Фейки и дезинформации описывают мир неадекватно. Но фейк это может делать случайно, а дезинформация сознательно конструируется так, чтобы ввести в заблуждение. Фейк — поле любителей, дезинформация — профессионалов. Из всего этого следует, что фейк в случае его несистемного порождения более безобиден, чем дезинформация, поскольку у него нет цели «сломать» модель мира своего оппонента.

Фейки, в принципе, увеличивают системность мира для человека. Мир стал очень сложным, уровень его понятности и предсказуемости понизился. Каждое поколение ощущает, что старые правила, на которых они выросли, уже не действуют, а каковы новые правила, не знает никто. Тем более, что средний IQ в мире неуклонно падает, а не растет.

Мир фейков — это упрощение сложного мира, в котором мы живем. Отсюда тяга не только к фейкам, но и к конспирологии на одном уровне, и магам с гадалками — на другом.

Потеря понимания мира привела, например, к тому, что индустрия магов и гадалок стала очень прибыльной. И их посещают отнюдь не люди без образования, как это может показаться. Вот типичный портрет такого посетителя: «Это женщина или мужчина, переживающие кризис среднего возраста (т. е. 30–40 лет), с высшим, а то и двумя высшими образованиями и даже кандидатскими степенями, высоким уровнем дохода в настоящем или недавнем прошлом, верой во вселенскую справедливость и высшие силы (т. е. не убежденный атеист, и не адепт классических религий), занимающийся саморазвитием и практикующий медитации или энергетические практики, обладающий вложенными с детства моральными нормами, вступающими однако в противоречие с эгоистическими желаниями. На этом противоречии, зачастую вызывающем чувство вины и собственной "нехорошести", и ловят своих клиентов специалисты "высоких вибраций"».

В том числе и по этой причине нет особого смысла в усиленном продвижении медиаграмотности, как когда-то было модным критическое мышление, которое тоже продвигали. Это связано с тем, что население не будет заниматься несвойственной ему работой: изучать источники, сверять факты, искать, кому это выгодно. Когда же это делают специальные центры, их продукция просто не доходит до потребителя, который читает основные сообщения, а не их опровержения.

На сегодня имеется такое превышение объемов информации над физиологическими возможностями человека по ее обработке, что нормальный человек не в состоянии ее переварить, а не то что проверить. Тем более никому не нужен вчерашний фейк, поскольку сегодня у нас новый, а завтра появится другой... Представьте себе, что если бы сейчас мы получили из прошлого миллион глиняных табличек или берестяных грамот, то как бы историкам пришлось разбираться с тем, какие события правдивы, а какие нет.

Профессионалы часто представляют свою дезинформацию как фейк, то есть подают ее как результат случайной, а не системной коммуникации. Вмешательства в президентские выборы, которые были, к примеру, в США или Франции, в референдумы в Британии или Каталонии создали прецедент трансформации профессиональной дезинформации в любительские фейки.

Управляемые из единого центра тролли в погонах и без направляют свою информацию индустриально. Они в результате по воздействию системны, тогда как их влияние создает впечатление случайного. Все это собирается в голове потребителя, как будто бы прийдя из разных источников. А то, что приходит из разных источников, мы по привычке считаем правдой.

Это индустриальный способ использования того, что можно обозначить как дисперсные коммуникации Фейсбука. Однако этот подход существовал всегда. Россия, Китай, Израиль всегда имели соответствующие команды, в ряде случаев — военные, которые работали в интернете, подделываясь под несвязанных друг с другом индивидов. И наличие общего центра, откуда исходят инструкции по порождению сообщений, получатель никогда уловить не сможет. Тролли и боты никому не рассказывают, кто они на самом деле.

Потребитель фейковой информации рассматривает ее как «свою», так как она не только соответствует его модели мира, поскольку даже часто приходит от друзей и знакомых, но и массово представлена в сети. В результате у него в голове складывается пазл, что так говорят многие. И они думают так, как он.

Все говорят, что сегодня на первое место вышло внимание, которого не хватает из-за избытка информации. Однако Юрген Хабермас видит более прозаичные цели со стороны бизнеса: «Новые средства коммуникации имеют более коварную модель коммерциализации, где целью является не просто внимание потребителя, а экономическое использование его частного профиля. Они воруют личностную информацию потребителей вне знания их об этом, чтобы манипулировать ими более эффективно, иногда даже с порочными политическими целями, как это было в недавнем скандале с Фейсбуком».

Это та же гибридная война, а точнее гибридный мир, когда потенциально или реально агрессивные действия оказываются спрятанными не в физическом пространстве, а в информационном или виртуальном. Когда российские фантасты воевали с Украиной в своих книгах, это была гибридная виртуальная война. Когда Россия вступила на путь войны с Украиной в своих медиа, это было гибридной информационной войной.

Она состояла в том, что Россия сменила нарратив народов-братьев о России и Украине на нарратив «Украина как failed state». Россия имеет удачный опыт смены такого гранд-нарратива еще в советское время. А спецслужбы, как и любой другой институт, долгое время хранят в памяти свою идеологию и методологию даже тогда, когда исчезает / меняется сама власть.

В подтверждение существования подобных трансформаций советского времени, которые, по сути, состояли в ментальной коррекции сознания советского человека, приведем две цитаты.

Марк Липовецкий о вытеснении нарратива революции: «Нарратив этот рождался главным образом в фильмах о гражданской войне, которая воспринималась как самый популярный или по крайней мере вызывавший наиболее острый интерес аспект революции. Трудно себе представить зрителей 1970-х, которые по доброй воле смотрели бы фильмы о Ленине. А о “неуловимых мстителях” или “адъютанте его превосходительства” смотрели с большим удовольствием и без особого нажима. Дело, вероятно, в том, что начиная с 1960-х победа в Великой Отечественной войне начинает вытеснять революцию как “главное событие” русского ХХ века. В результате как материал для искусства по сравнению с ВОВ гражданская война становится куда более свободной, хотя и по-прежнему глубоко мифологизированной территорией. Не удивительно, что именно на этом пространстве развивается наиболее радикальная ревизия фундаментального советского мифа о революции».

Мария Снеговая о выходе на первое место нарратива победы: «В этом смысле не стоит считать акцентирование Великой Победы, вокруг которой выстраивается вся мифология современного российского режима, путинским ноу-хау. Путинский Кремль всего лишь продолжил советскую традицию, заложенную задолго до этого. Как отмечает культуролог Александр Марков, современная Россия является наследницей не царской и не большевистской традиций, а, прежде всего, брежневского времени. Многие структуры управления организованы по образцу застойных структур, и все-таки количество людей, живших при Брежневе или, по крайней мере, понимающих эту эстетику, велико. Все понимают, что такое “Ирония судьбы”, что такое анекдот про Брежнева, что такое парад, что такое массовая культура, где есть Лещенко, Алла Пугачева или нынешние подделки под эту поп-культуру брежневского времени».

Интересным феноменом оказалось и то, что фейки движутся в сети лучше, чем правда. Скорость их распространения в несколько раз выше скорости правдивых сообщений. Это связано с тем, что фейки лучше соответствуют ожиданиям человека, его представлениям о реальном мире, а не о том его варианте, о котором красиво пишут в газетах. Ведь достаточно часто фейки акцентируют негатив, в то время как обычные сообщения — позитив. А негатив всегда вызывает больший интерес.

Фейк приходит в этот мир в результате резкой трансформации модели порождения и трансляции информационных потоков. Первую модель можно обозначить как «один говорит и слушает, другой слушает и говорит», вторую — как «один говорит — многие слушают», и сегодняшнюю как «многие говорят — многие слушают».

Считается, что Фейсбук, к примеру, дал возможность говорить тем, кого не пускали в обычные медиа. Но это преувеличение. Потенциально — да, но реально говорят все равно единицы, а слушают и читают сотни. Просто круг говорящих действительно расширился, ведь цензура соцмедиа в разы мягче традиционной. И теперь читатель «присоединен» не к одному высоковольтному кабелю — печати, где если ударит, так ударит, а к тысячам мелких проводков от карманных батареек, которые иногда начинают работать в унисон.

Использование фейков и дезинформации является вариантом гибридной войны. Нам встретилась интересная аргументация со стороны США по поводу того, почему сегодня на первое место вышла гибридная война. Они объясняют это результатом доминирования США в войне обычного типа. По этой причине потенциальные противники изучили слабости США и теперь атакуют их на всех уровнях, избегая сильных сторон Америки.

Проект Йельского университета, посвященный культурной когниции, стоит на позициях того, что культурные ценности задают наше восприятие фактов. Здесь подчеркивается их когнитивная первичность в том плане, что «восприятие людей, о чем говорят факты, сформировано их ценностями» (см. некоторые другие работы этого направления тут, тут, тут и тут).

Никто в мире не создает ни министерства фейков, ни министерства дезинформации, зато все порождают фейки и дезинформацию. Более того, все порождают искаженную картину мира, поскольку в принципе больше говорят о своих достижениях и молчат о своих недостатках. Это как можно громче делают министры, президенты и страны в целом, которые всегда менее критичны к себе, чем к другим.

Что будет дальше? Пока мы имели чужую синхронизацию и подключение массового сознания к вербальной информации, которая была удачно подобрана под массу индивидуальных сознаний. Следующим этапом станет такая же синхронизация и подключение к потоку визуальной информации, поскольку мир совершает поворот к визуальной цивилизации. Пока это делается замедленно на базе видеоигр и телесериалов, но завтра мы попадем в поток фиктивных видеоновостей, которые будут обладать большей убедительностью, чем сегодняшние фейки и дезинформация, поскольку позволят узреть постправду, а не просто услышать о ней.

Как видим, мир проходит трансформацию всего своего инструментария от военного до мирного. Адмирал Джеймся Ставридис заговорил о приближении уже и морской гибридной войны, которая несет следующие преимущества:

• позволяет стране запугивать и разрушать возможности оппонента без раскрытия себя,
• дает преимущества неожиданности,
• позволяет контролировать время и скорость событий,
• обходится намного дешевле ведения обычной войны.

Что касается информационных аспектов, то здесь, среди прочего, акцентируется следующее:

• усиленное использование информационной войны, пропаганды, распространения фальшивых и крайне болезненных слухов для дестабилизации региона,
• сильное присутствие в социальных сетях для распространения пропаганды и лжи,
• изощренная киберкампания.

Уйдя в отставку и став деканом юридической и дипломатической школы Университета Тафтса, Джеймс Ставридис выступает со статьей в журналеTime, где утверждает, что демократия внутренне неэффективна, что государства всегда стремились уйти от групповых решений, принимаемых в парламентах, конгрессах и ассамблеях [Stavridis J. Democracy will prevail // Time. — 2018. — July 23]. Плюс к этому новые технологии оказались обоюдоострыми мечами, когда это касается демократических норм.

В этом аспекте он утверждает следующее: «Именно диктаторы, от Москвы до Дамаска, оказались более быстрыми и эффективными в использовании этого инструментария, шпионя за своими оппонентами дома и за рубежом и размещая пропаганду новыми окольными путями. Россия серьезным образом занимается подрывом объективной реальности, беспрестанно распространяя сомнения в онлайне об основных фактах».

Еще одним преимуществом авторитарных лидеров становится то, что в условиях ускорения изменений в мире они могут реагировать быстрее, чем западные демократии, которые опираются на комитеты и обсуждения. Людям нужны быстрые решения, а демократия их медленно принимает. Общий вывод адмирала Ставридиса все равно сделан в пользу демократии, поскольку она лучше, чем авторитарные лидеры, отвечает тем вызовам, которые стоят перед управлением.

Как видим, даже концепция демократии «зашаталась» перед новыми реалиями, часть из которых приходит с интернетом. И это одновременно говорит о том, что в мир все равно надвигаются новые правила игры, вызванные как существенными изменениями, которые в нем происходят, так и скоростью наступления этих изменений, которые не позволяют адекватно к ним адаптироваться. И будущее при этом становится еще более непонятным и неизвестным.