Гибридная война выстроена вокруг целого ряда информационных задач. Их значимость столь высока, что можно говорить о гибридной войне как о войне гибридно-информационной, тем более что военные действия в ней приглушены, а информационные, наоборот, резко усилены. Статус информационный возрастает, поскольку ему нужно маскировать физические действия.

Материальные цели в в гибридной войне достигаются активными действиями не только в физическом пространстве, но и в пространствах информационном и виртуальном. Она ведется таким образом, чтобы помешать атакующей стороне принимать адекватные действия в ответ. И это главная задача гибридного инструментария, стремящегося влиять на центры принятия решений противника, как военные, так и гражданские.

Украина, например, из-за множества подобных причин не смогла принять адекватного решения по защите Крыма. Поскольку даже чужие военные были не обычными, а зелеными человечками, хотя и вооруженными автоматами. Моделировалась война не по признаку свой / чужой, а по параметрам свой / свой. Именно так делались захваты администраций и беспорядки в Одессе и Харькове. Квазиотсутствие «чужого» в этих ситуациях не давало возможности применять силу в ответ.

Кстати, эта модель полностью соответствует российскому рефлексивному управлению, задаваемому как управление противником, в первую очередь его восприятием, чтобы он в результате принял неверные решения [см. Раскин А.В., Тарасов И.В. Рефлексивное управление как технология информационного воздействия // Информационные войны. — 2014. — № 2; Раскин А.В. и др. Рефлексивное управление противником в современной парадигме войны // Информацмионные войны. — 2015. — № 1]. Самыми простыми вариантами этого управления как раз и является маскировка в физическом пространстве. Эта маскировка может быть расширена до маскировки в информационном пространстве и маскировки в виртуальном пространстве. Первый вариант через определенное время вызвал запрет на трансляцию российских телеканалов в Украине, за которым последовал запрет кино- и телепродукции. И это говорит об интуитивно очень хорошо ощущаемом поведении. Просто война развязала руки властям, чтобы пойти на такие меры.

Смолян, который стоял у истоков возникновения этого направления, задает его следующим образом: «Рефлексивное управление противником в случае его успешного проведения позволяет влиять на его военные планы и представление о ситуации, его действия. Другими словами, одна сторона может навязывать свои желания противнику и заставлять его принимать не соответствующее данной ситуации решение. Используются различные методы рефлексивного управления, включая "камуфляж" (на всех уровнях), дезинформацию, провокацию, шантаж, а также компрометация различных должностных лиц и чиновников. Таким образом, рефлексивное управление сфокусировано скорее на менее ощутимом субъективном элементе "военного искусства", чем на более объективной "военной науке". Достижение успешного рефлексивного управления требует глубокого изучения "внутренней природы" противника, его идей и концепций; Леоненко обозначил их как "фильтр", через который проходят все данные о внешнем мире. Успешное рефлексивное управление представляет точку кульминации информационной операции».

Гибридная война может постоянно менять правила игры и задействованные типы силы, поскольку она одновременно оперирует как военными, так и гражданскими составляющими. У нее проявляется полоса гражданская, которая служит фундаментом для следующей полосы военной. Потом за ней опять последует полоса гражданская, а потом военная, в зависимости от их эффективности в каждый отдельный момент противостояния. Крым и Донбасс это ярко продемонстрировали, когда сначала создается очаг гражданского неповиновения, за которым следует активное военное противостояние. Тем самым происходит подавление активности как военной, так и гражданской.

Гибридная война не менее активно работает не только с населением атакуемой стороны, но и со своим собственным населением. Как результат, Украина сегодня, по опросам россиян, попала в тройку главных врагов России. По данным на май 2016 г. США врагом считают 72 % опрошенных, Украину — 48 %, Турцию — 29 %, Польшу — 24 %. Турция «скакнула» с 1 % на 29 % только в 2016 г. Украина повышала свое «невосприятие» постепенно с 2006 г, имея такое возрастание: 27 %, 23 %, 41 % (в 2009-м), 13 %, 20 %, 15 %, 11 %, 30 %, 37 %, 48 %. Но и начальные 27 % 2006 г. достаточно много, учитывая, что Польша имеет и сегодня меньше.

Задачи, которые стоят перед долговременной информационной войной, очень часто заключается в трансформации идентичностей. Например, перестройка имела целью сменить доминирующий вариант — советскую идентичность на иную. Для этого был задействован более-менее успешный первый этап по разрушению советской идентичности. Но новая идентичность практически не была выстроена.

Гибридная война против Украины в ее информационном варианте также была призвана активировать советскую идентичность, которая успешно восстановлена и удерживается Россией у себя. Кстати, в рамках этой идентичности Россия никак не могла быть врагом Украины, поскольку в ней Россия и Украина всегда подавались как народы-братья. Поэтому в рамках Украины был выделен неправильный блок (фашисты, хунта), на который и был направлен удар пропаганды. Такая модель позволяет выстроить пропаганду в виде защиты украинского народа как «правильных» украинцы против украинцев «неправильных».

Идентичность создается как на базе личного опыта, так и опыта коллективного, который воссоздают и удерживают на ежедневной основе СМИ и школа. В периоды конфликтов в голове у человека начинает доминировать коллективный опыт, имплантированный туда с помощью телевидения. Личная идентичность может начать конфликтовать с коллективной, но такое сопротивление требует серьезных усилий. Человеку легче согласиться с коллективной точкой зрения на события, чтобы «приглушить» когнитивный диссонанс.

Дондурей говорит о некоторых вариантах инструментария, направленного на сохранение нужной матрицы, которая необходима власти, поскольку она предполагает патриархальную недемократическую модель управления: «Смысловики сохраняли у строителей капитализма советский (российский трансисторический) тип сознания. Не позволили снять ни одного сериала о "красном" терроре, насильно переселенных народах, об ужасах жизни в ГУЛАГе, о массовом доносительстве, разбирательстве в парткомах интимных семейных отношений или преступности обладания иностранной валютой. На опрос "Левада-центра" "Как следует относиться к своей советской истории?" 76 % россиян ответили, что "с гордостью". Вопреки всем идеалам действующей Конституции, трое из каждых четырех граждан нашей страны спустя четверть века не принимают рыночные отношения и частную собственность! Они убеждены, что государство — это вовсе не система институтов, как думают бездушные экономисты. Государство — это народ, язык, культура, общая история, друзья, родители. Это, конечно же, родина и отчизна. А ныне действующая "администрация" (у нас вместо этого понятия используется более привычное — "власть"), естественно, неотъемлемая часть родины» (см. также тут).

Тут следует упомянуть то, о чем мало вспоминает Дондурей. Сохранение в базе своей советских ценностей, советской матрицы позволяет пользоваться уже сделанным, опираться на все советские культурные результаты, которые продолжают в этом случае активно функционировать в своей второй ипостаси — не как художественный, а как пропагандистский месседж. То есть виртуальный инструментарий поддержки резко расширяется.

Дондурей видит иерархию этих ценностей в следующем виде: «Государство-цивилизация как суперинститут защищает народ, традиции, свою историю, культуру, мораль, "правила жизни", но главное — все свои отличия и суверенитет. В этом его миссия. Необходимо постоянно демонстрировать свою сверхсилу, иначе жители страны будут разочарованы. Они должны твердо знать, что любые жертвы приносятся ради предназначения — сохранения сильного государства. Президент говорит об этом всю вторую половину минувшего года: "Нас не подчинить"».

Дондурей, по сути, говорит о виртуальном пространстве, но оно для своей реализации нуждается в первую очередь в пространстве информационном. Получается, что гибридная война перераспределяет активность с чисто физического пространства, как это было в войнах прошлого, на работу в информационном и виртуальном пространствах. Соответственно, и победить в ней можно также ведя работу во всех трех пространствах, потому что невозможно в физическом пространстве отражать атаки в информационном и виртуальном пространствах. Единственным инструментарием такого физического типа становится цензура как физическое перекрытие информационных и виртуальных месседжей. Но в современном, сверхнасыщенном связностью мире, это сделать очень трудно. Даже в советское время цензура скорее сдерживала тиражирование определенных сообщений, которые все равно попадали к потребителями другими способами, например, через зарубежные радиоголоса.

Другим вариантом является собственный сильный информационный и виртуальный продукт, который выступает в роли защиты от чужих вторжений. Они все равно будут, но в случае собственного продукта они не получает того отклика, которое ожидает противник.