Исследовательская любовь к мемам началась совсем недавно. Она совпала с возвратом к концепции войны идей или идеологий, которая возникла из-за незавершенности войны с радикальным исламом. Долгая война требует иного обоснования, которое было найдено в войне идей. Но если это война не в физическом пространстве, даже, если задуматься, и не в информационном, а в пространстве виртуальном, то она требует не просто совершенно иного инструментария, но даже и иных базовых единиц. И на эту роль были вписаны мемы как элементарные ментальные структуры, с помощью которых можно создавать или разрушать идеи. Правда, пока следует признать, что сделан только первый шаг — обоснование теоретической возможности, без второго — явных практических реализаций; впрочем, они как раз могут быть засекречены.

Но мы имели аналог мемов в виде анекдотов и слухов. Мы говорим о них как об аналоге, поскольку анекдоты и слухи, как и мемы, характеризуются тем, что имеют способность к самораспространению. Можно обозначить три важных характеристики мема:

- обладают яркой формой и значением,

- самодостаточны для самораспространения,

- способны создавать или разрушать ментальную защиту.

Некоторые исследователи видят еще такую характеристику мема, как его естественную способность храниться в нашей памяти.

В основе обращения военных к этой проблематике (а именно оттуда пришел прикладной аспект этой проблематики) лежит небольшая работа Пессера. В ней он написал: «Будущая война в идеологическом пространстве требует силовой структуры, закаленной для нелинейного поля боя. Американские военные не имеют доктрины или рекомендаций для войны нелинейном пространстве боя в разуме врага или даже сложной парадигме некомбатантов. Однако с некоторыми модификациями можно достичь нового уровня понимания и возможности достижения паритета и даже превосходства в этом пространстве».

Пессер также вводит разграничение между целевой направленностью информационных операций и меметических. Если информационные операции направлены на врага, то меметические — на гражданских лиц, потому это более разношерстная аудитория (см. также тут). Это массовое сознание, которое и должно является основным объектом как для атаки, так и для защиты.

Однако нам представляется несколько притянутым за уши его представление о мемах и их передаче, которое он именует клиническим. Поссер имеет в виду, что распространение мемов следует трактовать как болезнь, хотя и ментального порядка.

Терминологически мемы ведут свое начало от Ричарда Докинса. Он приравнял их к генам, c его точки зрения мемы действуют однотипно, только происходит это в области культуры. Докинс говорит о «вирусах разума», рассматривая религиозные представления людей как «паразитов разума». Военное исследовательское агентство DARPA тоже заинтересовалось мемами в плане работы с соцсетями.

К сожалению, биологический взгляд на мемы оказывает свое давление, хотя это чисто метафорический подход, практически не имеющий никакого отношения к ментальной реальности. Например, в профессиональном бюллетене американской разведки Хенкок также пишет: «Мемы образуют невидимый, но достаточно реальный ДНК человеческого общества. Мем исходно является идеей, но не каждая идея является мемом. Чтобы идея стала мемом, она должна передаться или реплицироваться в другом индивиде. Точно так, как вирусы переходят от тела к телу, мемы движутся от разума к разуму. Точно так, как гены организуют себя в ДНК, клетки и хромосомы, точно так повторяемые элементы организуют себя в мемы, а также в взаимозависимые комплексы мемов или "мемплексы". Изучение этих повторяющихся элементов культуры называется меметикой».

Война выводится тогда из агрессивных / конфликтующих мемов, которые достигают уровня критической массы в популяции для поддержки агрессивных действий. Математики, кстати, уже установили порог в десять процентов населения, по достижении которого идеи могут двигаться самостоятельно. По этой причине для предотвращения войны надо идентифицировать, отследить, изолировать и уничтожить конкретные мемы, которые формируют основу конфликта. Но важным элементом в случае мемов является их резонирующий характер, поскольку разум очень позитивно откликается на них.

Остается не совсем ясным вопрос, насколько успешными могут быть операции по замене или стиранию опасных мемов, а если и успешными, то за какой временной срок их можно убрать из массового сознания. Кстати, Хенкок считает, что если убрать нельзя, то надо попытаться запустить мем, который будет менее опасным, но сможет иметь хорошее распространение. Кстати, и сама эта идея, и вариант борьбы с помощью замены очень напоминает концепцию фреймов Лакоффа, который тоже считает, что с фреймом, введенным первично, тяжело бороться, лучше попытаться ввести новый фрейм с нужным содержанием [Lakoff G. The political mind. — New York etc., 2009].

Вообще, во всем этом подходе к мемам и меметической войне важной является направленность на разбор наиболее элементарные частицы функционирующих в человеческом обществе идей. В этом плане интересен также подход специалиста по политической психологии Уестена, у которого есть некоторые примеры подобного разбора чувствительных для общества представлений [Westen D. The political brain. — New York, 2008].

И, в принципе, Хенкок акцентирует именно глубинный инструмент, когда говорит: «Меметическая теория предоставляет рамки для работы с наиболее важными социальными и военными проблемами на базовом причинном уровне».

Российская пропаганда как раз внедряла свои мемы, интуитивно опираясь на этот уровень, когда говорила, например, о фашистах-неонацистах-карателях-бандеровцах. Это явный мем и при прикосновении к новой реальности он возродился без особых усилий, что позволило видеть действительность сквозь навязанные извне понятия. Понятно, что главным конструктивным элементом здесь становится привязка к немецким нацистам, которой не может быть в сегодняшнем дне, но зато она сильна пропагандистски.

Из гранта DARPA вырастает и ряд исследований по военной меметике. Там заданы следующие определения:

- меметика — это изучение и применение мемов,

- военная меметика — это применение мемов в сфере национальной безопасности,

- она является частью нейро-когнитивной войны.

Прочитав это, можно вспомнить мем, который пришел от Рейгана, назвавшего Советский Союз «империей зла». Несомненно, данный мем, как и ряд других мемов холодной войны, существенно повлиял на научный, журналистский и обыденный дискурсы того времени, приведя к разрушению СССР.

Мемы предлагается различать по результатам воздействия: внутреннему или внешнему. Имеется в виду влияние на разум или на поведение.

Для военной меметики интерес представляют краткие мемы, поскольку они могут использоваться в соцсетях. Мемы задаются как информация, которая распространяется, влияет и сохраняется. Причем для военных целей интересно только немедленное, а не эволюционное влияние, поскольку у военных нет столько времени на ожидание результата.

DARPA выделяла финансирование на такие проекты в этой сфере. Тематика такова: эпидемиология идей (2006), военная меметика (2006–2009), социальные медиа в стратегических коммуникациях (2011), нарративные сети (2011). Как видим, первый термин «эпидемиология идей» был тоже из биологических метафор.

Мемы обсуждаются и под углом зрения использования их и в политической жизни США [см. тут и тут]. При этом акцентируется, что мемы остаются частично вне реальной науки, а только в области научной фантастики.

Одним из первых заговорил о мемах Хенсон, у которого есть такое высказывание: «Военное поведение у человека не является все время активным, поэтому требуется бихевиористское переключение на него».

Натовские эксперты предлагают включить мемы в войну против джихада или кремлевских троллей. При этом идея культурной эволюции (например, Tyler T. Memetics. Memes and the Science of Cultural Evolution. — 2011) не годится для военных, поскольку это долгий процесс. Не очень «аккуратна» в плане переноса биологической метафоры на психическую деятельность и идея ментального вируса, которая также часто используется (см., например, тут).

Ричард Броуди выпустил даже целую книгу на тему «Вирус разума» [Brodie R. Virus of the mind. The new science of the meme. — London, 2009]. Здесь есть главы на тему культурных вирусов, программирования человека, меметики религии, создания культа и даже дезинфекции. Он утверждает, что мемы попадают к нам без нашего разрешения, они влияют на нас, когда мы даже не замечаем этого. И все это дает нужные подсказки для военного использования.

Броуди видит три пути распространения мемов:

- повторение,

- когнитивный диссонанс, для разрешения которого возникает новый мем,

- генетическое реагирование типа предупреждения об опасности, криков детей, сексуальной привлекательности.

В исследовании в рамках гранта DARPA мем рассматривается как хорошо принимаемый разумом: «Чтобы хорошо быть принятым хозяином, мем должен соответствовать конструктам или системе представлений хозяина или быть в парадигме, к которой хозяин расположен. Мемы также собираются и усиливаются в комплексах (мемплексах), так что подходящие рамки в разуме хозяина особо поддаются влиянию нового мема, который соответствует рамкам, подобно тому, как новое правило религиозного лидера принимаются последователями этой религии, в то время как они будут проигнорированы неверующими».

И еще определенное видение будущего, которое пока выглядит как красивое пожелание: «Меметика может смягчить нежелательные последствия, исходящие из культуры противника, помочь сдержать конфликт, понизить уровень враждебности с помощью культурного образования и порождения подходящих решений для местных проблем».

Меметическую войну задают как соревнование в сфере нарративов, идей и социального контроля в поле боя социальных сетей. Это становится психологической войной в электронной сфере. Нам же представляется, что в таком случае мы сужаем возможности этого инструментария, поскольку ограничиваем его только интернетом.

Или такое понимание: «Меметическая война — это одновременно этос и ремесло. Способность "говорить в интернете" в дополнение к пониманию нюансов целевой аудитории являются важными для каждого, кто хочет участвовать в меметической войне» [Giesea J. Memetic warfare. Part 2. Hacking hearts and minds. How the memetic warfare is transforming cyberwar].

Россия также взяла на вооружение меметическую войну, как в теоретическом, так и в практическом плане. В последнем случае речь идет о докладе, полностью соответствующем обсуждаемой выше тематике, «Производство и распространение вытесняющего контента: содержательная альтернатива террористической идеологии», а также об активном вмешательстве в выборы на чужой территории с помощью интернет-интервенций. Например, в качестве мема рассматривается высказывание «партия жуликов и воров». Она полностью «захватила» все ассоциации по поводу российской партии власти.

Украина также включилась в разбор мемов. Золотухин подчеркивает следующее: «Технология использования мемов как “боевых информационных единиц” зарекомендовала себя как самая пробивная и мощная. “Цветные революции” также можно назвать элементами меметических технологий. В особенности цветовую индикацию событий (“оранжевая революция” в Украине) или использование предметов символов (“революция роз” в Грузии). Поэтому именно создание мемов, типа, “бандеровцы”, “гейропа”, “фашисты”, “майдауны” выстроило ту структуру информационного пространства, в которой мы живем» [см. тут, тут и Zolotukhin D. What is memetic warfare and how does it threaten democratic values // The crisis in Ukraine and infromation operations of the Russian Federation. Ed. by V. Ssazonov a.o. — Tartu, 2016].

Марутян видит следующий набор мемов в российско-украинской войне: украинские — колорады, киборги, ватники, проФФесор; российские — Крымнаш, вежливые человечки, майдауны, бандерлоги, свидомиты, укропы, хунта, гейропа, распятый мальчик.

Обращение к мемам было вызвано поиском инструментария для ведения идеологической войны не в теоретическом плане, а непосредственно в массовом сознании. Для этого следует опускаться в своем анализе на составляющие таких единиц, чтобы понять их сильные и слабые стороны.

Будущее лежит в привязке этой тематике к нейропсихологии; например, уже известно, что сакральные вещи и простые активируются в разных частях головного мозга, и теперь понятно, почему сакральное не меняется на материальное.