Гибридная война имеет успех, когда применена против гибридной фазы самого атакуемого государства, когда его институты не функционируют в адекватном режиме. Гибридная война блокирует нужные реакции защиты у атакуемой стороны, а если ей вольно или невольно помогают в этом внутри страны, то ситуация становится еще более сложной.

Украина под руководством Януковича как раз находилась в такой гибридной стадии. Кстати, и Россию также именуют не деспотией, а гибридным режимом, хотя и в ином смысле как сочетание автократии и демократии. Сегодня после телевизионного допроса Януковича участились версии-рассказы о том, что за майданом стояли Фирташ и Левочкин или что разгон майдана был специально сделан под телекамеры, чтобы остановить возможность движения в сторону Европы. То есть медийная составляющая всех этих событий занимает очень важное место.

Результаты Крыма известны и печальны. И это не только сдача Крыма, но и переход на российскую сторону большого числа военнослужащих. Общее число их таково: «По данным Генпрокуратуры Украины, в Крыму на момент его присоединения к России находилось 20 315 украинских военнослужащих различных вооруженных формирований, включая военных, нацгвардейцев, пограничников и сотрудников СБУ. Из них на материковую часть с полуострова вернулись 6010 военных» (см. тут и Федоров Ю. Гибридная война по-русски. - М., 2016).

Гибридная война является заменой военных действий невоенными. Например, трое внезапно ставших украинцами российских граждан, возглавивших сферу безопасности государства, по сути являются применением организационного оружия, когда государственная структура начинает работать против самого государства. Примером организационной войны в этом плане можно считать перестройку, когда первые лица (Горбачев, Яковлев) порождали и удерживали парадигму войны против СССР, хотя и делалось это в чисто информационном плане. И это было удачной моделью разрушения, поскольку Горбачев действовал в системе жесткой советской централизации всего и вся, не позволявшей никому высказываться против его трансформаций, хотя они и вели  на следующем этапе к смерти страны.

Гибридная война все равно является войной, направленной на капитуляцию атакуемого, только при  этом она заменяет, условно говоря, бомбардировки снарядами и ракетами на бомбардировки текстами и фильмами, доказывая свою успешность в мире, который уходит от летального оружия.

Гибридная война направлена на дестабилизацию атакуемой страны, для чего начинает поддерживать имеющиеся там контртренды в виде людей, идей и СМИ, которые могут помочь в деле делегитимизации власти и государства. Власть трактуется как неправильная, чего часто достаточно, чтобы проводить стратегию хаоса, когда решения власти наверху не выполняются внизу. А люди и СМИ включаются не сразу, сначала они набирают влияние, чтобы потом на определенном этапе подключиться к начинающейся единой внешней и внутренней кампании.

Следует разграничивать чисто пропагандистские и чисто военные действия. В свою очередь гибридные войны имеют военные цели, но не военные средства (или точнее, квази-военные средства) для их достижения.

Гибридная война усиливает слабые контрсилы в стране и ослабляет основные силы всеми доступными и недоступными способами. Контрсилы с внешним усилением поднимаются на порядок выше их реального статуса, получая внимание и помощь извне.

Гибридная война осуществляет военные шаги, однако пропагандистская война направлена на то, чтобы доказывать обратное, что никакой войны нет и в помине. Гибридная война начинает мимикрировать, что наиболее легко сделать в нашем времени, под восстание народных масс, у которых впоследствии на вооружении почему-то оказываются танки или Буки. Можно спрятать солдат, превратив их в зеленых человечков, но нельзя спрятать танки, объявив их, например, машинами скорой помощи.

Происходит постоянная маскировка агрессивных действий одной стороны под действия другой - например, местного населения. Медийные механизмы делают именно их действия справедливыми. При этом выигрываются в современном мире только справедливые войны. Американцы поняли это, когда сами перешли к изучению концепта долгой войны (long war), став проводить на эту тему множество конференций. Кстати, долгая война обязательно должна восприниматься как справедливая, чтобы принести победу.

Основные трансформации при этом имеют место не в физическом, а в информационном или виртуальном пространствах. Солдат при этом становится зеленым человечком, а появление танка объясняется тем, что он с украинского склада, Бук - тоже становится украинским. При этом потребитель информации не может разбираться в том, что это все модели, которых нет на вооружении у Украины.

Происходит замена одного нарратива на другой: нарратив защиты от внешней агрессии подавляется нарративом защиты братского украинского народа от незаконной власти, которая тоже подлежит переименованию. Теперь это хунта-каратели-фашисты-неонацисты-бандеровцы, от которых надо спасать украинский народ.

Интересно, что все три самые известные интервенции (Афганистан, Грузия, Украина), начавшиеся со времен СССР, идут по одной схеме легитимации применения военной силы - спасение братского народа.

Развал Украины начался с применения того, что именуют организационным оружием - продвижением на высшие посты если не своих граждан, то своих агентов влияния. Сама Россия меняет мета-уровень понимания ситуации, предпочитая видеть организационное оружие лишь в цветных революциях. Хотя И. Сундиев, являющийся одним из соавторов, акцентирует ценностный аспект: «Одно из основных условий применения организационного оружия — замена системы базовых ценностей государства-мишени

ценностями государства-инициатора как самыми перспективными» [Сундиев И.Ю. Организационное оружие: функциональный генезис и основные направления использования в современной истории России // Экономические стратегии. - 2013. - № 6]. Однако и это не есть организационное оружие, а именно если не информационная, то виртуальная война, которая и имеет место с ценностным уровнем. Организационная война и должна обеспечить переключение одних потоков (информационных или виртуальных) на другие.

В. Багдасарян говорит в этом плане об когнитивном оружии, куда подпадают и научные концепции и образование, поскольку они задают нашу модель мира [см. тут и Якунин В.И. и др. Новые технологии борьбы с российской государственностью. - М., 2013]. Он пишет то, что мы видим сегодня, только в обратном движении: от России - к постсоветскому пространству: «Целесообразно напомнить в этой связи и уроки истории. Они свидетельствуют о том, что культурная экспансия всегда предшествует военной. Воевать России приходилось именно с тем, кто служил до этого объектом преклонения. Задавалась транслируемая извне новая культурная матрица, вступающая в противоречие с традиционными нормативами жизни. Вначале осуществлялось культурное подчинение, а за ним реализовывались попытки подчинения военного».

Следует признать, что это в принципе норма взаимодействия более сильного в физическом, информационном и виртуальном пространствах государства и более слабого. Причем наиболее часто это двухсторонний процесс: более слабое государство само ищет «продукт» вовне, поскольку само не в состоянии его производить.

Отставание в физическом пространстве более явно, государство всегда пытается его исправить. А. Каптеров увидел в сегодняшнем дне следующие варианты такого взаимодействия с чужим технологически более высоким продуктом: «Есть три стадии технологического отставания - первая, это когда мы можем разобрать новый продукт, понять технологию его создания, после чего сделать копию. На второй стадии мы можем разобрать продукт, понять технологию его создания, но не можем повторить из-за отсутствия технологий производства. На третьей стадии мы можем разобрать продукт, но даже не можем понять технологию его создания. К сожалению, по многим отраслям российские компании уже находятся на второй и третьей стадии отставания. Критичное отставание сейчас существует в фармацевтике, автомобилестроении, создании компьютерной техники, медицинском оборудовании и многих других отраслях, где необходимо использование высоких технологий для производства готового продукта».

То есть работа в физическом пространстве оказывается затруднена без чужих технологий, что было нормой и в советское время. Советская индустриализация была по сути «вестернизацией», только в плане машин и заводов. Конспирологи считают, что это делалось специально для выведения  СССР в ситуацию войны с Германией, чтобы столкнуть два тоталитарных режима.

Информационный инструментарий гибридной войны, как и войны обычной, работает как на свою, так и на чужую аудиторию. И в том, и в другом случае атака идет не только на информацию тактического порядка, но и на информацию стратегического порядка, к которой относятся сакральные ценности. Атака на эти цели всегда наиболее болезненна.

Сакральные ценности сохраняются на протяжении жизни многих поколений, их невозможно ввести в течение жизни одного поколения. Сакральные ценности отличают нации. Психологи установили, что ценности такого уровня оказывают влияние даже на бытовое мышление [см. тут и тут]. Носители разных ценностных систем по-разному оценивают те или иные ситуации перед их глазами. Это также влияет на путь развитие страны. Параметр открытость/закрытость человека связан с демократическим или нет состоянием всей страны [Barcelo J. National Personality Traits and Regime Type: A Cross-National Study of 47 Countries // Journal of Cross-Cultural Psychology. - 2017. - Vol. 48. - N 2]. Багдасарян также обращает внимание на «корпус» сакральных ценностей, акцентируя следующее: «Без собственной «священной истории» сборка социума невозможна». По сути именно это очень четко делалось в сталинское время, когда создавались как герои прошлого, так и герои настоящего. Но и сегодня этот процесс повторился в России по той причине, что старые герои начали отбрасываться новой средой. Практически сегодня не осталось ни одного героя, по которому в общество бы было согласие.

Чужие сакральные ценности не воспринимаются как сакральные. Это является одной из проблем, порождающих конфликтность. С. Этрен написал серию работ по анализу сакрального с точки зрения современной науки [см. Dehghani M. a.o. Emerging sacred values: Iran’s nuclear program // Judgement and Decision Making. - 2009. - Vol. 4. - N 7; Dehghani M. a.o. Sacred values and conflict over Iran’s nuclear program // Judgment and Decision Making. - 2010. - Vol. 5. - N 7; тут, тут, тут,, тут и тут]. Причем он исследовал как традиционные сакральные ценности в ситуации палестино-израильского конфликта, так и возникающие, на примере иранской ядерной программы. Один из его выводов состоит в том, что сакральное не разменивается на материальное. К этому выводу ученые пришли и на материале конфликта Израиль - Палестина, и на базе иранской ядерной программы, которая также стала сакральной для народа Ирана.

Ценности могут не только возникать, но и разрушаться. Может внедрятся разрешенность определенных ценностей, которые до этого были запрещенными, примером чего является так называемое окно Овертона. Медиа являются для этого наиболее эффективным средством, поскольку только они могут обеспечить одномоментный и массовый охват населения. Школа, например, также может делать это одномоментно и массово, но процесс будет очень растянут во времени.

Багдасарян предлагает сменить для такого рода модели причинно-следственные связи: «По общей логике вначале происходит событие, а только затем его информационное распространение. Если же первоначально появляется информация, то значит именно она и вызывает к жизни явление. Темы для рассмотрения были взяты две: терроризм и фашистский экстремизм в России. Что обнаружилось? Первоначально подъем публикаторской активности по терроризму, и только потом рост динамики террористических актов. Первоначально рост публикаторской активности по теме русского фашизма, потом – собственно экстремистские акты. Это говорит о том, что именно СМИ и программируют такого рода действия. Технология информационных войн налицо. Контент-анализ средств массовой информации, выявление частотности оперируемых тем позволяет сегодня делать достаточно точные прогнозы в отношении политических процессов. Вспоминая афоризм Жана Бодрийяра, в комнате, где стоит телевизор, рано или поздно произойдёт убивство».

Все это способ смены восприятия окружающего мира путем интерпретаций и реинтерпретаций, заглушающих голос фактов. Сегодняшний человек практически не имеет доступа к фактам, поскольку даже их он получает в интерпретационной рамке, задающей получение информации уже в определенной парадигме.

При этом возрастание числа источников информирования, характерное для сегодняшнего дня, возросшая сила и мощь старых источников привели к тому, что у человека исчезло время для осмысления поступающих ему фактов. Мир перестает быть понятным, что вызывает к жизни механизмы пропаганды, который могут вернуть мир в более комфортный вид. Конспирологи  также находят работу для себя, создавая из сложного мира простой, «начиненный» врагами.

Цивилизации стали объектом атак, как констатируют Черемных и Восканян, которые пишут о «непрерывно продолжающемся идеологическом противоборстве, в котором мишенями служат не только государства, но и цивилизации». При этом констатируется глобальная цель - смена цивилизационной парадигмы с помощью механизмов информационной войны.

Для этого даже не нужно ставить специальных задач. Просто более мощная цивилизация  как бы автоматически продвигает свою модель мира, имея более сильную инфраструктуру по порождению информационного и виртуального миров.

Картина мира не только разрушается, но и удерживается, если поставлена другая задача. И ту, и другую цель могут нести сериалы. Анализ героики российских сериалов дал следующие результаты: «По роду занятий можно выделить 12 основных групп главных героев, которые действуют в 75-80% российских сериалах, следует из статистики KVG. Самая массовая группа — силовики: сотрудники полиции, прокуратуры, спецслужб, военные и т. п. В 2015 году они были главными героями 30,9% премьерных, т. е. новых сериалов, вышедших на семи ключевых каналах в прайм-тайм. Сериалы о людях из других сфер встречаются в 3-16 раз реже».

Такая статистика одновременно описывает нам национальный мастер-нарратив, который присущ не только телесериалам, но и всей виртуальной продукции. Как видим, в данном мета-нарративе главную роль играют именно силовики. А уже из мастер-нарратива вытекают все другие нарративы (см. тут и тут). Это мир в представлении доминирующего на данный момент модели культуры, в рамках которой выделены герои и злодеи, которые таким путем входят в массовое сознание. Причем они будут другие в сериалах другой страны, что и составляет базу для культурного конфликта или даже культурной войны, когда герои/враги придут к другим зрителям, у которых иная картина мира.

Путин и сам приходит из сериала  «Семнадцать мгновений весны». Когда массовое сознание зондировалось на предмет определения, какой тип героя россияне видят в качестве президента, то таким героем оказался Штирлиц. Только для этого Путина сначала сделали премьером, Ельцину тоже понравился этот образ.

На следующем этапе такого давления на массовое сознание, оно откликается анекдотами. Е. Шмелева говорит: «У Путина есть черты, которые необходимы герою анекдота. Он ассоциируется с уже существующими героями - конечно Штирлиц, и часть анекдотов напрямую отсылает к анекдотам про Штирлица. И вообще свойство секретного агента - это хорошее свойство для героя анекдота. Кроме того, у него говорящее имя. Вовочка - это тоже один из любимых героев русского анекдота. А поскольку Вовочка в русском анекдоте не имеет фамилии, то это имя приписывается время от времени разным политикам. Вдруг оказывается, что Вовочка - это Ленин, потом Жириновский и сейчас это всегда Путин».

По сути анекдот - это вербальный мем доинтернетовский эпохи. Он очень точно отражает не только модель мира, но и ее слабые места. Анекдоты советского времени очень четко в них били, например, создавая из генсека Брежнева образ недалекого человека, который даже простых слов не может сказать без помощи бумажки.

Военный конфликт всегда будет отражать столкновение ценностей и столкновение нарративов как их воплощение. Расходящиеся в разные стороны ценностные модели мира и модели нарративов и вызывают желание их соединить с помощью действий в физическом пространстве, то есть несовпадение информационного и виртуального миров пытаются исправить путем действий в физического порядка.

Поскольку гибридная война является отклонением от нормы это отклонение также должно быть обосновано в информационном и виртуальном пространстве. Российско-украинский военный конфликт сначала возник в российской фантастике и лишь потом ушел из виртуального пространства в информационное и физическое [см. тут, тут и тут].

Это можно понять. И пропагандисты, и писатели, и режиссеры, и сценаристы, - все они являются строителями виртуальных миров, для которых интересна альтернативность истории. А эмоциональный настрой общества они ощущают намного раньше, чем политики, которые живут скорее в дне сегодняшнем, чем завтрашнем.

Создатель концепции «мятежевойны» Е. Месснер также говорит, что «эмоциональное слово - элемент агитации» [Месснер Е.Э. Всемирная мятежевойна. - Жуковский - Москва, 2004]. А его современные интерпретаторы вложили в мятежевойну и такой тип борьбы: «непрямые (опосредованные) действия (провоцирование и использование в своих целях внутренних вооруженных конфликтов у соперников, поддержка партизанских движений, раздувание пограничных конфликтов низкой эффективности, создание и поддержка параллельных структур власти, террористические операции и теракты)» [Поповских П.Я. Российский ответ на "мятежевойну" // Независимое военное обозрение. - 2002. - 28 июня - 4 июля]. И это текст еще 2002 г.!

Кстати, перманентную революцию Троцкого связали с теорией хаоса С. Манна, причем «согласно Л.Д.Троцкому, для стабильного положения государства необходимо уменьшать степень самой государственности, то есть вмешательства властных структур в самоорганизацию общества». Кстати, Троцкий попал в наше время еще в одном контексте - роман Ильфа и Петрова стали рассматривать как сатирический удар по левацким лозунгам Троцкого со стороны Сталина и Бухарина [см.  тут и Фельдман Д. Почему антисоветские романы стали советской классикой? // Субботник НГ. - 2001. - 13 января]. Об этом мы, конечно, никогда не задумывались и не знали.

Гибридная война создает хаос во всех трех пространствах: физическом, информационном и виртуальном. Причем каждое из этих пространств синхронно ломают чужую модель мира. Она перестает быть адекватной, поскольку создает в голове у человека со своей модели мира возникает феномен когнитивного диссонанса.

Не следует думать, что образованный человек менее восприимчив к пропагандистским коммуникациям. Скорее все происходит наоборот. Эту восприимчивость можно объяснить тем, что он в силу своего образования или профессии открыт новым потокам информации. Косвенно это также можно также подтвердить одним из недавних исследований, которое продемонстрировало парадоксальный результат: большинством зрителей трешевых фильмов оказались именно такие люди [см. тут и Sarkhosh K. a.o. Enjoying trash films: Underlying features, viewing stances, and experiential response dimensions // Poetica. - 2016. - Vol. 57]. Авторы исследования объясняют это их всеядностью.

Генерал Ф. Бридлав назвал Крым «наиболее удивительным блицкригом, который был за всю историю информационных войн». Но успешность этого лежит и в долгой практике в этой области для внутренней аудитории. М. Горбаневский говорит о новом политическом новоязе в России: «Ритор апеллирует не к знанию, связанному со значением сказанных слов, а к чувствам. В итоге политика можно только любить или не любить. Если ему удалось этого достичь своими выступлениями, он вполне овладел искусством творения новояза. Хорошо испеченная речь как бы транслирует доверие в массы: мы же с вами понимаем, о чем идет речь, мы же с вами одна семья, говорим на одном языке, живем одними проблемами, нам не нужны лишние пояснения. В общем, оратор и аудитория из «я» и «он» превращается в «мы». Для достижения этой цели используются, чаще всего, словесные подлоги и подмена понятий. И стратегическая цель создателей нового новояза вполне очевидна».

Гибридная война рассматривается как таковая дольше всего внешним наблюдателем, для атакуемого объекта ее гибридность длится не так недолго. В ряде случаев «гибридность» оказывается не только реальной причиной, но и неуклюжей попыткой со стороны власти объяснить свое бездействие. Поэтому действиям в условиях гибридной войны следует учиться заранее, чтобы уменьшить время на принятие нужных решений, когда возникнет такая потребность.

Гибридная война прячет свою агрессивную суть, в отличие от войны обычной, поэтому для нее столь важны информационные и виртуальные каналы, который, с одной стороны, помогут скрыть агрессию, а с другой, достичь этих же агрессивных целей не в физическом, а в информационном и виртуальном пространствах.