона, особенно в наше время, когда официальная журналистика транслирует только одно мнение.

Если вы чего-то недобрали — не пишите текст. Читатель, может, и не заметит. Всегда можно как-то замазать, что-то красивое накидать, каким-то образом вывернуться, вместо второй стороны подсунуть какого-то эксперта. Но заметят ваши коллеги, и главное — вы сами это будете знать: вот здесь я налажал, поленился, не нашел вторую сторону. И если вы разрешите себе сделать так один раз, то будете позволять всегда.

О фактуре

Я всегда стараюсь требовательно относиться к сбору фактуры. Это очень тяжело и лень делать, особенно поначалу: «О нет, опять гоняться за людьми, брать этих двадцать интервью». Но лучше перебрать фактуру, чем недобрать. Начинаю писать репортаж только тогда, когда у меня есть минимум пятнадцать интервью, а лучше двадцать. Они могут быть большими, маленькими, телефонными, по почте. Когда насобираю пятнадцать человек на одну тему, тогда сажусь и пишу.

Еще одна важная штука — это до конца сомневаться в фактуре. Плохо, если у вас в голове изначально будет какая-то версия. Например, по Болотному делу я брала интервью не только у задержанных ребят, их мам, пап и адвокатов, но и у омоновцев, с которыми они дрались, и следователя, который вел дело.

Работа с текстом

Я всегда пишу план статьи. Этому меня научила Катя Кронгауз. Текст о тройном тесте, который я ей сдала, был ужасно плохой. Катя долго с ним возилась и в какой-то момент то ли посоветовала мне, то ли сама отправила план, по которому нужно было его переписать. Следующий текст я уже делала по плану и поняла, что это гениальное изобретение. По-другому никак, иначе запутаешься и поплывешь. Особенно когда много фактуры — а у меня ее всегда много, потому что я не чувствую берегов и не понимаю, когда нужно остановиться. Но при этом внутри я спокойна, поскольку знаю, что всех, кого могла достать, достала.

Сначала перечитываю все интервью — иногда их пятнадцать, а иногда и пятьдесят, — беру лист бумаги, кратко переписываю, смотрю, что у меня есть, и кто о чем говорит. Дальше оставляю план из десяти глав и распихаю по них героев. Писать по ходу поступления фактуры для меня не очень хороший вариант, я люблю видеть картинку целиком.

Я всегда пишу по главам. Если есть время, то не больше двух в день. Сначала пишу, как мне хочется, а потом перечитываю и поправляю. В идеале на репортаж из 20 тысяч знаков нужно хотя бы пять дней. Если же времени нет, то желательно хотя бы отвлекаться на пару часов. Тогда четче видно фактуру, какие куски вышли лучше, какие хуже.

Если понимаете, что за деревьями уже не видно леса, что устали от текста, стоит показать коллегам, людям, которым доверяете. Но это должны быть необычайно хорошие коллеги. Я, например, когда сомневаюсь, некоторые свои тексты даю читать Олесе Герасименко или Ване Голунову. Не стесняйтесь просить советы, вы — не истина в последней инстанции.

Работа с редактором

Мой редактор в РБК — довольно жесткий, и это держит в рамках. Иногда у меня возникают вопросы, мы можем спорить, местами я пытаюсь вернуть выброшенные куски обратно в текст. Иногда мы приходим к компромиссу, иногда — нет.

Мне кажется, в наше время самое важное — это информация. Если уберут кусок какой-то красоты — это обидно, но бывает. Даже когда кажется, что с ним текст был бы лучше, «красивше». Но если выбирать между красотой и информацией — то, конечно, надо оставить информацию, даже если это была очень красивая красота.

О соавторстве

Если говорить о социальном репортаже, историй, написанных в соавторстве, у меня было немного. Пара совместных текстов для Esquire с замечательной медицинской журналисткой Дашей Саркисян. Текст об аутистах с Микой Голубовским. С Ваней Голуновым мне очень нравится работать, потому что мы очень хорошо делим обязанности: я человек неусидчивый, могу бегать куда-то, с людьми разговаривать, а он гений по части копаться в бумагах, все видит и находит. Если я ищу линейно, то он ищет такими способами, которые мне и в голову не придут. Это был вполне комфортный опыт.

Тут главное — доверять соавтору как самому себе, знать, что человек не накосячит и сделает все, что нужно. Дальше — очень простая методика: мы набрасываем список героев, делим их между собой, обычно это происходит без особого травматизма. Если герой нравится обоим, то идем на интервью вместе. Потом раскидываем главы — по пять каждому. Единственное, я маниакально пунктуальный человек. Не люблю незакрытые гештальты, несданные тексты. А мои соавторы — нормальные люди, поэтому часто приходится ждать их главы. Но это нормальная ситуация.

О рынке

Мне кажется, что в последнее время социальная журналистика вышла из моды, что в эпоху кризиса у людей гораздо большая потребность в понимании, у кого сколько денег, чем в социальных текстах. В РБК я занимаюсь социальной журналистикой в разрезе экономики, пишу о реформе здравоохранения, об экономике РПЦ, о том, как устроены инновационные фонды и на что там идут деньги.

Просто меняется паттерн, у людей другие проблемы. Они могут дать деньги на какой-то конкретный случай, но у самого общества потребность изменилась и социальные тексты, которые раньше их задевали, уже не так интересны. Я вижу реакцию аудитории, сравниваю, сколько читали раньше и сейчас — гораздо меньше. Хотя, например, хорошо расходятся отличные тексты Кати Гордеевой на «Медузе».

Раньше мы могли писать на острые проблемы, которые требуют немедленного действия, плюс еще и на другие. Ведь социальная журналистика не только о том, что волнует здесь и сейчас, она о каких-то неочевидных вещах. Когда я писала о тройном тесте для беременных, эта проблема не была актуальна ни для кого, кроме беременных, а их не так чтобы очень много. Но люди читали.

Обратный эффект

Не стоит ждать отдачи от своей первой заметки. От второй тоже не ждите. И от десятой не ждите. Мы с Леной Костюченко как-то посчитали, что срабатывает каждая тридцать пятая заметка. Но для того, чтобы была тридцать пятая, нужно написать еще тридцать четыре.

Из всех моих текстов на социальную тему наибольше срабатывали те, которые я писала для Esquire. Например, был материал о семнадцати редчайших заболеваниях. Родители рассказывали о том, чем болеют их дети и почему государство им не помогает. Внизу под текстом стояла маленькая плашка — «хотите помочь, помогите здесь». Тогда помогли всем, и это было потрясающе.

И еще есть одна сказочная история, которую я очень люблю. В России долго не было детского хосписа. Как-то я записала монолог замечательной женщины — Гали Чаликовой, которая была директором благотворительного фонда «Подари жизнь», о паллиативной медицине. И потом случилось следующее: некая богатая бизнесвумен улетала из Шереметьево на условные Канары, от нечего делать она купила журнал, прочитала это интервью, плакала, а по возвращению дала денег на хоспис. Это было прекрасно.

Таких историй в моей жизни было совсем-совсем немного.

О выгорании

Очень часто бывает, что журналисты, занимающиеся социальными темами, прикипают к своим героям, начинают с ними дружить. Это неизбежно, от этого никуда не деться. И я не вижу в этом ничего плохого, если только вами не пытаются манипулировать.

В какой-то момент, если будете заниматься этим плотно, вам покажется, что просто не хватает сил. К этому тоже надо быть готовым, иметь достаточный запас прочности. Но речь идет не о вашей выносливости, а о людях, которым нужна помощь. Вот и все. А сил у вас достаточно, человек — вообще очень живучее существо.

Фото Таисии Кутузовой