Социологи как-то отметили, что они измеряют не общественное мнение, а мнение, которое на население транслируется телевизором. Кстати, и в прошлые века ситуация была во многом подобной, когда превалирующим типом воздействия сначала была религия, а потом идеология. Они поддерживали требуемую модель мира «огнем и мечом», тем самым отделяя своих от «чужих». А пропаганда всегда могла сделать победу поражением и наоборот.

По этой причине можно сказать, что доминирующим для принятия решений является не массовое сознание, а медиасознание, то есть сознание, созданное при помощи медиатехнологий. Медиасознание можно рассматривать как второе «я» человека, существенно формирующее его мысли и поведение.

Язык и коммуникация не просто описывают мир вокруг, они создают ментальную модель ситуации, на которую начинает опираться потребитель информации. Даже в случае фантастики или фэнтези, как и любой другой виртуальной реальности, ментальная модель создает очередной «черновик» мира, который  накладывается на базовую ментальную модель.

В большинстве случаев человек не конфликтует с моделью мира, не ищет альтернативного описания. Когда описание в голове совпадает с описанием, предлагаемым в коммуникации, происходит усиление этой модели. Дальнейшие факты будут отрицаться самим человеком, если они не будут соответствовать имеющейся модели ситуации.

Сложность современной ситуации состоит еще и в том, что в современных семьях пропадает тот объем прошлого опыта, который помогал выстраивать и корректировать модель мира. Сегодня все смотрят в своих гаджетах разные фильмы и другие новости, то есть исчезает  возможность опираться на общий опыт.

В прошлом такой опыт был принципиально единым. Он удерживался единой религией и культурой, на место которых сегодня пришло множество религий и культур. Ситуация дополнительно резко ухудшилась с приходом новых медиа. По этой причине в настоящий момент можно констатировать исчезновение большого объема общего опыта индивидуального порядка и замена его «чужим», пришедшим из массмедиа. Сегодня мы скорее узнаем, что Анджелина Джоли родила двойню, чем если это сделала семья из соседнего подъезда, ведь Анджелина Джоли является элементом продиктованного извне медиасознания.

Мы также помним, что в соответствии со спиралью молчания человек всегда присоединяется к распространенной в обществе точке зрения, не желая оказаться в числе еретиков [Ноэль-Нойман Н. Общественное мнение. Открытие спирали молчания. — М., 1996]. Именно так создается «молчаливое большинство».

Вот как, например, интерпретируется с точки зрения этой модели проведение референдума в Крыму 2014 году: «Когда в один миг местные жители стали поддерживать идею присоединения полуострова к Российской Федерации. Безусловно, часть крымчан готовы были и без референдума получить российское гражданство, но это была всего лишь незначительная часть населения. А вот, благодаря отлично проведенной медиакомпании, создалось впечатление, что все без исключения хотят таких кардинальных перемен. Тяжело не изменить свое мнение, когда журналисты в один голос “констатируют факт”, что провести референдум и перейти в Россию это самый лучший жизненный сценарий для крымчан. Что в Киеве к власти пришли националисты и интересы русскоязычного населения Украины будут жестоко ущемляться. Если находились индивиды, которые понимали, что это всего лишь манипуляция, то из-за опасения быть изолированным от общества они молчали и создавали видимость поддержки большинства».

Есть еще одна проблема невидимого воздействия информационного и виртуального на физическое. Мы часто недооцениваем возможности такого влияния, тем самым занижая статус медиасознания в нашей жизни. Но, например, Гундаров попытался объяснить возросшую смертность в Крыму с помощью воздействия духовного: «В психике кроме осознаваемого сознания существует еще неосознаваемое так называемое подсознание. Социологами оно обычно игнорируется. Хотя известно его огромное влияние на индивидуальное и коллективное поведение. Между сознанием и подсознанием существуют согласие (консонанс) и несогласие (диссонанс). Примером диссонанса служит ситуация в ГДР после воссоединения с ФРГ. Сознание восточных немцев приветствовало слом Берлинской стены, тогда как подсознание наполнялось разочарованием и озлобленностью. В результате развилась фрустрация с ростом преступности, смертности, спадом рождаемости. Что, если в Республике Крым — синдром ГДР?»  (см. также  тут и тут).

Нам придется признать, что информация — это на самом деле больше, чем информация. Во-первых, мы все время пытаемся перевести ее на порядок выше — на уровень знаний. По этой причине медицинские знания вкладывают в уста людей в белых халатах, хоть они нам неизвестны, но изрекаемые ими факты мы сразу принимаем на веру. В свою очередь, «телеполитологи» не сходят с экрана и вещают сразу по всем проблемам, хотя неизвестно, являются ли они специалистами хоть в какой-то области. Вероятно, следует открывать в университетах новую специальность — «телеполитологию», чтобы обеспечивать все возрастающие потребность телеканалов.

На выборах мы видим говорящие головы актеров и спортсменов, артистов и режиссеров, которые не имеют никакого отношения к обсуждаемым проблемам, но являются авторитетами в своих областях, поэтому их подключают к говорению нужных слов в пользу того или иного кандидата.

Все это способы, позволяющие блокировать критичность зрителя, а также придать распространяемой информации завышающий статус знания. Это вполне понятная борьба с чужой мыслью, поскольку знания стоят выше информации.

Информация формирует модель мира в головах, где принципиально не может быть конкурирующих друг с другом интерпретаций. Мы принимаем либо одну, либо другую, чтобы избежать когнитивного диссонанса.

Несколько туманное разграничение по этому поводу прозвучало из уст военных: «Информацию как элемент силы необходимо понимать в системе психологического измерения войны, не следует смешивать это с психологическими операциями, которые являются частью информационного элемента силы».

В принципе, есть разные периоды и разные типы воздействия на чужой разум. Это может быть период «строительства» новой картины мира и может быть период «взрыва» прошлой модели мира. Первый вариант может длиться десятилетиями, второй ограничен во времени. Если первый вариант строится на усилении легитимности государства и власти, то второй (например, оранжевые революции) направлен на быструю их делегитимизацию.

Самой действенной делегитимизацией сегодня является жестокие действия властей против протестующих. Это было везде от Праги до Египта, и это же было и в Киеве. И это понятно почему. С одной стороны, мир уходит от физической силы как элемента государственного управления, с другой — по модели Шарпа, протестующие должны принципиально быть миролюбивыми. Это создает необходимый контраст, поскольку на информационное действие протестующих происходит ответ в виде физического действия власти. И это сразу тиражируется как местными, так и мировыми СМИ, что создает нужное давление на внутреннюю и внешнюю аудиторию.

Буткявичюс, например, увидел разгон демонстрации 2014 г. как российское действие в Украине: «На мой взгляд, начало этого процесса — это дело рук россиян. Это вопрос — как ты оцениваешь весь комплекс, весь контекст событий. Давайте будем видеть не только происходившее на ПЛОЩАДИ. Как мы уже знаем, Россия готовила операцию по аннексии Крыма давно, примерно с 2005 года. И потом в восьмом, и в девятом были пробные акции, направленные на то, чтобы оторвать Крым да вообще разрушить Украину. И, на мой взгляд, русским стратегам гибридной войны очень хотелось создать такую ситуацию, в которой действия России против Украины стали бы легитимными. Во-первых, в глазах международной общественности, во-вторых, в глазах части населения страны, поверивших в пропаганду о едином русско-украинском народе. Легитимность — это фундамент любой власти, любого политического действа».

Множественность возможных интерпретаций событий уничтожается с помощью медиа, которые начинают транслировать одну, делая ее тем самым истиной. Повтор информации меняет ее статус, делая ее не просто фактом сегодняшнего дня, а знанием.

Это вообще интересная проблема сосуществования реального знания и гипотетического, порожденного и выведенного самими потребителями информации на основании полученных из СМИ данных. Мы оперируем понятиями индукции и дедукции, забывая об еще одном — абдукции, предложенном Пирсом. Абдукция — это процесс порождения гипотез. Сегодня американские военные создают программное обеспечение, позволяющее человеку получить набор гипотез, определяющих и задающих, какое решение следует принимать в данной ситуации. Эта система позволяет работать в пространстве неструктурированных источников, в условиях шума, в конфликтных и потенциально обманных информационных средах.

В принципе, это соответствует сегодняшним представлениям военных о войне пятого поколения как о войне за информацию [см. тут и тут]. Все это потому, что информация позволяет принимать правильные решения, так что речь идет поэтому о когнитивной войне, о войне в сфере принятия решений, куда также направлено внимание противника.

В целом это борьба за адекватное принятие решений. Возможно, она простимулирована тем, что российская модель информационной войны строится на так называемом рефлексивном управлении, определяемом как управление противником. В этом случае реально возникает проблема смены восприятия. «Зеленые человечки» — это измененный взгляд на объект, когда человек с автоматом подается как проявление дружелюбия.

Медиасознание — это, по сути, взгляд на мир, продиктованный медиа. В ряде случаев медиа могут конструировать мир, отличный от реального. Мы принимаем этот мир как данность, не имея ни желания, ни времени, ни возможности для его проверки.

Ускоренная смена новостей лишила человека возможности адекватного понимания. В темной комнате кошки не найти, поскольку мир в медиа описаниях деформируется с особым искусством, чтобы он обязательно походил на настоящий.